Белый кролик, красный волк - Том Поллок

заглушающие голоса. Я шатаюсь, чувствуя каждый выстрел как сердечный приступ, и борюсь с собой, чтобы не развернуться и не побежать назад, помочь Бел, но я не могу. Она — моя аксиома.

Крик в туннеле нарастает вразнобой с эхом: «Откуда она взялась?»

«Оттуда, откуда обычно приходят чудовища», — думаю я, тяжело дыша, и меня шумно рвет на пол. Я вытираю лицо и, шатаясь, иду дальше. К выходу из лабиринта.

Я представляю себе, как она выскальзывает из коридора и наносит удар так быстро, что враг даже не замечает, что в него попали, и сразу же снова исчезает. Я представляю, как они ходят по кругу, по рации моля о подмоге. Представляю себе их диспетчеров, сидящих перед мониторами, полными статики, в наушниках, полных криков. Слепые, беспомощные и немые, они наблюдают за тем, как их зеленые точки одна за другой замирают.

Сапоги снова начинают бег. Некоторые отступают, становясь все слабее и слабее в стремительном отступлении, но две, нет, три пары из них приближаются ко мне. Быстро. Я слышу инструкции, отрывистый шепот с хриплым придыханием: «Кролик» — и слово, от которого меня бросает в дрожь: «Заложник».

И вот я снова бегу, уводя их прочь, а они гонятся за мной, как за зверьком, в честь которого меня прозвали. Но я уже не кролик…

Короткий крик, и три пары сапог становятся двумя. Я не хочу этого делать, но это так приятно, так правильно. Я никогда не знал, как сильно меня тянуло к этому, пока не почувствовал сам. Каждая тень резка, каждое эхо отчетливо слышно. Я не могу сдержать коварную ухмылку…

…волки охотятся стаями.

Когда я перестаю бежать, то сразу же падаю навзничь.

Мышцы на ногах и руках распухли. Мои легкие слишком устали, но продолжают качать воздух. Если кому-то из агентов удастся проскользнуть мимо Бел, мне конец. Мне кажется, с тех пор, как я в последний раз слышал чьи-то шаги, прошла непостижимая вечность, хотя на самом деле, наверное, не больше пары минут.

Кирпичи, к которым я прислонился, удивительно удобны. Уверен, я буду в полном порядке. Наверняка она их всех уложила. Если бы только можно было немного вздремнуть… Держи глаза открытыми, Блэнкман, черт тебя дери!

Есть, сержант!

Отупело я смотрю в потолок в течение четырех, пяти, шести секунд, прежде чем выпрямиться. Оглядываюсь вокруг. Я нахожусь в квадратной кирпичной камере. Четыре кирпичных выхода: все нетронутые молотком, пулями или кровью, все одинаковые. Я понятия не имею, где север, юг, восток или запад. Я на взводе, и я потерял ориентиры.

Я заблудился в лабиринте.

Я чувствую первые признаки паники и пытаюсь подавить ее.

«Все в порядке», — говорю я себе, заставляя себя поверить. Это Эйлер.

Я роюсь в кармане, и на один ужасный миг мне кажется, что я выронил эти чертовы штуковины. Но тут складка на ткани моих брюк разглаживается, и я вытаскиваю тонкую коробочку. Десять тонких белых цилиндров светятся в тусклом свете. Мои пальцы дрожат, когда я достаю один из них и перекатываю его в руке. Мелок оставляет на моей коже восковые следы.

«Эйлер», — повторяю я про себя, желая утихомирить свое бешено бьющееся сердце. Эйлер.

Удивительное дело, но Эйлер и не предполагал, что его теорема поможет неврологически генерированным подросткам плутать по лабиринтам, защищающим сверхсекретные правительственные объекты. Он изучал сети: паутины соединенных между собой точек. К счастью для меня, любой лабиринт можно свести к сети. Имеют значение только точки, где вы решаете: налево или направо, вперед или назад. Длины отрезков между этими узлами, изгибы, повороты и обратные пути не важны. Лабиринт — это просто последовательность выбора, как и жизнь.

Теорема Эйлера доказывает, что любая точка лабиринта может быть достигнута из любой другой точки без карты за конечное время, если вы никогда не пройдете одним путем дважды.

Я касаюсь кончиком мелка к стене, делаю глубокий рваный вдох и начинаю путь.

Лабиринт кажется бесконечным, но именно для этого лабиринты и создаются: они заигрывают с нашим первобытным чувством расстояния, дурачат поворотами, пока отчаяние не одолеет нас.

Лабиринты предназначены для того, чтобы заставить вас паниковать. Все, что мне нужно, — это не поддаваться.

Слышите, да? Ха.

Развлекая себя на ходу, я вслух проговариваю аргументы Эйлера. Голос в туннеле кажется жестяным и неубедительным. Панический голосок во мне злорадствует. Ты заблудился, ты в полной заднице. Прими это, и сможешь отдохнуть. Разве ты не хочешь отдохнуть? Разве не устал?

Я слизываю пот с верхней губы, заключаю небольшие сделки с самим собой и нарушаю их. Еще десять шагов, и можно будет остановиться. Ладно, двадцать. Ладно, тридцать.

Голос становится противным. Ты ошибаешься, ты просчитался. Ты бросил Бел, оставил ее там умирать. И ждет там тебя только ее труп. Стены смыкаются, давят мне на глаза, давят на сердце. Ругаясь и обливаясь потом, я бормочу себе под нос: «Первое: двигайся».

И двигаюсь.

Победа над собственной природой — это стратегия миллиметров: десять на сантиметр, семьсот шестьдесят на шаг, миллион шестьсот девять тысяч триста сорок четыре на милю. Продолжай идти и не останавливайся. Что бы ни случилось, только не останавливайся.

Начав со случайных поворотов, я — сперва редко, но потом все чаще — натыкаюсь на петли: повороты, где девственная стена уступает место зыбкой линии сверкающего белого воска. Знак, что я уже бывал здесь раньше. Я узнаю эти ловушки и радуюсь им. Примите меры, чтобы никогда и ни за что не пройти одним путем дважды, — это все, что от вас требуется. Я истощаю лабиринт. Я действую грубой силой. Лабиринт сам себя перерабатывает, потому что он не бесконечен. Его сила имеет пределы, и я достигаю их. Зажав мелок в кулаке мертвой хваткой, я направляюсь к новым, ничем не отмеченным тропинкам.

Продолжай идти.

Она мертва.

Просто продолжай идти.

— Пит!

— Бел!

Я резко поворачиваюсь направо и вижу ее в дальнем конце туннеля. Облегчение грозит разорвать мое сердце. Я бросаюсь к ней, но спотыкаюсь обо что-то мягкое и смотрю вниз. Их трое, и они не двигаются. У двоих шеи расположены под неестественными углами. Из третьего что-то сочится на пол.

— Пит?

Я снова смотрю на нее. У нее огромные глаза.

— Я пыталась. Честное слово. Остальным я… только ломала кости. Они быстро оказались в отключке, но эти трое появились так быстро, и я просто… это инстинкт… я знаю, у нас был уговор, но… пожалуйста, не ненавидь меня.

Она замолкает. Тело