Штрафной батальон - Евгений Погребов

Потянувшись за санитарной сумкой, Павел ощутил неживой холод руки Малининой.

— Да она мертвая вроде?

— Живая была! — упрямо, зло возразил Шведов.

— Зачем ты ее приволок-то?

— А пусть знает, что и штрафники — люди!

Остаток ночи прошел спокойно. Судьбу осажденных должно было решить утро.

Часу в шестом гитлеровцы начали губительный для штрафников обстрел церкви из тяжелых минометов. Первой же миной, залетевшей внутрь через пролом в крыше, ранило Карзубого и одного солдата из пятой роты. Через двадцать минут уже было трое убитых и восемь раненых. Выбыл из строя Костя Баев. Крупный осколок ударил его в спину и вышел наискось в бок, повредив ребра. Замолчал пулемет: Фокину перебило обе ноги, слегка задело за руку Кускова.

Раненых пришлось срочно перетащить в наименее поражаемый осколками алтарь. Солдат на все окна хватать перестало, и Павел, чтобы не выказать немцам своей слабости, приказал штрафникам перебегать от одного к другому и стрелять из каждого. Несколько раз поменял позиции пулеметов. Но уловка не помогла, разгадали ее фашисты.

Одному из гитлеровцев удалось подкрасться близко к церкви и зашвырнуть в незащищенное окно пару гранат. Добавилось двое раненых, один из которых умер, не приходя в сознание. Хорошо, что гранаты у немцев слабые, не то бы значительные потери были.

Павел был вынужден отозвать из алтаря Махтурова и Туманова, оставив лишь Гайко и Жукова — по одному на каждое окно. Измученные ранами, бессонницей и голодом, штрафники держались на пределе возможностей. В особенности донимала всех жажда. Воды не осталось даже для раненых.

— Есть еще у кого вода? — в последний раз без всякой надежды спросил Павел, с запозданием сознавая, что задавать этот вопрос не следует, ибо тем, к кому он обращен, слышать его оскорбительно.

Штрафники хмуро отмолчались.

На исходе были и патроны. Ждал и боялся Павел услышать этот надрывный крик: «Патроны кончились!» Не представлял, какое решение в этом случае принять. Не видел выхода. На прорыв не кинешься — в дверях положат. Сидеть с пустыми автоматами и дожидаться, когда ворвутся внутрь или забросают их фашисты гранатами снаружи? Одна надежда оставалась: держаться всеми силами до прихода своих. Должны они обязательно перейти в контратаку и выручить. Ведь знает комбат, что в церкви часть штрафников засела и держится. Не должен в беде оставить.

Размышляя подобным образом, Павел не сразу заметил, что Туманов его к себе подзывает. Витька по примеру Шведова колоду к окну приткнул и боком к стене на ней пристроился. В щель стрелял, страхуясь от ненароком брошенной гранаты.

— Чего тебе, патроны, что ль, кончились? — приблизившись вплотную, с тревогой спросил Павел.

Туманов, повернув к нему перепачканное, чумазое лицо, отрицательно качнул головой:

— Не-е. Я запасливый, патроны еще есть, — а сам норовит незаметно всунуть ему в руку фляжку, — глотни вот…

У Павла повело судорогой рот.

— Ты что, шкура, приказ не слышал?! Неси сейчас же раненым! — схватив за плечо, рывком сдернул с колоды щуплое тумановское тело. — Иначе душу вытрясу, иуда!..

Впервые Туманов поперек Павла пошел, затрясся, как припадочный, визгливый голос на фистулу сорвался:

— Не пил я сам! Баеву Косте и Карзубому выпоил! Два глотка только оставил — тебе! Пей, а то сам выпью, глотку тоже, как наждаком, дерет!

— Ладно, извини… Сам виноват… лезешь под горячую руку, — чувствуя себя так, будто только что был уличен в постыдном деле, насупленно извинился Павел. — А воду, всю до капли, — все равно раненым! — И, взяв протянутую Тумановым фляжку, побежал в алтарь.

В окно вновь влетела и разорвалась у входной двери немецкая граната. Обнаглели фашисты, поняли, что штрафники из последних сил держатся. Подтянулись к церкви и караулят, когда у окон смена произойдет. Как только почувствуют, что незащищенным осталось, так гранату без промедления зашвыривают. Да и огоньком прижимают. Шальные пули с тонким зловещим посвистом по всем направлениям носятся.

Забежав в алтарь, наткнулся на Фокина, который, матерясь и страдальчески морщась от боли, с трудом полз к двери, волоча перебитые, перетянутые вместо бинтов обмотками ноги.

— Помоги, взводный. Сам хотел, да не получается. Так пронзают, сволочи, что в голове мутится. А мне бы до окна добраться. Все равно ведь теперь… а так я, глядишь, хоть парочку фрицев да на тот свет с собой прихвачу.

— Куда я тебя такого?

— Тащи, взводный, наверх, на хоры. Там залягу. А то на руках поползу!

Здоров портовый грузчик. Пока втащил наверх его могучее тело, задохнулся и обессилел.

— Ну вот, теперь полный порядок, — обосновавшись за пустовавшим оконцем и притерпевшись к боли, проговорил Фокин. — Бывай, взводный. Сейчас фрицево племя получит от меня последний штрафной приварок!..

Спускаясь вниз, Павел услышал, как за спиной ударил фокинский автомат. И почти одновременно в сознании выделилось, что долго не отвечает пулемет Гайко.

Заскочив вновь в алтарь, Павел увидел под стеной обливающегося кровью Гайко. Разорвав на себе гимнастерку, Федор пытался перевязать голову. Но прежде, чем Павел успел броситься к нему на помощь, в трех шагах от него шлепнулась на пол очередная немецкая граната.

Несмотря на треск перестрелки, явственно услышалось, как стукнулась она о доски и, сделав несколько оборотов, остановилась. Парализованный тем, что неизбежно должно было произойти в следующие мгновения, впился в нее остановившимися глазами. Показалось, что слышит даже, как она шипит, будто шкварчащее сало на сковородке. А мысли бежали сами собой, помимо скованной воли. Больше десятка раненых на полу и Жуков с автоматом у окна. Они все или он один?

Нет, он не выбирал, выбор был предрешен, он только подумал, что возможны два исхода. А сам уже кинулся на гранату, накрывая ее своим телом. И уже чувствуя под собой ее холодок, инстинктивно, все сильней и сильней, до боли, вжимался телом в пол. Кажется, что при этом успел еще подумать без сожаления, как о вполне неизбежном, что вот и конец, все. А взрыва все не было. Расслабляясь и обмякая, Павел машинально отсчитывал секунды и, уже понимая, что его и не будет, потому что счет перевалил за двадцать, все еще не мог в это до конца поверить. Продолжал считать все медленней: тридцать, тридцать один, тридцать два… Наконец, сознавая нелепость своего дальнейшего промедления, с опаской приподнялся, опираясь на ватные, бесчувственные руки, сел на колени. Неразорвавшаяся граната маячила и двоилась в глазах.

Окончательно придя в себя, схватил ее за ручку и, бросившись к окну, швырнул мимо опять припавшего к пулемету Гайко. Кажется, никто, кроме двоих-троих раненых, ничего не заметил. Жуков как стрелял, так и не оборачивался.

— Как ты? Здорово задело? — наклонившись к уху Гайко, прокричал Павел.

— Средне. Чуть-чуть правей — и было б худо.

— Надо держаться, друг. Сможешь?

Гайко скосил на Павла сердитый глаз:

— За нас не беспокойся, взводный! Выдержим…

Выскочив из алтаря, Павел, держась стены, побежал в дальний конец, на ходу подмечая, кто из уцелевших солдат и где держит оборону. И тут его подстерегал новый удар. В одном месте, опустившись на кучу битого кирпича, лежал и умирал с распоротым осколком гранаты животом Шведов.

— Станислав! — Рванувшись к нему с упавшим сердцем, Павел опустился рядом на колени, испуганно и суетливо встряхнул за плечо. — Славка, друг! Как же это?..

— У-у! — слабо застонав, Шведов приоткрыл веки, повел отрешенным, угасающим взглядом.

— Плохо тебе? — Но можно было и не спрашивать. Шведов не ответил, вновь смежив отяжелевшие веки.

— Ладно, лежи. Сейчас я тебя перевяжу, легче станет… — Достав индивидуальный пакет, Павел зубами разорвал плотную бумагу.

— Не надо. Конец мне, — выдавил Шведов.

— Оставь это, слышишь! Все будет хорошо!..

Но Шведов уже судорожно вытягивался. Сознание и силы уходили из цепенеющего тела, и он, страшно напрягаясь, будто пытался их задержать, наконец, собрав остаток воли, вскинулся в последний раз:

— А неохота подыхать, Паша! — и сник навсегда.

Оглушенный, придавленный смертью друга, Павел стоял на коленях над его бездыханным телом, не в состоянии постичь случившегося. Как же так, Славка? Потом машинально достал выглядывавший у того из-за голенища какой-то тряпичный сверток и так же бессознательно развернул. В чистом куске байки оказалась завернутой пара новеньких лейтенантских погон…

Едва оправился от одного потрясения, как сзади, в алтаре, громыхнул подозрительный гранатный взрыв. Подозрительный потому, что рванул, как показалось, где-то ниже уровня пола и по звуку походил на нашу «лимонку».

Тупо соображая, бросился в ту сторону и через несколько десятков шагов наткнулся на ползущего навстречу Халявина. Свежая рана на голове, и след кровавый позади остается. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: последние минуты Карзубый доживает.