Альтернативная линия времени - Аннали Ньюиц

поводу событий прошлой ночи. После моего ухода Лиззи проследила за этим типом Эллиотом и убила его? Что означало заявление Тесс о том, что она помнила линию времени, в которой я покончила с собой?

– На тебя наложены строгие ограничения до самого твоего отъезда в университет, – вдруг заговорила мать. Завершив телефонный разговор, она перешла на тот безликий тон, каким предпочитала раздавать наказания. – Мы с отцом поговорим с тобой о твоем поведении вечером.

Я была готова к этому, особенно к тому, что родители оставили крики на вечер, когда оба вернутся с работы. Умом я понимала абсурдность ситуации, поскольку уже на следующей неделе мне предстояло переселиться в общежитие, и все-таки поймала себя на том, что на глаза наворачиваются слезы. Такое случалось всегда, когда у меня возникали неприятности в отношениях с отцом. Подобно рвотным позывам, эту физическую реакцию я не могла контролировать. Но по крайней мере сейчас мне удалось очистить глаза, моргнув несколько раз, и избавиться от комка в горле, сглотнув его, после чего я кивнула матери.

– Ты понимаешь, что это значит? Ты не выйдешь на улицу до тех пор, пока мы не вернемся домой. Не будешь говорить по телефону, никого не пригласишь в гости.

– Да, я все понимаю.

Пока мать выезжала из гаража, я думала о Тесс. По крайней мере, где-то там, в будущем, был человек, который понимал, какая дерьмовая обстановка у меня в семье. Пусть даже на самом деле это была Лиззи или какая-то ее версия. Я до сих пор не совсем разобралась, как все это работает. Мне было страшно думать о какой-то другой линии времени моей жизни. Со слов Тесс получалось, что я продолжила дружить с Лиззи и убивать людей. И, наверное, этого хватило, чтобы у меня возникло желание свести счеты с жизнью. И все-таки я гадала, чем еще я отличалась от той, другой, Бет, о чем Тесс не знала. Например, возможно, где-то на пути ждал новый жуткий кошмар, еще один побочный эффект, порожденный нашей дружбой. Быть может, прыжок с моста явился эмоциональным рефлексом, таким же, как слезы, неконтролируемой реакцией, охватившей мое тело. Или же я планировала это на протяжении нескольких недель.

Вероятно, мне было не суждено это узнать. Я не знала, какие именно перемены произошли, но эта версия меня умирать не хотела. А хотела я как можно скорее покинуть отцовский дом и больше никогда сюда не возвращаться. В понедельник мне предстоял переезд в общежитие Дикстра-Холла. То есть пять дней ограничений, и меня здесь не будет.

* * *

Эти мысли поддерживали меня несколько часов спустя, когда настала пора ужина и все было готово для «разговора». Отец всегда начинал с того, что они с матерью видят некий рисунок в моем поведении, говорящий о том, что в основе своей я ужасный человек. Мое непослушание являлось симптомом всех моих недостатков. Я была скрытной, ленивой, лживой и, несмотря на свой юный возраст, уже начала скатываться.

Во время всех таких нравоучений я держалась, сосредоточенно уставившись в угол обеденного зала. Эта точка находилась у отца над головой, поэтому со стороны казалось, будто я внимательно его слушаю, однако на самом деле я размышляла о содержании кальция в белой извести, о цементной штукатурке под ней, о целлюлозе и минералах, составляющих скелет дома. Когда это надоедало, я вспоминала, как впервые увидела «Черную Образину» на сцене, как впервые услышала «ВСТАВАЙ, ВСТАВАЙ!» в исполнении Великолепной Гарсии. Я размышляла о рисунке на обложке альбома «Наше время украли», с изогнутой каменной стеной Машины, стоявшей нетронутой миллионы лет назад, задолго до того, как человечество научилось вмешиваться в свою историю. Если мне удавалось полностью сосредоточиться, отцовское лицо исчезало, как и его голос. Оставались только я, молекулярная структура нашего дома и песни о том, как разбить вдребезги хронопатриархат.

– Мы настроены серьезно, Бет. Если ты не возьмешься за ум, все будет кончено. Ты можешь распрощаться с общежитием. Мы не станем за него платить. Ты останешься жить здесь и будешь ездить на занятия вместе с отцом. А если ты это не потянешь, мы перестанем платить и за обучение. – Мать скрестила руки на груди.

Я подумала про свой крошечный счет в банке, подпитываемый деньгами на карманные расходы, которые мне выдавали каждую неделю, и летними подработками. Если родители отрежут мне финансирование, сама платить за место в общежитии я не смогу. Я в ужасе уставилась на мать, не в силах вымолвить ни слова. Надежда поступить в университет и уехать от родителей была тем единственным, что позволяло мне сохранять рассудок. Что, если я буду вынуждена остаться здесь, без спасительной лазейки?

– Ты должна заслужить право учиться в университете, Бет, – медленно, раздельно произнес отец. – Ты должна доказать нам, что у тебя есть желание учиться. Раз ты нарушаешь правила, очевидно, ты еще не готова к такому уровню ответственности.

Я больше не могла отключиться от этого разговора. Если я не сделаю то, что говорят родители, моя жизнь будет кончена. Меня охватила такая паника, что я никак не могла взять в толк, чем же именно мне угрожают. Родители уже приняли решение прекратить мое финансирование? Они сейчас говорят, что я вообще не буду учиться в университете или только что не смогу жить в общежитии? У меня разом отняли все, на что я опиралась.

– Я все понимаю, – натянув лицо примерной дочери, истово закивала я.

– Мне хотелось бы тебе верить, однако ты уже столько раз подводила нас. – В отцовском голосе прозвучала грусть. – Ну как мы можем верить тебе после того, что ты сделала?

Вот в чем заключалась проблема настроиться на то, что говорили родители во время подобных нравоучений. В определенный момент становилось невозможно понять, чем именно они расстроены. Очевидно, родители не «грохнули» бы мое высшее образование только за то, что я ходила в доме без обуви. Но до сих пор я еще никогда не уходила из дома без разрешения, поэтому сейчас не понимала этого «уже столько раз». Тесс назвала моего отца психически больным, однако трудно было поверить в это, когда он сидел передо мной, а мать во всем с ним соглашалась. Они оба говорили так убедительно. Я порылась в памяти, ища другие преступления, возможно, совершенные мною, проступки настолько вопиющие, что заслуженным наказанием за них было лишение возможности учиться в университете. А что, если родители прознали про все те концерты, на которые мы с Лиззи тайком ходили на протяжении последнего года? Прознали про аборт? Или я совершила