Последний остров - Василий Тишков

Аленке захотелось покататься на лыжах с крутого берега. Она съехала к озеру и, почувствовав прочность прибитого наста, подгоняемая колючими порывами предвечерней поземки, побежала до истока речки Полуденки. Она была там дважды: первый раз с Мишкой, а второй раз уже сама показывала речку Юльке. Юлька Сыромятина нисколечко не удивилась появлению такого чуда и даже сказала, что вот если бы из Полдневого побежала молочная речка с кисельными берегами, еще бы ничего, а так воды и без того по лесам-то хватает.

Обидно тогда стало Аленке за речку, будто на нее фыркнула Юлька. А ведь речка — умница, укуталась по берегам снежными шубами и не поддается морозу, жарко дышит испариной, чем еще издали предупреждает забредшего сюда лыжника, чтобы не ухнул тот со снежных заструх прямо в воду.

Как появилась речка, и озеру Полдневому стало легче дышать, вернее, озерной рыбе. Хоть и делаются вдоль деревенского берега проруби, но мало их, вот и собирается возле истока речки рыбная молодь, толкаются у кромки льда в полынье непугливые карасишки, стайки гольянов и полосатые окуньки.

Аленка быстро добежала до Полуденки, опершись на палки и затаив дыхание, полюбовалась затейливыми танцами гольянов в светло-синей и прозрачной до озноба полынье. На быстром бегу она разогрелась и теперь могла минуту-другую вот так постоять и успеть еще подивиться как бы придымленным бором, таким загадочным и жутковатым в непогоду. Но все равно глаз не оторвать: ели стоят не хмурые, а уютные, знакомые и, кажется, готовые протянуть тебе тяжелые ветки и поздороваться по-человечески, рассказать сказку или песню спеть.

Но к приснеженным елям Аленка не пошла — страшновато одной в такую погоду уходить из виду деревни. Хоть и рядом тут, вон и крайний домик Разгоновых видно, но лучше поближе к жилью держаться. И Аленка повернула к деревне. Теперь ветер из помощника превратился в несерьезного баловня, он то наскакивал сбоку, то мешал забраться на очередной курящийся гребень, то швырял в лицо пригоршни тяжелого снега.

И Аленка забирала все правее в сторону большака. Пробежала мимо деревни и краем огородов направилась к ферме. А ведь не хотела. Но сегодня все почему-то получается само собой. Ну вот, например: зачем она к речке ездила, почему домой не торопится, ведь ей еще уроки делать да и по хозяйству надо Мишке помочь. Зачем сейчас на ферму спешит?..

Давно уже какая-то непонятная тоска или тревога накатывала на Аленку. Никак не могла она в этом разобраться. Нет, в семье Разгоновых ее не обижали, даже наоборот, только с лаской к ней да лучший кусок со стола для нее. Но почему так пусто и неуютно ей кажется иногда в Нечаевке, почему даже в школе, среди одноклассников, ей хочется вдруг зареветь от одиночества?

Однако еще не совсем, но уже какими-то далекими закоулочками своей пробуждающейся девичьей души начинала понимать, что так дальше жить нельзя. Так, как она до сих пор жила. Все эти месяцы, словно подгоняемые ветром, пролетели только для Аленки, для нее одной. А ведь новые ее земляки, все нечаевские, относились к ней с теплом сердечным, никто безучастно не прошел мимо.

Аленка хорошо усвоила, что в деревне живут, не отгораживаясь друг от друга. На первый взгляд вроде каждый сам по себе, но вдруг кому-то худо — сразу возле него или сосед, или Таня Солдаткина, или Парфен Тунгусов. Живет деревня будто одна большая семья. И Аленка тоже ведь в этой семье, а значит, и не одна вовсе. Надо только и ей с добром к людям. А как? Наверное, поэтому и обрадовалась несказанно Аленка встрече с Федором Ермаковым.

Случилось это несколько дней назад. Она бежала в школу, а он стоял на дороге и будто специально поджидал ее. Только если раньше он просто улыбался и передавал привет Мишке, то теперь был очень серьезным и чутучку растерянным.

— Добрый день, Федор Кузьмич.

— Кажется, добрый. Обожди-ка минутку. Ты можешь мне службу одну сослужить?

— Какую службу?

— Ну… как тебе сказать? Служба-то очень уж деликатная, по вашей женской части. Девочка ты культурная, вежливая, вот и помогла бы Анисье Павловне.

— А что, худо ей?

— Да теперь вроде лучше стало. Но… в этом-то и вся штука, нельзя ее сейчас надолго одну оставлять. Понимаешь?

— Н-не совсем.

— Я тоже не совсем соображаю что к чему. Поэтому тебя и прошу. Думаю, у вас найдутся общие интересы. Тут, мне кажется, интерес к чему-то нужен. Понимаешь, отвлечь ее надо. Только ты ни о чем ее не спрашивай. Может, почитаешь ей что. Ну, в общем, сама сообрази.

— Хорошо, Федор Кузьмич, я все сделаю, как вы просите.

— Вот и договорились, — с облегчением вздохнул Ермаков, как будто свалил с плеч тяжелый груз.

В тот день Аленка сразу же после школы забежала к Анисье Князевой. Она еще не знала, о чем будет говорить с почтальонкой, но настроение у нее почему-то было преотличное. И когда увидела Анисью в белой, вышитой крестом кофточке, сразу же затараторила:

— Ой, Анисья Павловна, а я все никак не могу собраться до вас добежать. Вы покажете мне, как крестом вышивать? А то скоро весна, а там и лето, а у меня нету кофточки вот с такой вышивкой. Мама Катя все на работе и на работе, а вечерами так скучно, совсем делать нечего, а учебники я до конца проштудировала. Вот я и подумала… Вы покажете мне?

Анисья недоверчиво улыбнулась одними уголками губ, но не выдержала и рассмеялась. Раздела Аленку, усадила в красный угол, напоила чаем, и они до вечера перебирали Анисьины кофточки, моточки ниток, лоскутки, и хотя обе прекрасно понимали, что не в вышивке дело, с удовольствием продолжали придуманную Аленкой игру и все больше нравились друг другу.

А сегодня Аленка вспомнила, что конюх Микентий Бесфамильный как-то похвалялся поймать лису. Мол, плевое это дело — лисовина отловить. Силки у него приготовлены такие, каких не сыщешь по всей частоозерской округе.

По высоким сугробам, что окружали ферму, Аленка добралась до избушки, где хозяиновал конюх, прислонила к дверному косяку лыжи и шагнула в натопленную да крепко прокуренную теплушку. Микенька с самозабвением смолил здоровенную цигарку и зашивал дратвой разношенный хомут.

— Здравствуйте вам, — проговорила Аленка, развязывая теплый платок. — У-у, а жарища-то у вас, как в бане.

Микенька приветливо кивнул Аленке, пододвинул гостье маленький табуретик и с удовольствием принялся рассуждать:

— Я ить как понимаю, жар костей не ломит. Все приезжие балакают, что лучше маленький Ташкент, чем большая Сибирь. А то как же. Многие проезжие люди у меня туточки обогреваются. Пусть себе про Ташкент-то балакают. У меня ить про своих больше забота. Бабы-то наробятся в морозе, наломаются в суметах, вот и забегают ко мне погреться. Шибко довольные бывают. Я им ишо чайку со зверобойной заварочкой или с морковкой сушеной для угощеньица, благодать… Ты-то небось заблукала, ишь, полушалок-то весь в куржаке.