Пассионарная Россия - Георгий Миронов

Однако и здесь – далеко не все однозначно. Возможно, Николай I покровительствовал III Отделению из «лучших побуждений», однако именно через него входил император в частные дела обывателей, разбирал их жалобы и споры. Николай любил неожиданно появляться в правительственных учреждениях – для проверки. Но самому везде не поспеть.!!!!!И III Отделению, и корпусу жандармов вменялось в обязанность выяснять и пресекать злоупотребления, защищать обывателей от притеснений и вымогательств чиновников. Николай искал этим путем популярности и доверия, а создал крайне раздражавшую российского обывателя (не говоря уж – дворянина и интеллигента) централизованную общегосударственную систему сыска и надзора.

Противоречива и странна эпоха Николая I… Беспощадно подавляя крестьянские волнения, Николай требовал расследования жалоб на жестокость или распутство помещиков, вплоть до ареста и высылки злодея и взятия имения под опеку.

Высылкой, отдачей в солдаты, отправкой в сумасшедший дом карались также «вольнодышащие стихи» и неосторожные высказывания о высшей власти.

Тяжелая атмосфера лицемерия и произвола все плотнее окутывала эту верховную власть, – пишет А. Е. Пресняков, – «замкнувшуюся в иллюзии своего могущества – вне и поверх действительной жизни».

Однако государь этого не видел. Не видел он бессмысленности и бесперспективности своей внутренней политики, направленной на «сохранение существующего». И ощутил он «утраченные иллюзии» лишь тогда, когда крах потерпела его внешняя политика. Это стало крахом его правления.

Для более всесторонней оценки деятельности Николая I полезно познакомиться с тем, как формировался его характер в юные годы. Любопытные свидетельства приводит в своем романе «Александр I» Д. С. Мережковский. Это реконструкция дневника императрицы Елизаветы Алексеевны – супруги Александра I. Узнав, что младший брат государя по его завещанию становится наследником престола, она записывает в дневник:

«Не могу привыкнуть к этой новости. Николай, Нике – самодержец Российский!

Как сейчас помню драки маленького Никса с Мишенькой (младший брат – Г. М.). Нике был бедовый мальчишка: в припадке злости рубил топориком игрушки, бил палкой и чем попало бедного Мишеньку. Однажды, ласкаясь к учителю, укусил его за ухо; был, однако, трусишкою: от грозы под кровать прятался, а когда ему надо было вырвать кривой зуб, так боялся, что несколько дней плакал, не спал и не ел. Зато, еще мальчиком, делал ружейные приемы, как лучший ефрейтор. А и впоследствии никогда не видывала книги в его руках: единственное занятие – фронт и солдаты.

– Я не думал и вступать на престол, – говорил сам, – меня воспитывали, как будущего бригадного».

Есть и другие штрихи к портрету в дневнике: в саду великой княгини Екатерины Павловны, будучи уже отвечающим за свои поступки юношей, взорвал порохом статую Аполлона, – так, ради забавы… А как-то на учениях, перед фронтом, пригрозил всех «философов» вогнать в чахотку.

Из всего этого перечисления фактов один из наиболее заслуживающих внимания тот, что не готовили и не готовился к роли государя Николай Павлович. И не был к ней готов. Чувство Долга государя проявилось в нем, лишь когда стал он императором. Можно допустить, что он очень старался. Но и трусость, глубоко спрятанная от окружающих, и солдафонство, и нелюбовь к искусствам и «философии», также достаточно хорошо скрываемая, – все это в нем сохранилось. И то его гипотетическое самоубийство, о котором будет сказано ниже, – оно ведь тоже могло иметь место в результате страха, тщательно скрываемого с детства, – в данном случае, страха перед ответственностью за катастрофу внутренней и внешней политики. Став могущественным императором, так и остался Николай трусишкою, а по уровню мышления – бригадным командиром…

Современник – цензор А. В. Никитенко – записал в «Дневнике» за 1841 г.: «Государю Николаю Павловичу приписывают слова: «Я не хочу умереть, не совершив двух дел: издания Свода законов и уничтожения крепостного права». Если так, – отмечает мемуарист, – то это внесет прекрасную страницу в историю его царствования. Но все это одни гадания… Хотя почему бы Николаю этого не сделать? Он всесилен: кого и чего ему бояться? И какое лучшее употребление может он сделать из своей самодержавной власти?»

Воздержимся от комментариев и продолжим выписки из «Дневника» современника, где каждая последующая запись словно отвечает на вопросы, поставленные в предыдущей:

«Величайшее зло для государя, когда он сделается недостойным иметь около себя людей просвещенных и благодушных». 1842 г.

«Вникая во все эти государственные дела, приходишь к одному печальному заключению: как мы бедны государственными людьми». 1853 г.

«Император умер, да здравствует император! Длинная и, надо-таки сознаться, безобразная страница в истории русского царства дописана до конца…» 1855 г.

Приговор современника – суров, но справедлив.

Ибо нельзя что-либо изменить, «ничего не переменяя», – писал об эпохе Николая I историк Ключевский. Катастрофа государственной политики и породила, как считают некоторые историки, глубокую депрессию государя и его самоубийство.

Николай I – фигура противоречивая, во многом драматическая. Про младшего из Павловичей – Михаила – рассказывали, что за границей, в штатском платье, он был очень простым и приветливым собеседником, а возвращаясь в Россию, переодевался на границе в туго затянутый военный мундир, говорил себе в зеркало: «Прощай, Михаил Палыч», и выходил на люди тем резким и жестким «фронтовиком», каким его знали в России.

«Та же двойственность, прикрывавшая условной личиной человеческую натуру и в конце концов неизбежно ее искажавшая, характерна и для его братьев – Константина, Николая», – писал А. Е. Пресняков. Николай был более уравновешен, чем его братья. Однако и он легко терял самообладание, терялся в отчаянии от неудач. Сильной, цельной натурой он отнюдь не был, – хотя понятно, что его часто таким изображали. Его образ как императора казался цельным в своем мировоззрении и политическом поведении, потому что он – выдержанный в определенном стиле самодержца.

Но это – типичность не характера, а исторической роли, которая не легко ему давалась».

Несоответствие внешнего и внутреннего в государе порождало противоречивость и ложь. В России – «все ложь!» – утверждал знаменитый анархист М. А. Бакунин. Внутренне дела страны идут прескверно, – писал он в середине века, характеризуя внутреннее состояние России времени правления Николая I, – «полная анархия под ярлыком порядка». «Все ложь» – администрация, юстиция, финансы. Ложь для «усыпления спокойствия и совести государя». Николай представлялся ему иностранцем в России: это – «государь немецкого происхождения, который никогда не поймет ни потребностей, ни характера русского народа». Жестко и, возможно, не совсем справедливо. Вряд ли можно назвать Николая равнодушным государем в отношении его подданных. Несмотря на «немецкое происхождение», он ощущал ответственность за Отечество, которое считал своим, – Россию. Вот строки из одного его письма, весьма красноречивые: «Странная моя судьба: мне говорят, что я – один из самых могущественных государей в мире, и надо бы сказать, что все, т. е. все, что позволительно, должно бы быть для меня возможным, что я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там и делать то, что мне хочется. На деле, однако, именно для меня справедливо обратное. А если меня спросят о причине этой аномалии, есть только один ответ: долг!»

Так же как мнимой была сила Николая I – государя, оказалась мнимой и мощь государства Российского поры этого правления. Смерть избавила Николая от необходимости решения многих проблем. 18 февраля 1855 г. подвело итог его, скажем так, незадавшейся жизни как правителя. Пошли слухи, что он сам выбрал такой исход, т. е. – отравился. Наспех стали тут же опровергать. Уже 24 марта на 4 языках (русском, французском, английском и польском) вышло издание «Последние часы жизни императора Николая Первого» (Спб., 1855). Однако сомнения остались.

После революции 1917 г. был предпринят тщательно выполненный пересмотр всех данных за и против самоубийства Николая I. Речь идет о публикации Н. С. Штакельберга «Загадка смерти Николая I» (1923 г.). Автор заключает свое исследование выводом, что, как бы самоубийство ни противоречило церковно-религиозным убеждениям Николая, психологически оно допустимо, а по данным источников – не может быть ни доказано, ни отвергнуто.

Тем не менее в последующие годы неоднократно предпринимались попытки и доказать, и опровергнуть данную версию.

А. Ф. Смирнов считал, что ему известна «Разгадка смерти императора». Им проанализировано множество в основном уже ранее опубликованных в России и за рубежом свидетельств современников, предложена своя логическая схема и новая система аргументов.