Святые Спиркреста - Аврора Рид

но это, похоже, никого не останавливает.

Камилла тянет меня за собой, и я теряю Закари из виду.

— Забудь о нем! — кричит она мне в ухо сквозь музыку. — У него все равно палка в заднице. Давай найдем симпатичных мальчиков, с которыми можно потанцевать.

Я неохотно следую за ней и пользуюсь возможностью сбежать, когда замечаю, что на алтаре скопились напитки. Там я натыкаюсь на громадную фигуру и смотрю в пару узких темных глаз.

— Привет, — говорит Яков Кавинский.

— Привет, Яков. — Я опускаю взгляд. — Что будешь?

— Водку, — говорит он. Он протягивает мне бутылку. — Хочешь?

— А с чем ты ее смешиваешь?

Он смеется, но не отвечает, как будто я только что рассказала анекдот.

— Ты просто пьешь ее?

Он пожимает плечами. — Ты не хочешь?

— Дай мне бутылку.

Он дает мне ее, и я пью, а потом с гримасой отдаю ему бутылку обратно. — Боже, какая гадость.

— Да. — Он ухмыляется.

Позади него я замечаю Камиллу, которая хмурится, оглядываясь по сторонам — возможно, в поисках меня и напитков, которые я обещала принести. Пригнувшись за Яковым, я использую его как барьер.

— Кого ты избегаешь? — спрашивает он.

— Мою подругу Камиллу, она… она хочет потанцевать.

— Тебе не хочется танцевать?

— Не очень. А тебе?

Яков пожимает плечами. — Чаще всего мне просто хочется размозжить себе череп о камень.

Тут я понимаю, что он пьян.

— Тогда кто может быть телохранителем Захары? — говорю я, надеясь сбавить тон.

— Она найдет какого-нибудь другого тупого ублюдка, который будет ходить за ней как собачка.

— Ты не тупой ублюдок, Яков.

— Да. — Он издаёт рычащий смешок и делает глоток водки.

Я хватаю его за руку и начинаю тянуть в сторону танцующей толпы. — Давай, Яков, взбодрись. Жизнь становится лучше.

— Иногда становится хуже.

Я замираю и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Он ухмыляется безрадостной ухмылкой, от которой у меня по позвоночнику пробегает дрожь.

— Мы в одной лодке, Дорохова, направляемся в один и тот же ад. — Он внезапно обхватывает меня за шею, едва не отправляя на пол. — Давай. Давай потанцуем, как обреченные ублюдки.

На этот раз, когда он протягивает мне бутылку водки, я делаю глубокие, долгие глотки.

Яков Кавински танцует, как сумасшедший, под саундтрек, который слышит только он, и который, я уверена, должен состоять только из хэви-метала и криков проклятых.

Сначала это немного пугает, а потом просто забавляет. Я подражаю ему, размахивая руками и трясясь, как сумасшедшая. Он смеется, запрокидывая голову назад, и я тоже смеюсь.

Затем между нами появляется темная тень.

— Веселитесь, вы двое?

Закари одет во все черное, верхняя пуговица его рубашки расстегнута. Его волосы безупречны, а на красивом лице застыло строгое выражение.

— Епископ Блэквуд, добро пожаловать. — Я обхватываю его за шею и прижимаюсь к нему всем телом. — Ты должен потанцевать с нами.

— О, так вот что вы двое делаете? Танцуете? — Тон Закари язвителен, но он кладет руку на низ моей спины, запутывая пальцы в шнурках. — Потому что вы двое выглядите так, будто сражаетесь с демонами.

— Я танцую, — хрипло кричит Яков в такт музыке. — Не боритесь с моими демонами — они уже победили.

Закари бросает взгляд на бутылку водки в руке Якова. — Ясно.

— Тебе нравится мое платье? — спрашиваю я у него на ухо.

— Ему нравится твое платье, — отвечает Яков. — Поверь мне.

— Ты пьян, — вздыхает Закари. Он переводит взгляд с Якова на меня. — Вы оба пьяны.

— Я немного навеселе, — признаю я.

— Я абсолютно трезв, — говорит Яков. — Скажи своей женщине, что тебе нравится ее платье, Блэквуд, черт возьми.

— Я не его женщина, — поспешно говорю я, отстраняясь от Захара.

— Мне нравится твое платье, — говорит Закари. Он загибает палец и тянет за одну из моих бретелек. — На самом деле я его обожаю.

Я бросаю на Якова обеспокоенный взгляд, пораженная внезапным страхом, что он знает больше, чем должен, но он берет обе головы — мою и Захара — в свои большие руки, наклоняется вперед и очень серьезно говорит: — Вам двоим действительно стоит когда-нибудь потрахаться.

А потом с раскатистым смехом топает в толпу.

— Ты ему не сказал, — говорю я Закари с некоторым удивлением.

— Конечно, нет. Я не сказал ни одной живой душе.

— Ты действительно хороший человек, Закари Блэквуд. — Я вздыхаю, придвигаясь к нему ближе. — Настоящий святой.

Он сжимает челюсть. — О, если бы ты знала характер моих мыслей сейчас, моя Теодора, ты бы поняла, что я далеко не святой.

Я медленно поворачиваюсь, двигаясь в такт музыке, и тереблю пальцами подол юбки. — И какова природа этих мыслей?

Зак берет меня за бедра и толкает в себя сзади, твердая выпуклость давит на меня, давая понять характер его мыслей.

— Ты играешь в опасную игру, — пробормотал он мне на ухо. — Я не святой, Теодора, поверь мне, когда я говорю это.

Затем он отталкивает меня и поворачивает лицом к себе. Его глаза лихорадочно блестят, когда он наклоняется и тихо говорит со мной.

— Один из нас должен уйти прямо сейчас.

— Почему?

— Потому что мой самоконтроль держится на волоске, и я подозреваю, что ты можешь быть голой под своим маленьким красивым платьем. — Он поправляет одежду, мышцы на его челюсти подергиваются. — Так что если ты не хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, посреди вечеринки, на всеобщее обозрение, то я предлагаю одному из нас уйти сейчас.

Глава 41

Необъяснимый страх

Закари

Я успеваю дать Теодоре пятнадцатиминутную фору, прежде чем выхожу вслед за ней.

Холодный ночной воздух мало помогает охладить жгучий жар моей кожи, и я перехожу на бег. Я догоняю ее на главной тропинке, вдоль которой растут березы, и обнимаю за талию, зарываясь лицом в ее душистые волосы.

— Пойдем, — стону я, беря ее за руку.

Мы доходим до первого класса, который находим в Старом поместье. Ключи дрожат в моей руке, когда я отпираю дверь, и я захлопываю ее за нами. Как только я это делаю, Теодора оказывается на мне, ее руки обхватывают мои плечи, а ее рот приникает к моему.

У нее вкус водки и малины.

Этот вкус вызывает привыкание, и я знаю, что больше никогда не смогу пить водку, не думая о ее поцелуе.

Я притягиваю ее к себе, осыпая ее рот жадными поцелуями, и несу ее к учительскому столу, подпирая его краем. Когда я отстраняюсь, она смотрит на меня, ее рот открыт, влажный и розовый.

— Подними юбку, — приказываю я ей.

Она