Поздняя повесть о ранней юности - Юрий Нефедов

Офицеры были рядом с нами и никаких команд не давали, только выставили часовых на батареях, сидели и тихо беседовали, думая, очевидно, о том же, что и мы. Среди них примерно треть были кадровыми, а остальные — специалисты из запаса, в основном инженеры из Ленинграда. Очень часто, разглядывая немецкую технику: военную, домашнюю, сельскохозяйственную, дорожную, строительную и другую, в их разговорах можно было услышать, что это все мы сотворим дома, когда вернемся. Очевидно, их инженерное начало брало верх над военным и хотелось помочь своей, лежащей в руинах, Родине.

10 мая вся бригада пришла в движение. Построившись в колонны, полки двинулись на восток, и среди солдат сразу же начались догадки: едем домой, в Союз. Но отъехали мы всего около 70 километров и остановились между городами Тетеров и Мальхин, на берегу красивого озера у опушки большого леса. Нам объявили, что это будет местом нашей летней стоянки, нечто подобное полевым войсковым лагерям. Начали строить, разбивать линейки, оборудовать парки для машин и орудий, ставить палатки, которых хватило только для офицеров, а для солдат — домики из фанеры, обтянутые тонким брезентом, привезенным откуда-то интендантами.

В один из дней дивизию построили по торжественному поводу: нас должен был посетить командующий 65-й армией генерал-полковник Павел Иванович Батов, Герой Советского Союза и, как передавала солдатская молва, герой войны в Испании. В то время ее участники были строго засекречены и говорить об этом вслух было опасно. На большом лугу между лесом и озером мы стояли в большом каре и, наверное, не только я, но и многие видели всю дивизию, собранную вместе, все девять полков, впервые.

Приехавший в сопровождении множества генералов, командарм поздоровался со всеми сразу, а потом обошел полки и, задерживаясь у каждого, поздравлял с Победой и благодарил за доблестную службу. У нашего дивизиона задержался особо и, обняв комдива, вспомнил, как тот выкатил пушки на прямую наводку по наступавшим на Наревском плацдарме немцам в октябре 1944-го. Так мы, новички, узнали, что орден Александра Невского Сидоров получил именно за тот бой.

— Готовься в академию, капитан, — закончил командарм и энергично двинулся дальше.

В построенном домике-палатке я переночевал всего одну ночь: утром комбат приказал собрать вещи, взять оружие и отправиться в штаб полка в распоряжение капитана Кондратьева. Зачем, с какой целью, сказано не было и, не ожидая ничего хорошего от своего командира, я собрался, попрощался с ребятами и ушел в штаб.

Как оказалось, в дивизии организовывали подсобное хозяйство в одной из деревень и из нашего полка выделили 15 солдат для создания комендатуры, а капитана Кондратьева назначили комендантом. Он быстро сформировал два отделения во главе с сержантами, а меня назначил переводчиком при себе. От этого назначения я пришел в ужас, но потом понял, что произошло: когда попадались пленные немцы, первый разговор с ними проводил я, имея запас слов не более десятка из оккупации и пару десятков военных терминов из русско-немецкого разговорника для солдат. Это происходило у всех на глазах и кто-то решил, что лучшей кандидатуры для переводчика нет.

Получив продукты, мы погрузили все свое имущество в выделенный нам «студебеккер» и отправились километров за 50 в большую деревню Ребель, расположенную на берегу огромного озера Мюрицзее. Найдя бургомистра, а им оказался не старый еще мужчина, мы объяснили цель нашего появления и попросили выделить нам помещение для размещения комендатуры и жилья для солдат.

Поселились мы в большом доме — помещичьем имении, брошенном хозяином. Быстро обустроили свое жилье, нашли повариху — молодую словачку, угнанную в Германию, только что родившую дочку, с которой она еще боялась пускаться в дальнюю дорогу домой, и приступили к выполнению главной задачи. Необходимо было пустить в работу молочный завод, хлебопекарню, наладить отлов и копчение рыбы, что мы и организовали с помощью бургомистра, а трофейные команды пригнали в деревню 600 коров. Завезли солярку, пустили электростанцию к большому удовольствию жителей, чем подняли в их глазах свой авторитет, не прекращая при этом круглосуточное патрулирование улиц, предотвращая набеги наших чересчур ретивых солдат.

Но бывали и неприятные инциденты. У немца, обслуживающего электростанцию, отобрали велосипед и сумку с инструментом, в каком-то дворе забрали двух поросят, а в гараж бургомистра ломились, пытаясь угнать его трехколесный автомобиль. К нам в комендатуру бургомистр привел несколько пострадавших таким образом жителей, в основном пожилых мужчин, от которых мы услыхали то, что и должны были услышать:

— В газетах, которые вы нам привезли, написано, что Красная Армия боролась с нацизмом, а не с немецким народом. В статье Сталина говорится, что ваша миссия освободительная, а почему же сталинские солдаты ведут себя как грабители?

Я слушал, переводил коменданту их разговор как мог, а сам думал о том, что писали немцы в своих газетах в 41-м и 42-м и как вели себя немецкие солдаты, может быть даже их сыновья, у нас. Но говорить об этом не хотелось, да и не имели права мы сравнивать себя с солдатами вермахта. Большинство наших солдат прониклись чувством не только военного, но и морального превосходства и вели себя достойно, и потому-то было особенно неприятно и стыдно слушать рассказы и выводы этих пожилых жителей доверенной нам деревни.

В Ребель входили и, естественно, выходили три дороги. Четвертая, на западной окраине, уходила в лес по самому берегу озера, ответвляясь от магистральной, и между ними стояли три дома. Наш капитан поселял на каждом въезде в крайних домах по два человека, которые должны были контролировать въезд и выезд, вооружил их (кроме имеющихся у всех автоматов, еще и ракетницами), договорились о способах сигнализации, а два человека на велосипедах, предоставленных бургомистром, круглосуточно патрулировали улицы.

Меня одного поселили в один из трех домов на западной окраине в семейство Нойманов, где я прожил ровно три недели. Хозяева — женщина лет 35-ти и ее дочка, если мне не изменила память, по имени Лотта, девочка моих лет или чуть старше, встретили обрадованно: все-таки охрана. Отец девочки погиб в Сталинграде, они рассказали мне об этом в первый вечер и показали фотографию унтер-офицера зенитчика, но я не знал, что надо говорить в этом случае и заметил только, что там погибло очень много и наших, и немцев. Прошло очень мало времени, и человек в форме вермахта все еще оставался для меня на другой, чужой стороне.

Прошла неделя, и мы поняли, что организованная система охраны нашей деревни действует весьма эффективно. Заметно изменилось отношение к нам со стороны жителей, вся жизнь и работа пришли в норму. Каждый день мы отправляли в дивизию машину с хлебом, два раза в неделю масло и сметану и к выходным — копченую рыбу, в основном угря. Капитан разрешил мне дважды съездить на рыбалку со стариком-инвалидом и я много интересного от него услыхал: в моем сознании произошла дифференциация на немцев и гитлеровцев. Я поделился этим с капитаном, но он посоветовал не «копать» так глубоко, чтобы не иметь неприятностей.