Воспоминания о русской службе - Альфред Кейзерлинг

ПОЛКОВНИК БАШИЛОВ

Башилов{69} был коренной сибиряк и один из старейших чиновников Амурской области; в России он учился в кадетском корпусе, а затем служил офицером на Аляске, которая тогда еще принадлежала России. В 1854 году во время Крымской войны он участвовал в боевых действиях в Петропавловске, когда был отбит английский десант. Он был окружным начальником всего Севера, Камчатки и Алеутских островов и знал все туземные племена, у которых слыл непререкаемым авторитетом. Смотрел он на них как на родных детей — не заботился о писаных законах, а властвовал как патриарх, справедливо и мудро. Отношение же подопечных к нему очень напомнило мне отношение бурят и монголов к их Живому Богу.

Когда я познакомился с полковником Башиловым, это был уже старый, но весьма бодрый мужчина, дородный, высокого роста, с длинной седой бородой и кустистыми бровями. Рассказывать он умел на редкость увлекательно и охотно говорил о своем бурном прошлом. В 1854 году он молодым офицером участвовал в экспедиции Муравьева, когда тот, спустившись вниз по Амуру, тем самым завоевал эту реку для России. По приказу Муравьева был построен небольшой паровой баркас под названием «Акула» — флагман «флота», на котором размещались его солдаты, числом 1000 человек; состоял этот «флот» из пяти десятков шлюпок и множества плотов, груженных провиантом и военным имуществом. Повсюду на реке Муравьев закладывал небольшие форты, где оставлял гарнизон — так, например, в Хабаровске, основанном казаком Ерофеем Хабаровым еще в 1649 году, в Софийске, в Мариинске, в Николаевске возле устья Амура и в Александровском Посту на побережье. В Благовещенске и около Айгуна он тоже поставил военные гарнизоны.

Поскольку Амур, тогда совершенно неисследованный, тысячами километров стремил свои воды через тайгу и изрезанные ущельями горы, а притом был очень широк и изобиловал излучинами и островами, такое огромное количество разномастных плавучих средств при всем желании не могло удержаться в нужном фарватере. Снова и снова то одно, то другое терпело крушение или садилось на мель.

В конце концов, шлюпка с Башиловым и пятнадцатью солдатами тоже потерпела крушение, люди кое-как выбрались на необитаемый островок, но весь провиант потеряли. Поэтому им пришлось дожидаться прибытия баталеров{70}. А те по халатности интендантства задержались, и несчастным грозила голодная смерть, так как дичь на острове не водилась, а ловить рыбу было нечем.

В итоге они решились на крайнее средство: бросить жребий, убить одного из своих и съесть. Развели большой костер, и 15 горемык уселись вокруг. Затем заготовили 15 бумажных жребиев — 14 пустых и один помеченный крестиком. Скатанные бумажки бросили в папаху, перемешали и, начиная с самого старшего по возрасту, начали по очереди тянуть. Старшему повезло, он вытянул пустышку, взял папаху и передал соседу, который вытащил жребий и, не разворачивая, протянул назад, старшему. Тот развернул листочек и, если бы увидел на нем крест, должен был заколоть этого человека своим кинжалом.

Старый игрок Башилов сказал: «Ни одна карта, какую мне довелось в жизни тянуть, не волновала меня так, как этот жребий… Вытянули уже десять жребиев, напряжение росло; я был четвертым от конца, третьим же был мой добрый товарищ, хорунжий Головин, самый молодой офицер в полку. Он отдал свой жребий и в тот же миг рухнул лицом вперед. В спине торчал кинжал. Он даже не вздрогнул, умер мгновенно».

Погруженный в воспоминания, Башилов умолк, потом хлебнул изрядный глоток грогу и печально заметил: «Мне досталась его правая рука, которую я так часто дружески пожимал. Я не смог решиться съесть ее, только чуть куснул большой палец. Головина еще не доели, как подошел долгожданный баталерский транспорт и подобрал нас. Потерпи мы еще два дня, и молодой, всеми любимый товарищ остался бы жив. С Муравьевым мы встретились в Хабаровске. Когда ему доложили о случившемся, ярость его не ведала границ. Сперва он обрушился на нас, хотел было расстрелять всех, потом — только того, кто заколол Головина. А после тщательного расследования гнев Муравьева настиг подлинного виновника — халатного интенданта. Его приговорили к смерти. По-моему, запороли плетьми».

Г-жа Башилова была лет на сорок моложе мужа, такая же крупная и дородная. Когда она протянула мне чашку чая, рукав платья чуть сдвинулся, и я заметил на предплечье татуировку — оленью упряжку. Я спросил, нет ли у нее на теле и других красивых картинок, а она рассмеялась: «Есть, только я не могу их показать». Правда, у меня сложилось впечатление, что, будь я понастойчивей, взглянуть мне бы все-таки разрешили.

Г-жа Башилова славилась молодостью чувств. Муж привез ее с дальнего Севера, хотя вообще-то говорили, что на самом деле все наоборот — дескать, она выкупила его для себя. Она была дочерью вождя колошей, или колюжей, племени, родственного индейцам Америки. Колоши{71}, как и чукчи, принадлежат к числу воинственных народов Севера. Путешествуя по землям колошей, Башилов поссорился с одним из них и в поединке убил его. Родичи убитого тотчас же схватили Башилова и взяли в плен. По древнему обычаю колошей его надлежало принести в жертву, чтобы почтить местных богов и умилостивить манов[8] убитого. Внушительная стать пленника, однако, пришлась дочке вождя настолько по душе, что она выпросила его у отца себе в подарок, при этом она пожертвовала своим приданым, отдав за Башилова родне убитого 25 северных оленей и ценные меха. Потом Башилов отвез свою спасительницу к попу в Петропавловск, там она выучилась грамоте, крестилась и получила образование. Все прочее, особенно кулинарную науку, высоко ценимую Башиловым, она постигла после свадьбы, от мужа.

Впрочем, заботливое воспитание священника и окружного начальника не сумело-таки полностью ее обуздать. В январе у генерал-губернатора в Хабаровске состоялся большой новогодний бал, на который были приглашены со всей округи чиновники и офицеры с женами. Собралось человек триста. И там случилось невероятное: один из наших коллег, старый капитан-кавказец, второй адъютант барона Корфа, человек робкий, притом даже женоненавистник, вдруг бесследно исчез. Когда под утро бал закончился, странным образом недосчитались и жены Башилова, Акулины.

Разбирательство показало, что капитан, которому выпала честь вести мадам Башилову к ужину, после трапезы вышел со своею дамой на улицу, чтобы посадить ее в просторные сани. Тут мадам на прощание заключила его в крепкие объятия, подняла к себе в сани, укрыла меховой полостью и уехала вместе с ним. Казак, стоявший на часах, утверждал, что отчетливо видел торчавшие из-под полости лакированные сапоги со шпорами.