Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена) - Василий Сергеев

«Ни за что погублено столько драгоценного народа, что весь Очаков того не стоит...»,

– признавал и Потемкин...

Триумфальная арка в честь светлейшего, пожаловавшего после очаковской победы в Санкт-Петербург, украшена была надписью из оды Петрова:

«Ты в плесках*Аплодисменты* внидешь в храм Софии...»

Слова сии выбраны были со значением: Айя-Суфия была ныне главной мечетью Истанбула, а Софийский собор прежде был центральным храмом Константинополя.

Но сколько Екатерина ни говорила «халва», во рту слаще не становилось. Константинополь оставался недосягаемой мечтой. Военные расходы росли. Из пятидесяти пяти миллионов рублей, уже отпущенных на войну, Потемкин более или менее связно отчитался лишь за сорок один... Для продолжения войны нужно было лезть в долги дальнейшие...

Вот отчего она не сразу нашлась даже, когда на очередном приеме Павел, наследник, воскликнул с горечью:

– Не дерзостно ли мечтание о завоевании Bas-Empire, когда в полном объеме Bas-Empire*Bas-Empire означает как Восточно-Римскую (Византийскую) империю, так и «византизм», т.е. коррупцию государственного аппарата снизу доверху, продажность чиновничества, взяточничество.* внутри рубежей российских имеется!

Это была его давняя идея – внешние завоевания пресечь и порядок внутри страны навести. Екатерина вовсе не имела ничего противу порядка. Но она понимала, что нельзя, галопом на коне летя, одновременно сего коня кормить и чистить. А остановиться тоже нельзя было: скачку сию соревновательную выдумала не она вовсе, вокруг нее храпели, роняя пену с мундштуков, горячие жеребцы и кобылы Австрии и Пруссии, Турции и Франции, Швеции и Англии... Павел, затворившись в своей Гатчине, кою полагал малой моделью империи Российской, и наводя там свои порядки, сего-то как раз и не знал, не мог знать, ибо из скачки выключен был.

Зала примолкла, ожидая от императрицы меткого и убийственного для Павла ответа – столь же точного, как точен был вопрос. Рассказывать ему о скачках показалось ей неуместным. И оттого она лишь холодно и сухо процедила старую немецкую пословицу:

– Ich bin eben so klug, wie ich vordem war!55*Буквальный перевод – «я все так же мудра, как и до этого [совета]» (нем.) – резко обедняет подлинный смысл немецкой идиомы; гораздо точнее был бы перевод вроде «не учите дедушку [бабушку] кашлять», который императрица и имела в виду*

Она рассчитывала на смех, но уже произнося эти слова, почувствовала, что la pointe de la sauce56*Смысл остроты (франц.).* будет утрачен. Так оно и случилось: в зале на мгновение установилась недоуменная тишина, впрочем, сразу же прерванная торопливым подобострастным смехом и суетой церемониймейстера.

Екатерина жестом великой усталости провела рукой по лицу и что-то глухо пробормотала. Павел стоял ближе всех к императрице, но едва расслышал слова. Впрочем, он мог бы поклясться, что то была латинская пословица: «ad augusta per angusta»*Пословица ad augusta per angusta переводится с латинского как «к высочайшему [к августейшему величию] – через трудности». Добавление «l» в начале последнего слова меняет смысл на «к высочайшему – через раков», или даже, в результате неожиданного смещения и прорыва смысловой парадигмы, на иные, более грубые переводы.*...

***

Ни утешения жены, ни терпеливая преданность Кати Нелидовой, которая всеми силами старалась успокоить его, не могли умерить гнев царевича.

Можно считать большой удачей для Павла планы короля Швеции, который собрал свои войска у северных границ России, пользуясь тем, что русская армия находится далеко на юге. Мать, которую, несмотря на ее внешнее спокойствие, очень волновала победа, позволила ему отправиться в Финляндию сражаться с врагом.

АДМИРАЛ ГРЕЙГ

Кончено время игры.

Дважды цветам не цвести.

Тень от гигантской горы

Пала на нашем пути.

...

Что ж, обратиться нам вспять,

Вспять повернуть корабли?..

Герцог Карл Зюдерманландский собирался

«сделать десант на Красной Горке, выжечь Кронштадт, идти в Санкт-Петербург...».

Корабли Балтийского флота тем временем готовились повторить экспедицию в Архипелаг, столь успешной и эффективной себя показавшую в прошлую турецкую войну. Часть кораблей уже ушла в Копенгаген, но адмирал Грейг с основными силами эскадры еще пребывал в Ревеле.

Самуил Карлович Грейг был мастером флотской ложи Нептун, куда входили почти все офицеры корабля, и членом ложи Капитула Феникса или, иначе, Великой национальной ложи шведской системы, непосредственно подчиняясь князю Гавриилу Гагарину, а опосредованно – герцогу Карлу Зюдерманландскому, тому самому, с чьим флотом он должен был сражаться. Может, оттого и шел шведский флот напролом, ничего не боясь, что знали шведы: не станет, не должен масон сражаться с масоном...

Но как же сам герцог Зюдерманландский? Ведь закон миролюбия масонов первым преступил он! Или время игры в масоны кончено?

Приказ императрицы был ясен:

«Искать флота неприятельского и оный, найдя, атаковать».

Присяга масонская – еще яснее:

«Не подыми руки своей на брата».

Бой произошел при острове Готланд. Почти вдвое слабейший, русский флот разбил шведскую эскадру, убравшуюся в гавань Свеаборга и блокированную там.

Герцог Зюдерманландский письменно обвинил адмирала Грейга, что русские моряки применили в бою у Готланда непозволительное оружие – брандскугели, т.е. зажигательные ядра. Ответы, возражения и оправдания Грейга его не интересовали.

Завершалась кампания на Балтике без адмирала Грейга. 23 сентября он внезапно, на фоне полного здоровья, заболел, а через пять дней, несмотря на усилия лейб-медика императрицы Роджерсона, его не стало.

Ложа Нептуна в Кронштадте устроила необыкновенно пышные похороны.

«Все офицеры Балтийского флота получили в память траура золотые кольца с именем Грейга и датой его смерти»,

– свидетельствует В.Пикуль. Это было последним мероприятием лож шведской системы: Екатерина велела закрыть их.

ВОИНСКАЯ ЧЕСТЬ

– Ведь богатыри и рыцари были люди, и я человек же; отпустите меня, я наделаю великие и славные рыцарские и богатырские скосырьствы, каких еще очи не видали и слухом люди не слыхали...

– Пусть он едет; не взбесясь, собака не пропадает...

...Но тот, кто двигал, управляя

Марионетками всех стран, –

Тот знал, что делал, насылая

Гуманистический туман...

Густав III требовал вернуть Швеции провинции, отделенные от королевства со времен Петра I, и разоружить свои флоты. Шведы взяли Нейшлот и двигались на Фридрихсгам. Екатерина направила в Финляндию войска во главе с графом Валентином Платоновичем Мусиным-Пушкиным.

Одновременно она «дала добро» тайному Ордену Валгаллы Магнуса Спренгпортена, требовавшему автономии Финляндии от Швеции под российским протекторатом. Король Густав столкнулся с совершенно неожиданным для него массовым неповиновением среди финских солдат. Ему пришлось отступить...

К этому времени и относится первый у Павла Петровича опыт участия в реальных боевых действиях: ему все-таки удалось добиться от матери, чтобы она позволила ему приехать к войскам. Наконец-то! Павел очень серьезно желал показать, на что он способен, доказать свое мужество и, возможно, покрыть себя неувядаемой славой. Он успел побывать под вражеским огнем, увидеть, как рядом с ним убило трех человек. Но война выглядела совершенно не так, как он себе это представлял. И оттого вместо большой битвы, горячего боя, в котором он утолил бы свою жажду победы и славы, он весьма быстро добился ссоры с главнокомандующим, Мусиным-Пушкиным, который, впрочем, не хотел ему зла, но вынужден был выполнять императорские приказы, а уже потом – требования царевича.

Вопрос о характере ведения войны был сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

«...Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в таких случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью»,

– писал Л.Н. Толстой в «Войне и мире». Граф Толстой, делавший свои психологические зарисовки на материалах вовсе не первой Отечественной, о которой писал, а более поздней Крымской войны, застал уже в полном расцвете такой подход к бесчеловечному делу взаимного уничтожения друг друга двумя армиями; но и он ощутил, уже, правда на самом излете, некую проблему, некий иной вариант ведения войны, вариант, иронически названный еще в екатерининское время, именно в то время, о котором сейчас идет наше повествование, «войной в кружевах», – и Толстой вложил всю энергию благородного своего негодования в обличение этого варианта.