Интерконтинентальный мост - Юрий Рытхэу

Петр-Амая слушал вполуха, мечтая о том, что скоро он погрузится в мир взаимоотношений между двумя удивительными людьми недавнего прошлого, которые искренне верили в светлое будущее для людей Берингова пролива.

Несмотря на поздний час, на улице было еще светло: белые ночи пришли в Фербенкс.

Мэри вела машину и продолжала рассказывать об эскимосских танцах.

— Я решила классифицировать их и поняла, что это ведь живая история, живая действительность! Понимаете, как это важно для глубокого понимания и проникновения в душу народа. Женские сидячие групповые танцы — какая это прелесть! Одними движениями рук и верхней части корпуса достигалась удивительная выразительность. Это такие же повествования, как гравюры на моржовых бивнях, это целые рассказы, поэмы в движении!

Петр-Амая начал подозревать, что Мэри рассказывает ему Содержание своей магистерской диссертации. К счастью, гостиница уже была недалеко: машина миновала мост через реку Танану и влилась в поток движения, ведущего к центру города.

Чтобы как-то сгладить свое невнимание, Петр-Амая очень тепло и подчеркнуто дружелюбно попрощался с Мэри.

— Приезжайте к нам в Уэлен на песенно-танцевальный фестиваль Берингова пролива, — пригласил Петр-Амая.

— О, это моя мечта! — воскликнула Мэри. — Я так много слышала об этом знаменитом фестивале. Спасибо за приглашение!

Материалы заняли в номере весь небольшой письменный стол.

Тщательно заперев дверь и вымыв зачем-то руки, Петр-Амая взялся за папки.

Сначала ему попались старые учебники — от первого чукотского букваря «Челгыкалекал»[5] до «Книг для чтения», в которых были помещены первые поэтические опыты Евгения Таю. Много было газетных вырезок, фотографий, фольклорных записей. И вот наконец желанная папка с надписью: «Письма Евгения Таю».

Они были в разных конвертах. Адрес написан уже выцветшими от времени чернилами. Обратные адреса: Ленинград, бухта Провидения, Уэлен, изредка Москва. Письма были аккуратно разложены по времени получения.

Петр-Амая расположил их так, чтобы было удобно брать, разделся и улегся в кровать, включив настольную лампу.

Да, это был другой мир и другое время, но как оно близко по чувствам, по настроениям, по мыслям и мечтам!

Удивительно: хорошо ли это или плохо, но человек в сути своей оставался неизменным и был всегда современником ныне живущим, независимо от того, умер ли он сто лет назад или жил еще в прошлом году. Менялись приметные признаки быта, иногда очень заметно — жилища, облик городов, государства, флаги, гимны, даже научные системы, не говоря уж об идеологиях, а сам человек был одним и тем же! И более всего о его всевременности говорили, как ни странно, письма. Об этом Петр-Амая задумался еще в молодости, когда читал переписку Толстого, Чехова, Чайковского, Бетховена…

Да, в письмах было то, на что надеялся Петр-Амая. И советский писатель, и американский профессор мечтали об одном и том же: о прекрасном будущем для людей.

Глава шестая

В зеленоватой пучине, в свете ярких прожекторов трудились промышленные глубоководные роботы, взбаламучивая воду, поднимая пылевидную муть, которая медленно оседала обратно на дно, покрывая красновато-желтоватым налетом донную часть будущей опоры. Вся эта деятельность, с заранее заданным ритмом, движениями механизмов, доставкой материалов, приспособлений, змеиными извивами гибких трубопроводов, толстых кабелей, мерцающих трубчатых светопроводов, происходила в удивительной тишине. И, глядя на экран, Метелица каждый раз не мог отделаться от чувства, что просто-напросто выключили звук или аппарат неисправен. «Вот уж воистину безмолвие. Зеленовато-голубое безмолвие», — подумал он, меняя масштаб обозрения дна, где шел монтаж очередной опоры. Эти сооружения пока не выводились на поверхность, однако на воде, против каждой опоры качался большой ярко-оранжевый буй, видимый издали. Таких буев насчитывалось в проливе уже около десятка, и они уже наглядно отмечали линию будущего моста от мыса Дежнева к острову Ратманова, к Малому Диомиду, скале Фаруэй и дальше к Аляскинскому берегу, чернеющему вдали мысом Принца Уэльского.

Предполагалось первую опору, ту, что ближе к азиатскому берегу, вывести на поверхность к осеннему ледоставу и испытать под напором ледовых полей в течение всей последующей зимы. Остальные опоры планировалось поднять над водой в одно и то же время летом следующего года. Таких темпов строительства Метелица не знал за всю свою долгую жизнь. Это и радовало, и тревожило. Одно дело ледоход на реке, пусть шириной пять километров, другое — напор льда в проливе шириной восемьдесят пять километров. Правда, сами опоры сидели не очень глубоко: в среднем водная толща Берингова пролива не превышала двадцати метров, но все же… Суммарный ледовитый напор пролива составлял внушительную силу и по своей разрушительной мощи мог сравниться с хорошим землетрясением. Кроме того, ледовая обстановка не была равномерной и сильно колебалась по годам. Так же было и с самим течением. Оно не отличалось постоянством.

Известность строительства Интерконтинентального моста достигла, казалось, своей вершины. И на советском, и на американском берегу крупнейшие информационные агентства открыли корреспондентские пункты. К ним каждый день прибавлялись все новые полчища журналистов, телеоператоров, фотографов. Уезжали одни, на их место прибывали другие. Пришлось создать группу, которая только и занималась тем, что принимала журналистов, возила по объектам, знакомила с условиями работы и жизни строителей. Большинство журналистов не ограничивалось строительством Интерконтинентального моста. Им хотелось побывать в чукотских и эскимосских селениях, в оленеводческих стойбищах.

На сегодняшний день была назначена встреча со специальными корреспондентами газеты «Тихоокеанский вестник».

Приближалось назначенное время. Метелица, бросив последний взгляд на многочисленные экраны, медленно поднялся с кресла и натянул опушенную росомашьим мехом нерпичью куртку.

Он сам повел низко над водой одноместный вертостат, пролетев над всеми буями. У самого берега вечный прибой полировал чуть выступающие из воды огромные валуны, удивительно схожие со спинами играющих в студеной воде моржей.

Резко взяв высоту. Метелица заставил подпрыгнуть вертостат на верхний гребень, где стояли служебные здания Администрации строительства Интерконтинентального моста.

Выбравшись из машины, он медленно зашагал к зданию администрации, любуясь открывшимся видом.