Последней главы не будет - Полина Федоровна Елизарова

class="p1">Она стала покачивать ее тело на своих сильных, натруженных руках так, как будто Алиса и в самом деле малое дитя.

Я боролся с желанием броситься к ней.

Сказать ей примерно те же слова, заключить в себя, наврать, что я завтра же разведусь с женой и буду теперь жить только с ней одной!

Вечно.

Но мои руки, судорожно вцепившись в карманы штанов, держали меня на месте, напоминая: главный здесь сейчас далеко не я…

Да и не смог бы я врать при ее отце. Даже ради ее спасения.

Я увидел, как Алиса уже была готова повернуть голову к нам, но бабулины руки ласково, но настойчиво не давали ей этого сделать.

И мы, все трое, молча смирились.

Ведь эта старая, простая, как сама жизнь, как сама эта земля, женщина была намного мудрее, да и тактичнее, чем мы все трое, вместе взятые!

– Вернитесь в дом, – тихо приказала бабуля.

Мы поняли.

Надо идти в дом. Никаких бесплатных шоу для соседей, никаких потасовок и борьбы за власть.

Пусть эмоции, переполнявшие до краев каждого из нас, хоть немного улягутся, а бабуля лучше знает, как ее подготовить…

Не сговариваясь, мы переместились на кухню.

Здесь приятно пахло едой, незамысловатым, простым нутром дома, который, вопреки всему, продолжает жить.

Я вроде и есть начинаю хотеть.

Хорошо!

Значит – тоже жить буду!

Минут через десять Алиса вошла в дом.

Встала на пороге. В грязном белом пальто. Зареванная, ненакрашенная, нечесаная.

И я вдруг впервые заметил, что она, вообще-то, и не красавица.

То есть нет, не совсем так…

Сейчас она была очень красива, но не той глянцевой красотой, которую лепил из нее профессор, нет, она стала красива как-то по-другому: неповторимо, индивидуально! Меня поразило ощущение, будто бы я вижу ее впервые! Да, теперь я начинаю понимать поэтов, воспевающих черты лиц своих муз! А у моей же музы, как я только что разглядел, все черты были особенные и очень, очень мне нравились!

Алиса громко, тяжело выдохнула и продолжала ка– кое-то время стоять, уставившись в одну точку на полу.

Да, она стала совсем другая.

Я понимал, что это – конец.

После пережитого ни я, ни она по-старому общаться не сможем, а сможем ли по-новому – вот в чем вопрос.

В голове моей, как на ускоренной перемотке, пронеслось все то, что было, вся гамма ощущений, которые рождались и жили во мне за время, проведенное рядом с ней!

Но от меня не укрылось и то, как Александр Захарович, глянув на дочь быстро, остро, как будто все и так зная, что было с ней без него, вбирая в себя всю ее вчерашнюю, все ее нынешнюю, отвел глаза, отвернул голову к окну и застыл…

Я понял: им надо привыкнуть.

В какие-то короткие секунды срастись с новой правдой и принять ее.

– Папа, не плачь…

Какой же у нее, оказывается, был чистый голос!

А я его всегда слышал совсем другим.

Наконец мы все, включая бабулю, вышли, оставив Алису с отцом наедине.

Я все-таки захотел курить.

Зашел в комнату Александра Захаровича и без спроса взял сигарету из пачки, лежавшей на столе.

Вышел во двор.

Я понимаю, ей сейчас не до меня.

Кто я вообще тут такой?!

Почти ее каприз.

Но какой каприз!

А мы ведь с ней так и ни разу не говорили про любовь. В смысле, про нашу…

Нужны ли нам теперь слова?

Пережитое за последние сутки превратило в пыль все, что было ненужно и надуманно.

В принципе, мы могли бы сказать эти слова друг другу сразу, тогда, у входа в клуб…

Да мы, в общем, и сказали.

А потом игру в прятки от себя самих затеяли.

Несколько месяцев то падали, то летали, то снова падали.

Почему люди так глупы?

Потому что трусливы, потому что упрямы.

Апрель, девушка, жасмин.

Символы моего второго рождения.

И еще мой ночной кошмар, где у профессора нет обеих ног.

Все сбылось.

Зачем же нам вообще дано так много в жизни думать?!

Мы ведь и так все знаем наперед.

Мы просто очень и очень стараемся не слушать себя…

Несколько минут назад, когда я, выходя из кухни, проходил мимо Алисы, я почувствовал, как от нее едва уловимо повеяло теми «кипрскими» духами с жасмином.

А я-то все думал: при чем здесь жасмин?

Из дома долго не раздавалось никаких звуков.

Алиса с отцом, должно быть, все еще находились в кухне.

Я покурил и, стараясь ступать очень осторожно, направился в комнату за второй сигаретой, думая, что Александр Захарович не сильно на меня за это рассердится. Почти бесшумно идя по коридору, я увидел их краешком глаза. Маленький рыжий зверек сидел на полу, уткнувшись лицом в то, что осталось от ног Александра Захаровича.

Бабуля куда-то делась.

Было так тихо, что только часы на стене в коридоре своим щелканьем напоминали о том, что все, что случилось с нами, не сон, а реальность.

Я, боясь любым неосторожным движением помешать этим двоим, на цыпочках вышел обратно на улицу.

Рядом с сарайчиком заметил маленькую зеленую лавочку. Вот там-то и пересижу пока.

…Сколько же ее не было?

Час, два, десять минут?

Я не помню.

За это время я видел, как профессор (теперь уже в упор меня не замечая!) топтался сначала на участке, что-то тщательно высматривая, потом пару раз открывал калитку, подходил к своей машине и негромко говорил с кем-то по телефону. Похоже, даже он понял, что здесь сейчас лучше не шуметь…

Мы не соперники с ним.

И пойми я это двумя неделями раньше, так же как и многое другое, может, и не оказался бы я в дурке!

А с другой стороны, не окажись я там, всего того, что сейчас происходит, могло бы и не быть!

Жизнь – штука сложная.

Случайностей в ней не бывает.

Все сложилось так, как и должно было.

Алиса вопреки всему верила в чудо.

И потому смогла сотворить его своими руками.

Мы же с профессором не верили ни во что.

И потому я чуть не сдох вчера: истерзанный, жалкий, готовый оставить семью без будущего.

А он… он просто оказался лишним.

И жена его, наверное, ко всему привыкла и давно его не ждет, и все результаты его «стараний» теперь сведены к нулю.

А Александр Захарович не сломался!

Он мог бы тоже, как я, попытаться отправить себя туда, где (ну кто ж