Кто и как изобрел Страну Израиля - Шломо Занд

Народное восстание и сопровождавший его жестокий террор подорвали удобные и беспроблемные властные отношения с палестинцами и спасли основательно подорванный принцип «этнодемократического» государства: Израиль вытеснил палестинских «инфильтрантов» обратно, в их города и деревни на Западном берегу и в секторе Газы, прекратил удобный экономический симбиоз с ними и начал эксплуатировать дешевую рабочую силу из развивающихся стран (прежде всего из стран Дальнего Востока). Начавшаяся как раз в этом момент волна эмиграции из распадающегося Советского Союза также добавила Израилю рабочих рук[622]. В последнем случае Израиль не слишком усердно проверял, являются ли эти руки действительно еврейскими. То обстоятельство, что «русская» эмиграция была в основном «белой», вполне его удовлетворяло (к вящему неудовольствию национально-религиозных и ультрарелигиозных кругов).

Жизненный уровень палестинского населения за двадцатилетие, предшествовавшее 1987 году, заметно поднялся[623]; демографические показатели ответили соответствующим рывком. Уже в 2005 году на Западном берегу проживало 2,5 миллиона человек (с учетом сектора Газы число палестинцев дошло до 4 миллионов), причем быстрый рост населения не прекращался. В первых рядах палестинского сопротивления 80-х и 90-х годов стояли люди, родившиеся в конце 60-х, уже при израильской оккупации; они же участвовали позднее и в вооруженном восстании. Эти люди никогда не знали другой власти, кроме оккупационной; впрочем, они довольно быстро поняли, что в конце XX века лишь очень немногие жители планеты находятся в столь же неординарном положении: официально не являются гражданами никакой страны, не имеют родины, суверенитета и даже минимальной свободы передвижения — все это в нынешнем глобальном мире, где такого рода статус считается практически невозможным и, по общему мнению, совершенно нестерпимым.

Большинство израильтян ничего не поняли и страшно удивились. Одна из самых частых самовлюбленных (и заодно самооправдательных) формул, найденных участниками внутриизраильского «диалога господ», звучала примерно так: «Но ведь они живут лучше, чем все прочие арабы в регионе»[624]. Левосионистские интеллектуалы, которым неловко постоянно проживать в непосредственном соседстве с почти не замаскированным режимом апартеида, продолжали перебрасывать друг другу «протестный» термин «контролируемые территории». Более всего на свете их беспокоила перспектива полной или частичной утраты «еврейского характера» своего государства. Комфортабельнее всего было считать, что нынешнее положение дел является временным, хотя Израиль уже существует в нынешних границах (и как оккупирующая держава) дольше, причем более чем вдвое, нежели в своей исходной, «узкой» форме. Таким образом, укоренилось и стало привычным моральное безразличие к колониальной форме управления, безразличие, характеризовавшее отношение большей части западных интеллектуалов к колониализму в эпоху, предшествовавшую Второй мировой войне[625].

Две интифады, вспыхнувшие соответственно в 1987 и 2000 годах, привели лишь к незначительным переменам в территориальных реалиях. Первая интифада породила соглашения Осло и Палестинскую автономию, успешно способствующую, благодаря значительной европейской и американской помощи, уменьшению цены, которую Израилю приходится платить за оккупацию, но нисколько не тормозящую поселенческое предприятие. Число поселенцев на Западном берегу более чем удвоилось (на самом деле, почти утроилось) с момента подписания соглашений 1993 года. Вторая интифада, как ни странно, привела к ликвидации поселений в секторе Газы. Ни для кого не секрет, что замысел премьер-министра Ариэля Шарона — создать в Газе враждебную «индейскую резервацию», полностью отрезанную от внешнего мира[626], — должен был прежде всего помочь Израилю избежать всеобъемлющего компромисса с палестинским руководством. Следует помнить, что оба израильских односторонних отступления с оккупированных территорий — из Ливана в 2000-м и из Газы в 2005 году — были сознательно произведены вне переговорных рамок, с тем чтобы «заморозить» и сохранить под израильским контролем другие территории (Голаны и Западный берег). Даже заградительный забор, которым Израиль себя опоясал, надеясь таким образом уменьшить число кровавых террористических самоубийств, не был построен вдоль границы 1967 года — он присоединил к Израилю значительное число поселений. Самое главное, в то же время продолжалось беспрепятственное расширение поселений, находящихся «за забором», и создание новых форпостов.

И Менахем Бегин, израильский премьер-министр конца 70-х годов, и Ицхак Рабин и Эхуд Барак в 90-х, и — даже — нынешние руководители страны, действующие уже в условиях начала XXI века, — все без исключения израильские лидеры последних десятилетий соглашались (пусть под нажимом) предоставить палестинцам ограниченную автономию в раздробленных анклавах, окруженных территориями, остающимися под израильским контролем — морским, воздушным и сухопутным. Они готовы были примириться лишь с образованием двух-трех палестинских банту станов, раболепно исполняющих все указания «еврейского государства»[627]. Разумеется, все это во все времена объяснялось и объясняется соображениями безопасности — военный дискурс продолжает формировать основы израильской идентичности и еврейско-израильского сознания. Однако за ним скрывается другая, более глубокая историческая правда: по сей день израильские политические элиты, как левые, так и правые, не в состоянии признать легитимное право палестинцев на полный национальный суверенитет внутри пространства, определенного и трактуемого ими как «Эрец Исраэль». С их точки зрения, эта территория точно и корректно названа: речь идет о наследии праотцев, принадлежащем во все времена «всемирному еврейскому народу».

На первый взгляд, пятое десятилетие оккупации захваченных в 1967 году территорий с очевидностью готовит превращение Израиля в двунациональное государство. Все усиливающееся проникновение еврейских поселенцев в районы с плотным палестинским населением представляется процессом, эффективно пресекающим всякую будущую попытку политического разделения. Однако ментальная картина выглядит совсем иначе. Продолжение грубого властного подавления палестинцев, международная критика этого подавления и, прежде всего, отчаянное насильственное и гражданское сопротивление израильской оккупации все более укрепляют и заостряют [в Израиле] коллективное сознание «народа, живущего отдельно» (Числа 23: 9). Фиктивный израильский «этнос» — именно из-за фиктивности, позволившей ему свободно сформироваться, а также из-за вечных сомнений в своей культурно-национальной идентичности (особенно в оппозиции ближневосточному пространству) — продолжает демонстрировать [смешанное со страхом] презрение по отношению к соседям и по сей день категорически отказывается сосуществовать в условиях равенства и кооперации с «другими», находящимися рядом с ним или даже в его среде.

Это фундаментальное противоречие может подтолкнуть Израиль, при крайних обстоятельствах, к агрессивной атаке на соседей, живущих под его контролем, — как тех, кто страдает от сегрегации в качестве граждан Израиля второго сорта, так и тех, кто живет в условиях весьма специфического апартеида как подданные, лишенные какого бы то ни было гражданства. Каждый из нас способен без труда вообразить, сколь далеко, вернее, сколь низко может завести нас этнотерриториалистская политика, абсолютно безвыходная и чрезвычайно опасная, если вспыхнет новое массовое гражданское восстание — всеобщее восстание неевреев в «неделимой Эрец Исраэль».

Так или иначе, альтернатива, основанная на серьезном, многообещающем компромиссе — отступлении Израиля к границам 1967 года, создании рядом с ним палестинского государства (с Иерусалимом в качестве общей столицы), основании конфедерации между двумя суверенными, демократическими республиками, принадлежащими всем живущим в них гражданам, — представляется в момент написания этих строк удаляющейся несбыточной фантазией, теряющейся в черном туннеле времени[628].

После двух тяжелых интифад существенные секторы израильского общества осознали, что изрядно устали от мифологии земли. Впрочем, это идеологическое «расслабление», особенно если принять во внимание гедонизм и индивидуализм его носителей, все еще не приносит существенных и, главное, устойчивых электоральных плодов. На данный момент нечего и говорить о решающем общественном повороте в направлении [хотя бы базисной готовности к] массированной эвакуации поселений и разумного компромисса по вопросу о судьбе Иерусалима. Несмотря на то что и без того высокая чувствительность израильского общества к потерям среди своих солдат усиливается с каждым новым конфликтом, серьезное массовое движение за мир[629] в стране еще не появилось; в ней все еще почти целиком довлеет сионистская внутригрупповая мораль. Баланс политических сил в Израиле не только не изменил свой вектор — на деле этнорелигиозные и секулярные расистские группы в последние годы лишь усиливаются. Опросы общественного мнения, произведенные в момент, когда я заканчиваю эту главу, указывают, что 70 % евреев-израильтян искренне верят, что принадлежат к избранному народу[630].