Поздняя повесть о ранней юности - Юрий Нефедов

А тогда мы вернулись в имение, то попали в формируемый новый передовой отряд, несколько меньший, чем предыдущий: три танка, одна машина пехоты и мы — две батареи. Направление — юго-запад, город Деммин и далее на Гноен, расстояние — 80–90 километров, срок — 29 апреля. Командиром назначили нашего комдива, старше его по званию никого не было.

В своем рассказе о тех днях я упускаю много интересного, но многократно написанного другими авторами: толпы освобожденных из неволи наших людей, военнопленных наших и союзных, и даже итальянских, огромные заторы на дорогах, создаваемые немецкими беженцами и прячущимися среди них солдатами, отдельные очаги сопротивления противника, из тех, кто еще верил Гитлеру, верил в силу оружия возмездия и не хотел сдаваться и многое, многое другое, что свойственно и характерно войне.

Еще когда мы двигались к Грайфсвальду, в одном из населенных пунктов ночью мы обнаружили казарму, где в пирамидах стояло много оружия, в том числе пулеметы и много брошенной форменной одежды. Видно, немцы переоделись и разбежались. Один пулемет с тремя коробками лент я бросил в кузов нашей машины, он там валялся на полу, его пинали ногами, ругали меня, но не выбрасывали.

После полудня 29 апреля мы, всей колонной выехав из леса, стали спускаться в довольно живописную долину, в которой увидели нашу цель — Деммин. Первое, что бросилось в глаза — развернутые на огневых позициях 8 или 10 зенитных 88-миллиметровых орудий, у которых копошились расчеты. Реакция наших и немцев была мгновенной и одновременной: танки развернули башни, огневики отцепили пушки, а немцы большой и плотной гурьбой бросились на другую сторону реки по узкоколеечному мосту, который сразу же взорвали за собой, бросив свои орудия. На своей машине мы быстро спустились к орудиям, сняли с них замки, бросили в кузов, вернулись на дорогу и тут же продолжили движение в город.

Впереди три танка, по тротуарам — сошедшие с машины пехотинцы и мы с ними. Короткая улица и резкий поворот направо к небольшому автомосту через реку, на котором мы уже увидели застрявшую колонну из автомобилей и телег. Передний танк стал поворачивать к мосту, и в этот момент открылась калитка в одном из дворов, из нее шагнул мальчишка в форме гитлерюгенд с фаустпатроном на плече, сразу же выстрелил и скрылся во дворе. Граната чиркнула по левой стороне башни и взорвалась в воздухе, повалив на землю всех, кто шел за танком по тротуару. Мы были ближе всех к этому двору и сразу бросились следом, где увидели стоящих у забора и трясущихся от страха подростков в форме, человек 10, с фаустпатронами в руках. Длинная автоматная очередь у них над головами, наш крик «вафен фер леген» и наши зверские славянские лица мгновенно привели этот последний оплот национал-социализма в состояние, когда у некоторых из них стали быстро намокать штаны. Китайкин снял пояс и стал их пороть, а они громко плакали, извинялись и звали своих мам.

В это самое мгновение послышался рев самолета и показавшийся наш штурмовик ИЛ-2 выпустил по мосту два реактивных снаряда. Рассмотрев издалека, что мост взорван, мы остановились всей колонной и сообщили об этом командованию, а скоро появился и весь наш полк. Расположились кто где сумел найти место. Позже сказали, что саперы будут только утром. Кто-то нашел душ, нагрел воду, и мы помылись. Потом в лесу обнаружили лагерь наших военнопленных, человек 100, работавших на кирпичном заводе. Туда из полка послали кухню, а двадцать наиболее ослабленных мы привезли в свое расположение и выхаживали: помыли, как могли, переодели и накормили, сварив большую кастрюлю супа с курами, позаимствованными у хозяйки.

Запомнился мне из этих военнопленных один старшина, из кадровых, был на финской и эту провоевал до января 1945-го, а на Наревском плацдарме угодил в плен. Плакал, рыдал, голосил, зная, что придется проходить через «сито» наших особистов, и знал чем это обычно кончается.

Поздно ночью подняли, и организовав команду в 20 человек, велели подготовиться к переходу реки по взорванному узкоколеечному мосту, чтобы прочесать дома в районе взорванного автодорожного моста и прикрыть саперов, которые будут его ремонтировать. Пехотинцы, бывшие с нами в передовом отряде, уже переданы саперам и возят бревна. Выход назначили на 6 утра. Старшина батареи Фильченко заменил мой шмайсер на ППШ и снабдил всех патронами и гранатами.

Около 6 часов мы под командованием Ивана Китайкина цепочкой потянулись к мосту и уже были на позициях немецких зениток, когда нас догнал связной комдива и передал приказ вернуться: будет торжественное построение полка. Возвращаясь, гадали: взят Берлин, окончилась война, что может послужить поводом для отмены боевой задачи, если не эти причины.

Полк построили в 8 часов и, как оказалось, для подписки на Государственный заем 1945 года. Наша команда исполнила свой долг первой, отправилась по назначению и только наш командир вслух комментировал это торжественное событие.

На другой стороне реки мы оказались на большом открытом участке с множеством выездных железнодорожных путей и двухэтажной кирпичной будкой стрелочников в центре. Понимая, что она является очень удобной пулеметной позицией, мы начали окружать ее, обходя полукольцом, перебегая слева и справа, залегая за столбиками и рельсами. В этот напряженный момент из будки выбежала молодая женщина с грудным ребенком в руках и, пробежав мимо нас к реке, бросила его в воду и бросилась сама. Среди нас был один огромный парень, звали его Иван и был он такой комплекции, что после войны, когда стали переодевать в новое обмундирование, ему все шили на заказ: и гимнастерку, и брюки, и сапоги. Все стандартное ему было мало. Так он оказался быстрее всех: бросился в воду, подхватил ребенка, потом маму, вытащил их и пытался вернуть ей ребенка в руки, но она кричала и билась в истерике, пока он не надавал ей по щекам. После этого взяла ребенка и тихо заплакала. А от будки к нам уже ковылял на одной ноге седой старик и что-то кричал по-русски.

Оказалось, что он был в плену в Сибири около шести лет, был там женат на русской женщине, оставил у нее двоих детей, ехать с ним она отказалась, а ногу он потерял уже дома, при аварии на железной дороге. Он же и объяснил нам, что пропаганда была столь сильной, что очень часто приводила к таким последствиям. Он говорил по-русски и тут же переводил свои слова этой женщине, мы смеялись и, наконец, она улыбнулась.

Быстро обошли кварталы, прилегающие к мосту, осмотрели вокзал и привокзальные помещения. В небольшом вокзальном зале за буфетной стойкой, как будто и войны не было, стоял буфетчик и угощал пивом. Саперы уже клали в настил моста последние доски и, наконец, по нему началось движение.