Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

Но несмотря на промахи Фридриха Вильгельма, последовательность хозяйственной политики все же позволяла ему ежегодно повышать доходность доменов на 100 000 талеров, а в конечном счете доходы достигли уровня 4,5 миллиона талеров в год. Это составляло около 60 процентов государственного дохода. Другие 40 процентов (примерно 3 миллиона талеров) король получал благодаря налогам на предметы потребления, так называемому «акцизу», которым облагались у городских ворот товары всех видов.

Но и здесь он подал личный пример. Уже через несколько недель своего правления, 20 мая 1713 г., он приказал взимать у городских ворот обычные налоги на все товары и продукты, потребляемые в королевских дворцах Берлина и Потсдама. То есть особых налоговых льгот для семьи монарха больше не было. Каждая королевская телега с продуктами в воротах проверялась, а «контрабандные» товары могли быть конфискованы без всякого снисхождения.

Значение при этом имели не только налоги, сами по себе весьма существенные для горожан, но и то, как они взимались. Каждый человек, проходящий через городские ворота, подвергался строгому осмотру и обязывался предъявить все наличные деньги. На это тратились и нервы, и время — манеры акцизных чиновников оставляли желать лучшего. Все ломовые телеги останавливали, их содержимое основательно проверяли. При этом не помогали никакие просьбы и жалобы: каждый ящик, корзина, тюк вскрывался или опечатывался. Затем вещи перевозили на тачках грубиянов полицейских к городскому складу, где такие же грубияны подвергали приезжего обстоятельным «откуда-куда», а под конец нехотя разрешали ему оформить уплату «акциза».

Впрочем, все это еще куда ни шло. В конце концов подобные процедуры проводились у всех городских ворот и на всех границах «Священной Римской империи германской нации». Но и внутри городов ремесленники и купцы не чувствовали себя в безопасности. Каждую неделю акцизные чиновники внимательно исследовали запасы в подвалах мясников и на складах пекарей — они искали следы контрабанды. А мельников, имевших запасы муки, обыскивали практически ежедневно, хотя вряд ли это было нужно, ведь без обязательной регистрации через городские ворота никто не мог ни войти, ни выйти. Переписывались быки и лошади, запряженные в крестьянские телеги, дабы ни одно животное, не обложенное «акцизом», не осталось внутри городских стен. Бюргеры постоянно жаловались на невыносимые придирки налоговых чиновников, но ни у кого не хватило бы мужества поговорить об этом с королем. Подкупы «акцизных» помогали мало. Король-солдат достаточно часто переводил чиновников и писарей налоговой службы от одних ворот к другим и из города в город: «мошенничество и кумовство» следовало лишать почвы заранее.

Берлин страдал от контрольной системы Фридриха Вильгельма больше, чем остальные города. За период с 1730 по 1738 г. здесь была выстроена стена высотой в шесть метров. Она проходила западнее Шпрее между районами Унтербаум и Обербаум, а затем соединяла Бранденбургские ворота с воротами на дорогах, ведущих в Потсдам, Галле, Котбус, Кепеник и в Силезию. По мнению короля, «берлинская стена» предотвращала, во-первых, контрабандный ввоз товаров в город, а во-вторых, дезертирство солдат из города.

Чем тверже и упрямее проводил Фридрих Вильгельм ненавистную акцизную политику, тем лучше сказывалась она на государственном бюджете. В Кёнигсберге акцизные сборы выросли с 1728 по 1738 г. на 40 000, а в Берлине за то же время на 84 000 талеров. В 1724 г. общие поступления в государственный бюджет от акцизных сборов, речных и пограничных таможен составили 2 миллиона талеров. Через несколько лет они достигли 3 миллионов, то есть увеличились на пятьдесят процентов. Проклятое «взимание излишков» оправдывало себя и здесь.

Взимание акцизных сборов (или освобождение от них) являлось составной частью политики меркантилизма, господствовавшей тогда почти во всей Европе. Принцип меркантилизма заключался в поощрении развития собственного хозяйства и в посильном ограничении импорта. То есть проводилась политика, противоположная экономике со свободной торговлей; в современной терминологии ее можно было бы назвать политикой автаркии. Ничего другого слаборазвитая Пруссия не могла себе позволить, не подвергаясь опасности утратить государственную независимость (в те времена по пути свободной торговли могли пойти лишь Англия и Голландия, два государства с огромными флотами, колониальными богатствами и капиталами). Вопрос теперь заключался в следующем: развивать ли собственное промышленное производство, а затем, по мере удовлетворения внутренних потребностей, ограничивать ввоз иностранных товаров, либо, наоборот, начинать государственное развитие с подавления импорта, заставив население удовлетворять свои потребности собственным трудом.

Король-солдат долго колебался, делая выбор между двумя направлениями меркантилизма. Наконец он выбрал второй путь и теперь, в соответствии со своим характером, осуществлял этот план твердо и последовательно.

Тем самым он выбрал более трудный, но и более перспективный путь развития: экономическая политика была одновременно и педагогической. Фридрих Вильгельма I предложил своим подданным — каких бы денег это ни стоило! — путь самостоятельного развития и превращения в самостоятельную нацию, в нацию самостоятельных производителей. Неустанно требуя от Генерального управления создавать «как можно больше разного рода мануфактур по обработке шерсти, железа, дерева и кожи, каких еще нет в стране», он выражал главную цель развития национальной экономики: остановить проникновение в Пруссию качественных иностранных товаров, а тем самым стимулировать собственное производство вещей того же качества.

Блестящим примером такой хозяйственной политики стало поощрение прусской шерстеобрабатывающей промышленности. Едва взойдя на трон, Фридрих Вильгельм создал государственную комиссию. Ее выводы говорили о плачевном состоянии шерстоткачества в стране: сукно здесь почти не производилось. В числе причин упадка комиссия называла беспрепятственный вывоз необработанной шерсти на чужие рынки, а также страх ткачей перед армейскими офицерами-вербовщиками. В течение шести лет Фридрих Вильгельм экспериментировал, предоставляя ткачам-шерстянщикам освобождение от военной службы. Но затем он все же понял: прусская шерстеобрабатывающая промышленность увеличит количество продукции и повысит ее качество лишь в том случае, если государство запретит экспорт необработанной шерсти. Но запрет на вывоз шерсти нанес ущерб в основном помещикам, классу юнкеров. И король-солдат испытывал угрызения совести: с экономической точки зрения он «поднес нож к горлу» землевладельческой аристократии, поставлявшей ему кадры для офицерского и чиновничьего корпусов. Ну что ж тут поделаешь? Давая присягу, король обязался ставить благо государства превыше всего. Поэтому 24 мая 1719 г. со всех церковных кафедр был зачитан королевский эдикт: отныне никто (включая дворян!) не может продавать за границу необработанную шерсть. У виновных в нарушении запрета отбирали шерсть, телеги, лошадей и упряжь; кроме того, за каждый фунт конфискованной шерсти взимался штраф в размере одного талера. Это подействовало. Ни один фунт необработанной шерсти отныне не пересек прусскую границу.

Но еще раньше Фридрих Вильгельм принял решительные меры для развития прусской шерстеобрабатывающей промышленности. Он централизовал обработку шерсти, основав берлинский Лагерхаус. Благодаря кипучей деятельности тайного советника Краута за три года работы Лагерхауса удалось покрыть потребность армии в штанах, рубашках и цветных обшлагах — ежегодно здесь собственными силами изготавливали три тысячи штук сукна (одна штука равнялась 20 метрам). Росту производства содействовал Фридрих Вильгельм: он обязал военных закупать для обмундирования только отечественное сукно. И в 1720 г., когда ввоз испанской шерсти был заменен шерстью из Бранденбурга, проблем с поиском прусского сукна не стало. В 1738 г. из 8736 штук сукна, необходимого для увеличившейся втрое армии, берлинский Лагерхаус был в состоянии производить 5500 штук, то есть более 60 процентов. Остальную ткань закупали в маленьких городах королевства. Сам Фридрих Вильгельм был этим не очень доволен. Он писал: «Все равно это плохо. Эти 3236 штук (то есть 40 процентов. — Примеч. авт.) надо делать в Берлине. Тогда и жалобы на нехватку хлеба прекратятся. Лагерхаус призван давать работу Берлину». Эту мысль короля мы смогли бы сегодня назвать программой занятости населения в ее изначальной форме. И действительно: когда умер Фридрих Вильгельм (в 1740 г.), в Лагерхаусе трудились около 5000 берлинских рабочих. Конкретно это означало следующее: при том, что в Берлине жили 80 000 человек и из этого числа надо вычесть 20 000 человек военного сословия, одна треть берлинцев существовала благодаря фабрике короля. Уже в 1734 г. из Пруссии было вывезено 44 000 штук сукна по 24 эля (один эль составлял 85 см), то есть почти миллион метров ткани.