Свет мира - Халлдор Лакснесс

— Доченька моя, милая моя! — Он прижал ее к груди. — Скоро станет тепло, маленькая Магга поправится, и папа с Маггой пойдут на берег собирать ракушки.

— А-а! — слабо отозвалась девочка.

— Большие ракушки и маленькие, плоские и витые, розовые и перламутровые.

— И ав-ав, — пролепетала девочка.

— Да, и мы встретим там ав-ав.

— И мяу.

— Да, потом придет киска и скажет «мяу».

В это время скальд заметил мужчину, который, заложив руки за спину, поднимался по склону горы, он был высок и худ и держался несколько высокомерно, сразу было видно, что он не из тех людей, которые станут весенним днем шататься по чужим домам без всякого дела. По выражению его лица было заметно, что он чем-то озабочен. Скальд вышел на крыльцо, чтобы встретить гостя.

— Йенс Фаререц! Добро пожаловать! Здравствуй! — сказал он. — По правде говоря, капитаны ботов не каждый день отваживаются подниматься так высоко над уровнем моря. Надеюсь, не нечистая сила завела тебя к нам?

В знак приветствия пришедший угостил скальда жевательным табаком и сам тоже взял щепотку.

— Вообще-то я поднялся на гору, чтобы немного развеяться, — ответил гость, шутить он был явно не расположен.

— К сожалению, Яртрудур, моей невесты, нет дома, поэтому я не смогу угостить тебя кофе, — сказал скальд, — зато могу предложить тебе плевательницу, плюй в нее, сколько душе угодно.

— В этом нужды нет, — рассеянно ответил гость, но в дом все же вошел.

— М-м-да, — задумчиво промямлил он в ответ на какие-то остроумные замечания скальда. — Похоже, что они решили раз и навсегда лишить людей всякого пропитания.

— Ну что ж — сказал скальд, — время они выбрали самое подходящее.

— Мне не до шуток, — ответил гость. — Вон посмотри, видишь? — Он показал на три траулера, которые ловили рыбу в устье фьорда. — Они не тронутся с места, пока не выскребут дно, как пригоревшую кастрюлю. Скажи спасибо, если они не доберутся до наших огородов. Нынче утром они попортили снасти двум рыбакам, теперь те разорены дотла.

— А где же сторожевые катера? — спросил скальд.

— На юге — как всегда, катают важных господ, — ответил капитан бота.

Скальд не знал, что на это сказать, он, к сожалению, не умел легко выходить из себя.

— Вон оно что, — заметил он.

— В самом деле, разве это жизнь? — продолжал Йенс Фаререц. — И черт меня побери, честным поединком это тоже не назовешь. Я выхожу на лов в плоскодонке с рваной сетью, а ты на траулере с тралом — это что, поединок? Если один из дерущихся — безоружный младенец, а другой — берсерк в полном вооружении, который от ярости грызет свой щит, это что, поединок? Нет, это убийство.

— Я, пожалуй бы, так не сказал, — осторожно заметил скальд, — но во всяком случае это грабеж.

— К тому же еще все оптовики сговорились и снизили цену на рыбу, а Пьетур Три Лошади наотрез отказывается купить хотя бы малька сверх того, что сам разрешает ловить; он желает единовластно распоряжаться всей работой, которую еще можно получить здесь в поселке, и хочет самолично решать, кому она достанется. А теперь Пьетур снизил еще и плату за таскание правительственных камней.

— А властям пробовали жаловаться? — спросил скальд.

— Ты что, парень, рехнулся? Неужто ты веришь в справедливость властей? — удивился гость.

Скальд промолчал. Некоторое время гость и хозяин сидели молча. Что же в конце концов заставило этого убежденного пессимиста явиться к скальду? Внезапно гость произнес:

— Но это еще пустяки.

Почему гость так бледен? Почему он закатывает глаза к небу? Уж не ищет ли он поддержки у Иисуса Христа? При этой мысли скальду стало не по себе, даже сердце забилось чаще. Допустим, что могущественные грабители вырывают у бедняков изо рта последнюю рыбешку; допустим, что они дочиста выгребают фьорд и портят сети и переметы, которые эти бедняки добыли ценой неслыханных усилий; допустим, что в это же время сильные мира сего используют сторожевые катера для увеселительных прогулок; пусть к тому же бедняков обкрадывают не только на море, но и на суше, лишая их работы, снижая заработную плату, ограничивая улов, то есть проделывая над ними все, что только можно проделать над бедным человеком; предположим, что даже и власти не оправдывают больше нашего доверия. Но если все это пустяки, Боже милостивый, что же еще нас тогда ожидает?

Однако Йенс Фаререц не пожелал ничего объяснять и заговорил о какой-то чепухе. Скальд не знал, что и подумать. Вдруг Йенс заметил:

— Молодец этот Хьортур из Вегхуса.

— Да… он вечно с чем-нибудь возится, бедняга, — сказал скальд.

— Ты скальд, поэтому ты и не замечаешь того, что творится на земле, — сказал капитан бота. — Мы же, простые смертные, интересуемся как раз тем, что делается на земле. Я, например, считаю, что Хьортур из Вегхуса — настоящий человек.

— Я бы, пожалуй, так не сказал, — заметил скальд, — но что там ни говори, а кур к нам завез именно он.

— У нас многие издеваются над курами, — сказал Йенс Фаререц, — а позволь тебя спросить, может ли хоть одна птица сравниться с курицей? Насколько мне известно, ни одна!

— Это верно, — согласился скальд. — Курица — замечательное создание, хотя она и не умеет летать.

— Но Хьортуру мало одних кур. Разве он не завел корову? Разве он не доказал всем, что простой человек может приобрести корову, даже если его вынуждают заложить душу, а фьорд выгребают до дна? Я прямо говорю — это чудо. Прежде нужно было быть государственным советником или Пьетуром Три Лошади, чтобы осмелиться даже подумать о корове. А теперь уже многие начинают поговаривать о буренках.

— Му-му, — тихо произнесла девочка.

— Да, — сказал скальд, — му-му. Может быть, мама принесет молочка от му-му.

— Так ведь Хьортур еще и овец держит! С каждой скотины он имеет двойной доход. Кому до него в здешнем поселке приходила в голову мысль об овцах? А знаешь, что он замышляет сейчас? Он хочет устроить пастбище на месте старых сушилен, что принадлежали раньше государственному советнику, там, где уже много лет подряд гнездятся морские ласточки.

Подумав, скальд решил, что гость неспроста хвалит Хьортура из Вегхуса. Несколько лет тому назад Хьортур прибыл в поселок с пустыми руками, потеряв все, что имел, где-то в другом месте, и ему удалось выпросить у Пьетура кусок каменистого берега; Хьортур явился своеобразным доказательством удивительных поворотов в истории рода человеческого — никогда не следует отчаиваться в неистощимой фантазии творца. Вначале Бог создал мир, потом появился государственный советник, за ним — Товарищество по Экономическому Возрождению Общества, потом — Общество по Исследованию Души и, наконец, морские ласточки захватили старые сушильни, а иностранные браконьеры — фьорд. Но история рода человеческого на этом не кончилась, появились новый мужчина, новая женщина, новые дети, а потом и куры. Однако этот вновь прибывший не удовольствовался одними лишь курами, он заставил каменистую землю покрыться травой. Вот это и было самое большое и удивительное чудо, какое только случалось когда-либо в Свидинсвике у мыса Ульва Немытого.

Ни с того ни с сего капитан бота сообщил скальду о том, что Хьортур женат второй раз. Первая его жена давно умерла. От нее у него была дочь, которая воспитывалась у родственников матери на берегу какого-то южного фьорда, теперь ее опекуны умерли, и несколько дней тому назад она приехала к своему отцу. Ей двадцать три года, и зовут ее Йорунн.

— Так, так, — заметил скальд.

Воцарилась гудящая, как будто в пустом чугунном котле, тишина. Наконец скальд все-таки спросил:

— Хорошая девушка?

— Хорошая? — переспросил капитан. — Об этом я не стану распространяться. Я уже сказал тебе, что, хотя поселок и обобрали до нитки, все это пустяки. Больше я ничего не скажу. Вот тебе пять крон наличными. Прошу тебя, сочини для меня стихотворение в честь этой девушки.

С тех пор как скальд Реймар был изгнан из поселка за неудачную эпитафию, написанную по случаю того, что двенадцать свидинсвикских избирателей отправились кормить рыбу вместе с траулером где-то на юге, можно смело сказать, что скальд Оулавюр Каурасон сделался менялой, через которого проходили все переживания поселка. Он сочинял любовные стихи и письма с предложением руки и сердца для влюбленных женихов и ответные послания в стихах для осчастливленных невест. Любовное стихотворение или зарифмованное письмо, содержавшее предложение вступить в брак, стоили полторы, самое большее две кроны плюс небольшие проценты, если предложение было принято благосклонно. Предложение вступить в брак или обычное любовное письмо — «Многоуважаемая барышня, шлю тебе свой горячий привет и наилучшие пожелания. Ты, наверное, удивишься, получив от меня такое письмо. Но я твердо решил написать именно тебе, а не другой. Ты мне нравишься, я люблю тебя…» — и тому подобная наивная болтовня стоила всего пятьдесят эйриров. Кроме того, скальд сочинял юбилейные оды, поздравления в стихах по случаю дня рождения или бракосочетания, а также эпитафии, но он никогда не сочинял памфлетов, даже если ему предлагали десять крон, и всегда избегал критиковать в стихах могущественных людей как из своего, так и из чужих поселков; именно эту ошибку и совершил скальд Реймар в своей эпитафии по случаю гибели двенадцати избирателей. Как и следовало ожидать, директор Пьетур Паульссон объявил этого Реймара грязным стихоплетом, развращающим сердца молодежи, отказал ему от места и выгнал среди зимы из дому вместе с женой и детьми.