Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

Такой же или почти такой же была юстиция повсюду в Европе. Подданные короля, парламента или дворянских клик смиренно признавали в своих властителях высших судей, имеющих право произвольно распоряжаться их жизнями. И каждое воскресенье священники всех конфессий благословляли такое положение вещей и объясняли его «Божьим промыслом». Естественно, король-солдат, будучи абсолютистом до мозга костей, обращался с правосудием в своей стране как хотел. В принципе о разрухе в юридической сфере государства он знал очень хорошо. Еще будучи кронпринцем, Фридрих Вильгельм писал 10 марта 1710 г. министру фон Качу: «Неправый суд вопиет к небу. И если я не улучшу юстицию, вся ответственность за это ляжет на меня». Но выводы, сделанные Фридрихом Вильгельмом, ставшим королем, гласили: больше справедливости через усиление наказаний. (Его просвещенный сын Фридрих Великий позднее пошел по обратному пути: через смягчение наказаний — к более справедливому судопроизводству.) Нетерпеливый и гневливый Фридрих Вильгельм I повсюду являлся этаким берсеркером с занесенной дубиной и, несмотря на свои прогрессивные мысли, в реальности практиковал безграничный деспотизм. С одной стороны, в 1714 г. он запретил преследование ведьм и приказал снести все столбы, у которых сжигались «ведьмы». С другой — ужесточил наказания, прежде всего за воровство и за растраты, кто бы их ни совершил. Так, молодого человека, укравшего пару куропаток, приговорили к шести годам каторги с содержанием в цепях. А когда высокомерный Шлюбхут напомнил королю о своих дворянских привилегиях и предложил полностью возместить деньги, выданные на нужды переселенцев и растраченные им, взбешенный Фридрих Вильгельм выкрикнул: «Я не хочу твоих грязных денег!» — и велел его повесить.

Воровство и растраты он считал покушением на общее благо, кощунственным посягательством на основы общества и государства. Так же строго он карал за убийства, придерживаясь библейского принципа: кровопролитие может быть наказано лишь смертью. Один полковник, убивший на дуэли своего брата, пережил запоздалое раскаяние и обратился к королю с прошением о помиловании. Свою просьбу полковник изложил в форме псалма. Король ответил неумолимым двустишием:

Тот, кто брата убивает,смертью грех свой искупает.

Фридрих Вильгельм всегда ужесточал приговоры, вынесенные судом. Его чувство социальной справедливости шло рука об руку с его деспотизмом. По делу лейтенанта Катте мы знаем о королевском кредо: пусть лучше умрет человек, чем из мира уйдет правосудие.

Руководствуясь библейскими принципами, он обращался и с еврейским меньшинством. О расизме или социальном предубеждении короля по отношению к евреям говорить не приходится. Но евреи «убили Христа», а потому должны были еще и радоваться, что их присутствие терпят в Пруссии. Лично он против евреев ничего не имел. Банкир Мозес Леви Гомперт, ведавший поставками фуража в армию во время померанского похода, в 1717 г. получил титул придворного и военного комиссара, дающий право «носить шпагу». Через шесть лет король ограничил права евреев на торговлю подержанной мебелью и одеждой, а также издал декрет, запрещавший им взимать более двенадцати процентов при выдаче денег в рост. Еврейство, однако, эти распоряжения не выполняло, и в 1728 г. Фридрих Вильгельм постановил: еврейская община ежегодно будет платить 20 000 талеров берлинской рекрутенкассе или приюту для солдатских сирот в Потсдаме. Король чрезвычайно разгневался, узнав, что еврейский меняла Файт после своей смерти оставил долг в 100 000 талеров и взыскать их теперь не с кого. Он велел собрать всех берлинских евреев в синагогу, где главный раввин Яблонский должен был наложить на Файта проклятие по всем правилам. Впрочем, прихожан это не столько напугало, сколько рассмешило. В 1730 г. король-солдат издал «Генеральный привилегиум» — документ, наконец-то упорядочивавший правила пребывания евреев в Пруссии и гарантировавший им сносные условия существования. И в то же время он не отказывал себе в развлечениях, заставляя приверженцев иудаизма покупать кабанов, убитых им на охоте.

Между реальным отношением короля к правосудию и его намерениями в этой области зияла бездонная пропасть. Мы помним, как 4 марта 1713 г. он потребовал создать в Пруссии суд, способный вершить дела «чистыми руками» и быть «быстрым и беспристрастным, равным для людей бедных и для богатых, для знатных и для простых». Месяц спустя он впервые заговорил о создании Всеобщего свода законов, действительного для всех прусских земель, а 18 июня 1714 г. предложил юридическому факультету университета Галле прислать идеи по поводу «составления некоторых конституций к своду законов».

Конечно, такое предложение стало сенсацией. Принимаясь за составление Всеобщего свода законов для всей страны — тогда как повсюду в мире господствовал произвол, — Пруссия оказалась в историческом авангарде. Однако уровень образования Фридриха Вильгельма не позволил ему осмотрительно и терпеливо внедрять разумные начинания в общественно-политическую и юридическую практику; воплощением идей короля-солдата занялся его просвещенный сын Фридрих. Кроме того, Фридрих Вильгельм сам тормозил реформы своей кадровой политикой. В лице президента Берлинской судебной палаты, тайного советника фон Коксэжи, он имел выдающегося человека, располагавшего достаточной волей, знаниями и энергией для претворения реформ в жизнь (этим Коксэжи занимался также при его сыне). Король-солдат очень высоко ценил Коксэжи. Уже в 1722 г. он писал своему сыну: «Плото ни на что не годен. Назначь Коксэжи президентом (Тайного совета юстиции. — Примеч. авт.) вместо Плото и предложи ему управление всей твоей юстицией, потому что он честный, умный человек». Но сам он не решился снять с должности министра юстиции аристократа Плото и отправить его восвояси.

Сколько-нибудь заметных правовых реформ Фридрих Вильгельм так и не провел. Однако сыну — и тем самым грядущим поколениям — он оставил в наследство фундамент, на котором Фридрих Великий смог воздвигнуть здание «Всеобщего свода прусских законов». Только 1 марта 1738 г. Фридрих Вильгельм сообщил Генеральному управлению о его поручении господину фон Коксэжи «подготовить постоянный и вечный свод законов, дабы изъять запутанные и неприемлемые для нашей страны нормы, привнесенные Jus romanum,[43] и включить в свод законов бесчисленное множество эдиктов». Это был стартовый сигнал для начала великих реформ, сделавших Пруссию первым правовым государством в Европе. В 1740 г. сын и Коксэжи приступили к работе. А отец во всем остался верен своему же изречению: «Крупица природного ума весит больше центнера университетской премудрости».

Величайшим историческим завоеванием короля-солдата стала революция в области народного образования. В те времена ни одно правительство Европы не заботилось о просвещении низших социальных слоев, составлявших тогда почти все население. Вольтер говорил о «девяноста процентах неграмотных», о людях, не умевших ни читать, ни писать, ни считать, — о тех, кого сегодня назвали бы «лишенными самосознания». Если дело все же доходило до обучения бедных и бесправных, этим веками занималась церковь. Однако она учила лишь тех, кто был способен, получив необходимые знания, поступить на церковную службу. Умственным же развитием народных масс, борьбой с неграмотностью не занимался никто. Напротив. Разве события двухсотлетней давности, Реформация и Великая Крестьянская война, не показали, до чего способны дойти массы, знакомые с печатным словом? Нигде в мире народное просвещение не входило в планы власть имущих.

Король-солдат оказался единственным монархом своего времени, осмыслившим школьное обучение как народное просвещение. Уже в 1716 г. он обязал полковых священников обучать чтению и письму всех без исключения рекрутов его армии. Таким образом, когда Кантональный регламент впервые установил воинскую повинность, в тот же момент армия превратилась в «школу нации».

Через год, 23 октября 1717 г. (знаменательная дата!), вышел эдикт о введении в Пруссии школьной обязанности, особенно важный для сельской местности. Эдикт представлял собой «генеральное предписание», касавшееся всех консисторий и церковных служащих «во всех землях». Отныне все дети в возрасте от пяти до двенадцати лет должны были посещать школу — зимой ежедневно, а летом, когда они работали на полях, один или два раза в неделю. Родители обязывались платить за обучение детей шесть пфеннигов в неделю. За неимущих платили местные кассы для бедных. Королевский эдикт 1717 г. начал делать историю; он наполнил жизнью понятие «революция сверху» (если такое понятие вообще имеет право на существование). В одно мгновение Пруссия сделалась самым прогрессивным государством Европы! В 1866 г., когда Бисмарк и Мольтке одержали победу над Австрией, стало ясно: битву при Кёниггреце выиграли учителя прусских школ. Французские атташе в 1866–1870 гг. сообщали из Берлина: армия и население Пруссии — самые образованные в Европе. И эти обстоятельства берут свое начало в том самом знаменательном дне 1717 г. Королевский патент о переселенцах от 2 февраля 1732 г. и «Школьный эдикт» от 23 октября 1717 г. сделали Фридриха Великого первым правозащитником в XVIII веке.