Воспоминания о русской службе - Альфред Кейзерлинг

Примитивность жизни на шаланде с каждым днем все больше нам досаждала. Не было защиты ни от холода, ни от дождя, ни от снега и ветра. Переодеться и умыться почти невозможно. А поскольку команда была малочисленна, нередко мы сами впрягались в лямку.

Поэтому все ужасно обрадовались, когда наконец завиднелась Уссури, ведь там нас ждала «Ингада» с превосходным шеф-поваром барона Корфа на борту.

Но получилось, увы, иначе. Вместо «Ингады» мы увидели на Уссури, ширина которой составляет здесь около полукилометра, одну только ледяную шугу. Даже казаков из расположенной 650 километрами ниже по течению станицы Графской и тех не было. Делать нечего, пришлось продолжить путь вниз по Уссури на этой окаянной плоскодонной шаланде и в маленькой шлюпке.

Первым делом соорудили простенький парус, так как тащить баржу лямкой с берега было невозможно — надо оставаться посредине реки и дрейфовать по течению и по ветру, притом что ветер зачастую дул не в нужном направлении и с такой силой, что наша перегруженная шаланда начинала весьма опасно раскачиваться. Настроение падало день ото дня; особенно изнуряли нас кромешно темные ночи. Каждый вечер приходилось становиться на якорь посреди реки, где самое сильное течение, ведь у берега на спокойной воде шаланда могла вмерзнуть в лед. Часто мы даже не знали, держит ли хилый якорь или нас уже несет течением, баржу швыряло туда-сюда, слышался только скрежет льдин о тонкие борта да вой снежной бури. Мы поневоле опасались, что нас ждет судьба г-на фон Кубе, которого несколько лет назад осенью неожиданно настиг ледостав, и он на целых пять недель застрял в казачьей станице на Уссури. Только когда река замерзла, он смог продолжить путь в Хабаровск, уже по льду на санях, так как дорог и здесь не было.

Запасы провизии у нас подходили к концу, да и дичь встречалась крайне редко. Порой нам удавалось подстрелить со шлюпки пролетающих уток, а однажды — очень невкусного лебедя. На удочку-самолов иной раз попадались щуки, которые слегка разнообразили наше меню.

Поскольку причаливать к берегу становилось все труднее и опаснее, мы сходили на сушу раз в день и тогда разводили большущий костер. На этом костре варили и жарили, а заодно сушили промокшую одежду.

Дважды мы прошли мимо казачьих станиц. Но не задержались там, так как опасность вмерзнуть в лед постоянно возрастала. Мы только сменили команду, да еще к нам примкнуло несколько лодок. Об «Ингаде» никто ничего не слыхал. Хотя вода поднялась, все же напрашивался вывод, что яхта где-то крепко села на мель.

Ледовая обстановка и погода с каждым днем ухудшались, а вместе с ними ухудшалось и наше настроение; дорожные лишения в особенности докучали нашей даме и ее горничной. Баронесса Корф привыкла быть аккуратно причесанной и изящно одетой. Здесь то и другое было невозможно, перемена белья и платья вообще исключалась, равно как и бритье для мужчин. Мы все стали похожи на дикарей.

После одной особенно кошмарной ночи — должно быть, пятой или шестой на Уссури — мы расслышали под утро сквозь рев бури свисток сирены. Думаю, сей неблагозвучный тон редко встречали так радостно, как встретили его мы. Устроив ответный салют, мы выслали вперед казачью лодку, чтобы известить о нашем прибытии, но добрались до «Ингады» уже почти затемно. К счастью, на мель она не села, но стояла перед недавно образовавшейся песчаной банкой, не рискуя ее форсировать. Здесь-то, примерно на полпути, в 300 верстах от Хабаровска, яхта и ожидала нас все это время.

Поскольку мы сообщили о себе загодя, все было готово для нашей торжественной встречи. Внезапный переход из состояния полной дикости к величайшему комфорту пробудил в нас ощущение, которое можно назвать только блаженством.

РЕЗИДЕНЦИЯ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА

Наше плавание по Уссури не могло бы продолжаться более ни дня — уже вблизи Хабаровска на одном из мелководных участков фарватера скопилось столько льда, что пришлось взрывать, иначе «Ингада» пройти не могла, а наутро яхту удалось завести в док только через протоку, с великим трудом пробитую во льду.

Хабаровск, или Хабаровка, как он тогда еще назывался, представлял собой всего-навсего большую деревню, хоть и был резиденцией правительства. Расположен он над реками Амур и Уссури на двух сопках метров по сто сорок высотой; две части города соединялись друг с другом деревянными лестницами. По одну сторону находились казармы, корабельная верфь Амурской пароходной компании, кадетский корпус, ботанический сад и — в особо маркированном квартале — фанзы китайских кули, которых здесь проживало около двух тысяч.

На другой сопке высилось весьма безвкусное краснокирпичное здание — резиденция генерал-губернатора. Чуть ниже по склону стоял кафедральный собор, а между ним и берегом Уссури — дома чиновников, многочисленных генералов и немногих европейских коммерсантов. Эти дома образовывали тогда единственную улицу; незамощенная, с деревянными мостками для пешеходов, она шла все время то вверх, то вниз. Там помещались также здание почты, отделение Имперского банка и гауптвахта. Всего в Хабаровске проживало около 2 500 европейцев. Европейцев-чернорабочих, кроме арестантов, в ту пору еще не было.

Окрестности города представляли собой совершеннейшие таежные дебри, за исключением нескольких приамурских сопок, где поселились корейцы, занимавшиеся садоводством и огородничеством. Русских поселенцев тогда тоже не было. Корейцы отличались огромным прилежанием и умением выращивать овощи; эти люди получали от хабаровского общества, отчасти весьма взыскательного, европейские семена, которые, хотя были им совершенно незнакомы, давали отменные урожаи. Поэтому у нас, помимо местных овощей, не было недостатка и в артишоках, шпинате, спарже, лучших горохах, редисе и проч.

О корейских огородах у меня остались самые приятные воспоминания, я имею в виду не столько сами овощи, сколько другое: на тамошних сопках была превосходная — лучше я не видел — охота на диких гусей в пролете. Приняв в себя Уссури, Амур у Хабаровска круто поворачивает на север; под отвесными прибрежными кручами стремит он свои воды, достигая ширины 3–4 километра; левый берег — равнинный, болотистый, поросший камышом и низколесьем, поистине птичий рай. Осенью и весной там большими стаями собираются дикие гуси; под вечер и утром они взлетают с воды и пролетают низко над сопками правого берега, так что охотник легко может взять дублет из каждой новой стаи. Иногда я возвращался домой, добыв 10–12 птиц.

Перед дворцом генерал-губернатора на берегу Амура разбили большой парк. В середине его стоял домик, предназначенный под жилье адъютанту, чуть дальше — внушительное здание офицерского клуба с прекрасным видом на реку, современным театральным залом, читальнями и т. п., так сказать центр развлечений.