Кто и как изобрел Страну Израиля - Шломо Занд

Популярный «Манифест за неделимую Эрец Исраэль» был опубликован уже в сентябре 1967 года. Его подписали в основном знаменитости, тем или иным образом связанные с сионистским рабочим движением, однако на этот раз к ним присоединились и люди, относившиеся к сионистской «правой». Крупнейшие интеллектуалы поколения празднично провозгласили: «Эрец Исраэль находится теперь в руках еврейского народа… Все мы обязаны верностью неделимости нашей страны… никакое израильское правительство не вправе пожертвовать этой неделимостью»[602]. Такие[603] поэты, как Натан Альтерман, Хаим Гури, Яаков Орланд и Ури Цви Гринберг, совместно выступили за неделимость родины[604]. Знаменитейшие писатели — Ш. Й. Агнон, Хаим Хазаз, Йехуда Бурла и Моше Шамир — объединились с руководителями разведки и отставными военными — такими как Исер Харель, бывший глава «Моссада», или генерал Авраам Йоффе, — чтобы навязать политикам «вечный» отказ от территориальных уступок. Осыпанные почестями прославленные профессора, например, Дов Садан и Аарон Харель Фиш, заодно с героями, некогда сражавшимися в Варшавском гетто, Ицхаком Цукерманом и Цвией Люботкиной, выступили в поддержку строительства поселений во всей Эрец Исраэль. Многие другие были полностью с ними согласны, однако воздерживались от пустых самоочевидных деклараций. Давняя традиция, осуждавшая «публичную дискуссию о границах», почти целиком охватывала старые израильские политические, экономические и культурные элиты.

Военная победа, как известно, поставила под контроль Израиля Синайский полуостров вместе с сектором Газы, Голанские высоты и Западный берег Иордана, включая Восточный Иерусалим. Десятилетие спустя Израиль сумел «освободиться» от Синая, в немалой степени в результате кровавой войны 1973 года, а также благодаря эффективному вмешательству американского президента Джимми Картера. До сих пор не нашелся иностранный избавитель, который помог бы ему освободиться от Голан, Западного берега и Восточного Иерусалима. К тому же еврейские просионистские организации, вплоть до молниеносной кампании 1967 года довольно прохладно относившиеся к маленькому и слабому сионистскому государству, стали после этой войны завзятыми патриотами большого и сильного Израиля[605]. Таким образом, при финансовой и политической поддержке «евреев диаспоры», озабоченных судьбой своих выросших заморских земельных активов (но вовсе не имевших в виду селиться на них), государство Израиль начало погружаться в опасную трясину продолжительной оккупации и подавления местного населения. Беспрерывно строящиеся и расширяющиеся поселения и военный режим, десятилетиями реализующий апартеид «с человеческим лицом» (с его поистине непостижимой исторической логикой), стали имманентной частью израильской жизни.

В 1967 году, в отличие от 1948-го, Израилю не повезло. Массовое изгнание населения, возможное в условиях, сложившихся после окончания Второй мировой войны, стало куда более проблематичным в постколониальную эпоху конца бо-х годов. За вычетом большей части населения Голанских высот, бежавшего или изгнанного во время боев и сразу после их окончания, а также жителей трех стертых с земли палестинских деревень (в стратегически важном Латрунском выступе, неподалеку от Иерусалима) и лагеря беженцев в районе Иерихона, основная часть населения Западного берега и Газы осталась на своих местах. Правда, раздавались отдельные голоса, требовавшие немедленно выслать это население за (новую) границу[606], однако израильское правительство прекрасно знало, что не в силах осуществить этот план. Поэтому отнюдь не случайно, что первое поселение, созданное примерно через месяц после окончания войны, появилось именно на «опустевших» Голанских высотах; позднее там были созданы еще 32 поселения. Отсутствие значительного местного населения побудило Израиль аннексировать Голанские высоты в 1981 году — разумеется, игнорируя потенциальную возможность заключения (в близком или отдаленном будущем) мира с Сирией. Молчаливой презумпцией, стоявшей за этим шагом, была убежденность, что точно так же, как мир смирился с завоеваниями 1948 года, он постепенно «проглотит» и присоединение территорий, захваченных в 1967 году.

На Синайском полуострове первые военизированные поселения Нахала также возникли довольно рано. В декабре 1967 года к северо-востоку от Эль-Ариша было основано Неот-Мидбар. К нему добавились впоследствии еще около 20 постоянных поселений. Всех их пришлось эвакуировать в 1982 году, после заключения мирного договора с Египтом и завершения отступления израильской армии с полуострова. В секторе Газы первое поселение было построено лишь в 1970 году; позднее число процветающих поселений в этом густонаселенном районе дошло до 18. В 2005 году они также были эвакуированы.

Однако в самом центре «исторической родины» дела с самого начала пошли совсем иначе, направляемые иными стратегиями и иным эмоциональным багажом. Все первое десятилетие после победоносной войны сионистская «левая» продолжала удерживать власть в своих руках. Как мы уже видели, ее во все времена обуревал территориальный аппетит, ничуть не уступающий аппетиту коллег с правого фланга сионистского движения. Однако, в отличие от последних, сионистская «левая» и в 1967 году оставалась верной политическому прагматизму, обуздывавшему ее амбиции в критические моменты истории — в 1937, 1947 и 1957 годах. Поэтому она еще какое-то время продолжала сомневаться и колебаться.

Прежде всего существовало опасение, что две сверхдержавы снова объединятся и посредством совместного дипломатического шага вынудят Израиль оставить все завоеванные территории. Однако 1967 год существенно отличался от 1957-го; к величайшему несчастью для Израиля, массивного международного давления на сей раз не последовало. Затем — это обстоятельство также было предметом величайших опасений — в момент израильского завоевания на Западном берегу проживало 670 тысяч палестинцев, причем это население обладало колоссальным демографическим потенциалом. Проникновение еврейских поселенцев внутрь этой территории ставило под угрозу принцип «этнически чистой» колонии, с самого начала направлявший действия сионистского движения в Палестине. Идея предоставить свежезавоеванным «туземцам» полноправное гражданство в Израиле даже не обсуждалась, прежде всего ввиду чрезвычайно высокой рождаемости среди арабского населения, жившего в стране с 1948 года. По-видимому, израильским интересам куда лучше послужило бы сохранение Западного берега как автономной области под израильским контролем, однако без еврейских поселенцев в ней, как настоятельно рекомендовали разведывательные службы. Увы, к ним не прислушались. Долгосрочная сионистская динамика восторжествовала.

Для создания первого поселения на Западном берегу потребовалась тяжелая мифологическая артиллерия: культ могил, миф об украденной земле и память о национальном унижении. Уже в сентябре 1967 года появился на свет Кфар Эцион — на развалинах одноименного поселения, эвакуированного и разрушенного в ходе войны 1948 года. Затем тот же прием был повторен с поселением Кфар Даром в секторе Газы. Примерно той же логикой руководствовались и лидеры группы, захватившей гостиницу в Хевроне и объявившей о своем намерении возродить старый еврейский квартал, тяжело пострадавший в 1929 году и вынужденно эвакуированный в 1936-м[607]. Однако если первое поселение (Кфар Эцион) было создано рядом со старой границей (линией прекращения огня 1949 года) и потому немедленно получило полную правительственную поддержку, в последнем случае речь шла о внедрении внутрь арабского города, в самое сердце плотного палестинского населения. Это оказалась гораздо более сложная ситуация, ставшая важным поворотным пунктом в истории израильско-палестинского конфликта.

Оглядываясь назад, естественно указать на три важнейших момента в долгой истории оккупации и поселенческой колонизации — моменты, которые, по-видимому, стали решающими для нынешних судеб Израиля и его соседей в регионе. Первый момент — односторонняя аннексия Восточного Иерусалима и его окрестностей, произведенная без учета мнений и желаний его коренных жителей и, главное, без того, чтобы им было предоставлено полное израильское гражданство. На деле город так и не был объединен; он может быть назван «единым», лишь если забыть о населяющих его людских коллективах и говорить исключительно о камнях, земле, зданиях[608] и могилах. Это странное «воссоединение», поддержанное в свое время даже такими выдающимися и убежденными сторонниками мира, как Ури Авнери[609], было, по сути, блестящей победой мифологии над исторической логикой, «священной земли» над демократическими принципами.