Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

ГЛАВА III

УРАВНЕНИЕ СОСЛОВИЙ И НОВАЯ АРИСТОКРАТИЯ.

Волнения, которые привели к учреждению должности трибунов, по-видимому были последствием преимущественно социальной распри, а не политической, и есть основательные причины предполагать, что некоторая часть принятых в состав сената богатых плебеев относилась к ним не менее враждебно, чем патриции; это объясняется тем, что привилегии, против которых было главным образом направлено народное движение, были выгодны и для богатых плебеев; если же эти последние и считали себя в других отношениях униженными, то они, вероятно, полагали несвоевременным предъявлять свои притязания на участие в занятии должностей, когда финансовому могуществу всего сената угрожала опасность. Оттого-то в течение первых пятидесяти лет существования республики не было сделано ни одного шага, который клонился бы прямо к уравнению сословий в их политических правах. Однако в этом союзе патрициев с богатыми плебеями не было никаких задатков прочности. Некоторые из знатных плебейских семейств, без сомнения, с самого начала примкнули к революционной партии частью из сознания справедливости предъявленных плебеями требований, частью вследствие естественной связи между всеми, кто чувствует себя обиженным, частью из убеждения, что уступки в пользу народной массы были рано или поздно неизбежны и что, если воспользоваться этими уступками как следует, они приведут к уничтожению привилегий патрициата и вместе с тем доставят плебейской аристократии решительный перевес в государстве. Когда это убеждение, как и следовало ожидать, охватило более широкие круги и плебейская аристократия вступила во главе своего сословия в борьбу с родовою знатью, она уже имела в своих руках легальное орудие для гражданской войны в форме трибуната, а при содействии социальных недугов могла вести эту войну так, чтобы диктовать аристократам мирные условия и в качестве посредника между двумя партиями достигнуть доступа к общественным должностям. Такой поворот в положении партий наступил вслед за падением децемвиров. Тогда уже стало вполне ясно, что народный трибунат не может быть устранен; поэтому для плебейской аристократии не представлялось ничего лучшего, как взять в свои руки могущественный рычаг и воспользоваться им для устранения политической неполноправности их сословия.

Насколько безоружна была родовая знать в своей борьбе с объединенными силами всего плебейства, всего яснее видно из того факта, что едва прошло четыре года после децемвиральной революции, как уже была одним ударом уничтожена главная основа аристократической замкнутости — незаконность браков между аристократами и простыми гражданами. В 309 г. [445 г.] было постановлено канулеевым плебисцитом, что брак между аристократами и простыми гражданами будет считаться законным римским браком и что родившиеся от него дети будут принадлежать к сословию своего отца.

Кроме того, было в то же время постановлено, что вместо консулов будут избираться центуриями военные трибуны с консульской властью 108 и на такой же срок, как прежние консулы; а так как военных трибунов было в армии в ту пору, т. е. до ее разделения на легионы, шесть, то с этим числом было согласовано и число этих новых должностных лиц. Ближайшей причиной этой перемены были военные соображения, так как ввиду частых войн требовалось более значительное число высших военачальников, чем сколько их имелось при консульском управлении, это нововведение имело существенную важность и для сословной борьбы, поэтому нет ничего невозможного в том, что военная цель была в этом случае скорее предлогом, чем главной побудительной причиной. Офицерского звания по прежним законам могли достигать все обязанные нести военную службу граждане или оседлые жители, а теперь все свободно рожденные граждане могли достигать высшей должности, доступ к которой был для них лишь временно открыт учреждением децемвирата. При этом возникает вопрос, какой интерес имела аристократия, уже отрекшаяся от исключительного занятия высшей должности и уступившая в том, что составляло самое главное, отказывать плебеям в титуле и допустить их к консульской должности в такой странной форме? 109 На это служит ответом то, что с занятием высшей общинной должности были связаны различные привилегии, частью личные, частью наследственные; так, например, право на триумф юридически обусловливалось занятием высшей общинной должности и им никогда не пользовался офицер, не занимавший ее; кроме того, потомки курульного сановника имели право выставлять изображение своего предка в своем фамильном зале, а в некоторых особых случаях даже публично, между тем как выставлять таким образом изображения других предков не дозволялось 110 . Так же легко объяснить, как трудно оправдать тот факт, что господствовавшее сословие всего упорнее отстаивало не самую власть, а связанные с ней почетные права, в особенности те, которые были наследственными; когда оно принуждено было разделить власть с плебеями, оно предоставило фактически высшему должностному лицу общины не положение лица, занимавшего курульное кресло, а положение простого штаб-офицера, отличия которого были чисто личными. Еще важнее, чем лишение права чтить предков и чем лишение почестей триумфа, было в политическом отношении то обстоятельство, что устранение заседавших в сенате плебеев от участия в прениях неизбежно должно было прекратиться для тех из них, которые в качестве назначенных или бывших консулов вступали в разряд тех сенаторов, у которых следовало спрашивать их мнение прежде всех других. Поэтому для аристократии было очень важно, чтобы плебеи допускались только до консульской должности, но не до консульского звания. Однако, несмотря на эти обидные оговорки, родовые привилегии были юридически устранены новым учреждением, поскольку они имели политическое значение, и если бы римская знать была достойна своего звания, она должна была бы тогда же прекратить борьбу. Но она этого не сделала. Хотя разумное и легальное сопротивление уже стало невозможным, все-таки еще было открыто широкое поле для упрямой оппозиции при помощи мелких уловок и придирок; как ни мало было в этом сопротивлении добросовестности и государственной мудрости, оно имело в некотором отношении успех. В конце концов, впрочем, оно сделало простолюдину такие уступки, которые было бы не легко вынудить от действовавшей соединенными силами римской аристократии, но оно также продлило гражданскую войну на целое столетие и, несмотря на вышеупомянутые законы, фактически сохранило в руках аристократии власть еще в течение ряда поколений. Средства, к которым прибегала аристократия, были так же разнообразны, как и ничтожны в политическом отношении. Вместо того, чтобы раз навсегда решить вопрос о допущении или недопущении плебеев к выбору в должности, аристократы соглашались только на то, чему не были в состоянии воспротивиться, и только до следующих выборов; поэтому ежегодно возобновлялась бесплодная борьба из-за того, следует ли выбрать из среды патрициев консула или же из среды обоих сословий военных трибунов с консульскою властью, а уменье одолевать противника утомлением и скукой было в руках аристократии вовсе не последним оружием. Затем аристократия раздробила бывшую до сих пор неделимой высшую власть, для того чтобы отдалить время неизбежного поражения, увеличив число позиций для нападения. Так, например, составление бюджета, равно как гражданских и податных списков, обыкновенно производившееся через каждые три года в четвертый, до той поры возлагалось на консулов, а в 319 г. [435 г.] было возложено на двух «оценщиков» (censores), назначавшихся центуриями из среды знати самое большее на восемнадцать месяцев. Эта новая должность мало-помалу сделалась оплотом аристократической партии не столько вследствие своего влияния на финансовое управление, сколько вследствие связанного с нею права замещать вакантные места в сенате и в сословии всадников и при составлении списков сенаторов, всадников и граждан исключать из них отдельных лиц. Впрочем, в ту эпоху цензорская должность еще не имела того высокого значения и нравственного полновластия, какие приобрела впоследствии. Зато важная перемена, произведенная в 333 г. [421 г.] в квестуре, с избытком вознаградила плебеев за этот успех аристократической партии. Патрицианско-плебейское собрание по кварталам постановило, что к выборам в квесторы будут допускаться и плебейские кандидаты, быть может основываясь на том, что в сущности оба военных казначея фактически были скорее офицерами, чем гражданскими должностными лицами, и что, стало быть, плебей способен занимать должность квестора точно так же, как и должность военного трибуна; этим плебеи в первый раз приобрели кроме права выбирать и право быть выбранными на одну из постоянных должностей. И не без основания одна сторона считала за важную победу, а другая за тяжелое поражение тот факт, что с тех пор и патриции и плебеи были признаны одинаково способными и выбирать и быть выбранными в должности как военных, так и городских казначеев. Несмотря на самое упорное сопротивление, аристократия терпела одно поражение за другим, а ее раздражение усиливалось, по мере того, как она утрачивала прежнее могущество. Однако она все еще пыталась отнять у общины права, обеспеченные за нею взаимным соглашением; но попытки такого рода были не столько хорошо обдуманными маневрами, сколько проявлениями бессильного озлобления. Таково было и судебное преследование против Мелия в том виде, как оно описано в дошедших до нас, не заслуживающих, впрочем, большого доверия, преданиях. Богатый плебей Спурий Мелий продавал во время тяжелой для народа дороговизны (315) [439 г.] хлеб по таким низким ценам, что этим пристыдил и оскорбил смотрителя магазинов (praefectus annonae) патриция Гая Минуция. Этот последний обвинил Мелия в стремлении к царской власти; мы конечно не в состоянии решить, было ли основательно такое обвинение, но едва ли можно поверить, чтобы человек, даже не бывший никогда трибуном, мог серьезно помышлять о тирании. Однако власти серьезно взялись за это дело, а обвинения в стремлении к царской власти всегда производили в Риме на народную толпу такое же действие, какое производили на английские народные массы обвинения в папизме. Избранный в шестой раз консулом, Тит Квинкций Капитолин назначил восьмидесятилетнего Луция Квинкция Цинцинната диктатором без апелляции — в явное нарушение скрепленных клятвою законов. Вызванный к диктатору, Мелий сделал вид, будто не намерен подчиняться полученному приказанию; тогда его собственноручно убил начальник конницы диктатора Гай Сервилий Агала. Дом убитого был разрушен до основания, хлеб из его магазинов был роздан народу даром, а те, которые грозили отомстить за его смерть, были негласным образом удалены. Это позорное убийство невинного — позорное еще более для легковерного и ослепленного народа, чем для коварной юнкерской партии, — осталось безнаказанным; но если эта партия надеялась таким путем подкопаться под право апелляции, то она бесполезно нарушила законы и бесполезно пролила невинную кровь. Но более действительными, чем все другие средства, оказались в руках аристократии интриги на выборах и жреческие плутни. Как хитро велись интриги, всего лучше видно из того, что уже в 322 г. [432 г.] было признано необходимым издать особый закон против злоупотреблений на выборах, который, как и следовало ожидать, не принес никакой пользы. Если не удавалось повлиять на избирателей подкупом или угрозой, то за дело брались распорядители выборов: так, например, они допускали так много плебейских кандидатов, что голоса оппозиции разделялись между этими кандидатами и пропадали без всякой пользы, или же они устраняли из списка тех кандидатов, которых намеревалось выбрать большинство. Если же, несмотря на все усилия, исход выборов оказывался неудовлетворительным, то спрашивали жрецов, не случилось ли при птицегадании или при совершении каких-нибудь других религиозных обрядов чего-нибудь такого, что доказывало бы недействительность выборов, а жрецы всегда находили то, что от них требовалось. Не заботясь о последствиях своего образа действия и пренебрегая мудрым примером своих предков, аристократия довела дело до того, что мнение принадлежавших к жреческим коллегиям сведущих людей о предзнаменованиях птичьего полета, чудес и других подобных вещей сделалось юридически обязательным для должностных лиц и что эти сведущие люди могли признать недействительным в религиозном отношении и кассировать всякий государственный акт — будь это освящение храма или какое-либо другое административное распоряжение, будь это закон или результат выборов. Такими же путями аристократия достигла того, что только в 345 г. [409 г.] был в первый раз выбран в звание квестора плебей, хотя право плебеев быть выбранными в это звание было законом установлено еще в 333 г. [421 г.] и с тех пор оставалось в юридической силе; точно так же и должность военных трибунов с консульскою властью почти исключительно занимали до 354 г. [400 г.] патриции. На деле оказалось, что отмена привилегий аристократии еще вовсе не сравняла плебейскую знать с родовой аристократией. Этому содействовали различные причины — упорное сопротивление аристократии было легче сломить в момент горячего увлечения в каком-нибудь теоретическом вопросе, чем постоянно сдерживать при ежегодно возобновлявшихся выборах; но главной причиной было отсутствие единодушия между вождями плебейской аристократии и массой крестьянства. Голоса среднего сословия преобладали в комициях, но это сословие не находило основания поддерживать неродовую знать, пока его собственные требования встречали со стороны плебейской аристократии не менее сильное противодействие, чем со стороны патрициев.