Новый Мир ( № 12 2012) - Новый Мир Новый Мир

Первая из этих антологий прямо-таки просится в колонку: «27 регионов Украины» [15] : 27 авторов, очень разных по стилю, тематике и целевой аудитории — от Юрия Винничука до Сергея Жадана, от Марии Матиос до Лады Лузиной, от Оксаны Забужко до Марины и Сергея Дяченко — представили рассказы или фрагменты романов с четкой географической привязкой (официальное административное деление Украины: 24 области, автономная республика Крым, Севастополь и Киев). Сборник получился пестрым, как и реальная карта нашей страны, а кроме того — опять-таки подобно хорошо нарисованной карте — обладает своим стилем.

Для «Фолио» это не дань моде, а вполне осознанная попытка собирания литературных земель: аннотация к следующей антологии открывается хрестоматийным киплинговским «Запад есть Запад, Восток есть Восток» и заканчивается цитатой из той же баллады: «Но Запада нет и Востока нет…» «Поезд № 111» — такое название носит сборник в честь фирменного поезда «Слобожанщина», маршрут Харьков — Львов. Главное в книге — не тексты (хотя есть и новые, читателям прежде неизвестные), но подбор имен: полный паритет, по восемь авторов с каждой стороны; поэзия и проза на русском и украинском языках, от Жадана до Винничука, от Чичибабина до Неборака, от Анастасии Афанасьевой до Остапа Сливинского. «Найдите, наконец, десять отличий и посмотрите сами, сходятся ли пределы, а если сходятся, то где, и как, и в чем» [16] . Почему «наконец»? Потому, что антология стала ответом не только на очевидную культурную потребность, но и на «истерические взвизги» (как говорил черт у Достоевского) из обоих пределов. «Ужасные галичане хотят нас ополячить, давайте от них отделяться»; «русифицированные области — это уже не Украина, а „совок”, с ними нас в Европу не пустят». Такое доводится слышать не только от политиков, но и от некоторых мастеров художественного слова — тем важнее наглядное отрицание культурной, а там и политической ксенофобии. Радует, что здоровых сил в нашей литературе намного больше, а ксенофобы постепенно маргинализуются; издательство хочется поблагодарить не только за прекрасный «reader’s guide», но и за своевременный общественный жест.

В этом контексте и новейшие книги, посвященные отдельным городам, не выглядят разрозненными событиями, но складываются, как элементы пазла, в ту самую единую карту. Проекты эти осуществляются почти единовременно и, судя по всему, независимо друг от друга. Если выпущенная «Фолио» антология Владимира Ешкилева «Литературный StanislawІФ» [17] явно связана с «внутрикультурным» проектом издательства, то, скажем, книги «Поэтический атлас Киева» (Киев, «Радуга») и «Киев в русской поэзии» (составитель И. Булкина; Киев, «Laurus»), изданные одновременно, явно вызваны к жизни одним культурным запросом [18] .

Что ж, продолжим путешествие по Украине; поезд № 112 (Львов — Харьков), а также другие поезда, автобусы, маршрутки и автостоп к нашим услугам.

Начнем со Львова с его пестрым историческим, этническим и культурным наследием: еще с XIV века эти земли были украинским анклавом внутри иных государственных образований — Польши, Австро-Венгрии, снова Польши… Неудивительно, что народники рубежа позапрошлого и прошлого веков (круг Ивана Франко) прежде всего были заняты сбережением и развитием собственно украинской идентичности. Теперь же всё без изъятия историческое прошлое сначала необходимо осознать как свое, собственно львовское: то, что сделало Львов — Львовом. А уж вслед за этим — и как украинское вообще. Культура западных земель, сложившаяся в результате разнообразных исторических перипетий, принадлежит и Восточной Украине — равно и наоборот. В учебниках периода независимости эта общая история есть — но скорее как декларация, хотя и подкрепленная историческими фактами; ее глубинное приятие возможно только средствами эстетического, то есть эмоционального, осмысления.

Литература проходит этот путь с самого начала — от «рацио», от документалистики и краеведения. Дело в том, что в советском Львове ключевыми текстами на десятилетия оставались мемуарный «Высокий Замок» Лема (русский перевод — 1969) да многочисленные путеводители, результат масштабных искусствоведческих трудов по музеефикации города. Того требовали идеологические рамки эпохи, однако вокруг архитектурного заповедника уже в советское время сложилась краеведческая среда, аккумулирующая городское Предание. К этому подталкивал сам Львов: архитектурный ландшафт стал материализацией памяти, поскольку нигде не найти настолько сохранившегося старого центра (куда большего, чем туристический «пятачок» вокруг площади Рынок) — от XVI века до межвоенья, от арсенала до синагог, от доминиканского костела до армянских церквей.

Когда (уже в Новейшее время) открылись (хотя бы частично) архивы, какое-то время ушло на собственно архивную работу — поиск, публикацию документов и т. п. А далее — эссеистика, исторические и культурологические очерки, сборники научных трудов, публикации сетевых дискуссий — от серьезного анализа («Феномен города» Тараса Возняка) до вполне развлекательной «гиляровщины» («Тайны львовского кофе» или «Кнайпы Львова» Юрия Винничука) [19] .

Роль Винничука в самоосознании львовского мифа и его трансляции вовне — исключительная. И «Тайны…», и «Кнайпы…», и «Легенды Львова» [20] , посвященные Львову австрийскому и польскому — до начала Второй мировой, впервые опубликованы еще в конце прошлого века, с тех пор многажды переиздавались и послужили источником «львовофильских» текстов целой когорты писателей, охвативших уже и послевоенный Львов. В 2002 — 2004 годах музыкант Илько Лемко вел на местном телевидении программу «Легенды старого Львова», сценарии которой превратились в одноименную книгу, а личные воспоминания автора о послевоенном городе были изданы под характерным названием «Львов превыше всего» (один из самых прочувствованных эпизодов — рассказ о победе львовских «Карпат» на Кубке СССР по футболу в 1969 году) [21] .

Однако не только эссеистика подражает книгам Винничука или опирается на них, и не только львовянин может написать «львовский роман». Андрей Курков, автор «киевского романа» «Ночной молочник» (о нем мы писали в первой части этой колонки), получил предложение от львовского мэра сотворить нечто подобное и для Львова. Результатом стала фантасмагория «Львовская гастроль Джими Хендрикса», основанная на все том же наборе городских легенд — от хипповской истории о руке покойного гитариста, захороненной на местном кладбище, до подземного древнего моря, омывающего корни города. Фантасмагория несколько сумбурная по сюжету, но весьма скрупулезно воспроизводящая городскую топонимику. Уловлен ли в романе тот самый «дух Львова» — вопрос спорный, зато уловлен сам Винничук, который столько консультировал Куркова, что стал одним из центральных персонажей «Гастроли».

О том, насколько полно воссоздают винничуковские штудии дух старого Львова, свидетельствует цикл детективных романов поляка Марека Краевского об Эдварде Попельском («Голова Минотавра», «Эринии» и др., 2009 — 2012). Надо сказать, что Краевский прославился на родине и за ее пределами ретродетективами о межвоенном Бреслау. Вроцлав — немецкая территория, ополяченная после войны, и Краевский честно воспроизвел то, что в Польше долго старались забыть. Львов же, наоборот, в современной Польше до сих пор мыслится «своим» Лембергом, хотя в нынешнем, украинском городе от того, канувшего, осталась лишь кропотливо возвращаемая память. В обоих циклах у Краевского наряду с протагонистом-следователем вторым главным героем оказывается хронотоп города — его время и место [22] . У Краевского старый Львов получился если и не узнаваемым (об этом не нам судить), то, во всяком случае, убедительным. Узнаваемы, однако, источники — книги Винничука, особенно «Кнайпы Львова», именно по их маршрутам — от шикарных рестораций до притонов криминального мира — движется герой.

Вместе с Винничуком читатель прошел весь путь становления «городского мифа», от нон-фикшн до романов. Мы уже рассказывали о его очень львовской и очень химерной «менипповой сатире» «Мальва Ланда» (2003) [23] . Львовским духом проникнута и малая проза Винничука, но цели создать «миф о городе» здесь автор явно не ставил. А новейший роман писателя, «Танго смерти» [24] , напротив, откровенно концептуален и даже полемичен.

В осмыслении истории ХХ века современная украинская проза обращается к личному переживанию. Мария Матиос, Сергей Жадан, Оксана Забужко, Александр Ирванец — все они понимают исторический процесс как приватное прошлое, личное или семейное. Но когда говорят личности, невозможна сшибка типа «стенка на стенку» (Восток против Запада, либералы против почвенников…). Нашумевшие романы Василя Шкляра («Черный Ворон») и Оксаны Забужко («Музей заброшенных секретов»), выстраивающие жесткое противопоставление «мы/они», являются скорее исключением. У Винничука многообразная, пестрая, нередко гротескная жизнь Львова 1930-х годов, своего рода полиэтническая утопия, если чему и противостоит, то бесчеловечным режимам, какое бы обличье они ни принимали. Четыре главных героя — украинец, поляк, немец и еврей, отцы которых погибли в 1921 году, сражаясь за Украинскую Народную Республику.