Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

собственной тени и видит повсюду врагов? – Иши и не старался сделать тон менее язвительным.

Сяньцзань иронично выгнул бровь:

– Значит, об этом говорят не только в нашем захолустье, но и в столице.

– Более того, эргэ, я почти уверен, что зарождаются слухи именно в столице и уже потом доходят до Хофэя и подобных ему мест. Кто-то нарочно распускает их.

– Но зачем? Кому это может быть выгодно?

– Вероятно, тем, кого не устраивает нынешний правитель. Тем, кто хочет видеть на троне кого-то другого.

– Заговор с целью сделать Его Высочество новым императором? – Сяньцзань, когда хотел, соображал быстро.

– Из принца Чэня определенно выйдет достойный правитель, но я сейчас не о том. – Тот вечер откровений в Саду Гармонии закончился тем, что принц сказал Иши ожидать дальнейших распоряжений, и, само собой, Сяньцзаню об этом знать было ни к чему. – Эргэ, ты писал, что советник Лан после отказа в браке с девой Чжан отказал тебе и в поставке тканей, но ты принял иное предложение?

– Да, понимаю, это выглядит странно, но любая связь с дворцом может оказаться полезной, – вздохнул Сяньцзань. – Да и дополнительный повод наведаться в столицу появился.

– Эргэ, я знаю, что любовь застилает тебе глаза, но будь очень осторожен. Бо Вэнь, с которым ты заключил новый договор, – фэнъюй из совсем другой дворцовой службы, которая не занимается ни одеждой, ни коврами, ни иными тканями. Либо он подставное лицо и его имя просто так стоит в бумагах, либо все гораздо серьезнее. Об этом я и хотел тебя предупредить. Во дворце что-то происходит, в этом точно замешаны принц и советник Лан и невольно оказался замешан и ты. Не знаю, связана ли с этим твоя Чжан Сяомин, но ее семья, скорее всего, в центре событий. Прошу тебя, не делай более ничего, что может навредить тебе, даже если приведут прекрасного оленя и будут выдавать за лучшую в мире лошадь[330].

– Но что же нам делать? Советник Лан желает найти деве Чжан богатого и знатного мужа, однако сама она отнюдь не рада таким перспективам.

– Помнишь историю о кулике и беззубке? – Иши дотянулся через стол и сжал руку брата. – Я сделаю все возможное для того, чтобы все мы оказались на месте старого рыбака[331], но не все в моей власти. Если что-то пойдет не так, тебя, скорее всего, привлекут: как родственника господина Мэна или как возможного жениха Чжан Сяомин, я не знаю. Я не могу приказать тебе прекратить поставки: Его Высочество будет не в восторге, – но советую тебе уехать как можно дальше.

– Я тебя услышал, диди, – Сяньцзань сжал пальцы Иши в ответ, – но услышь и ты меня. Если всплывет что-то опасное, и ты, и дева Чжан тоже окажетесь под ударом. Я не могу бросить своих любимых и своих подчиненных: работники лавки и их семьи зависят от меня. Будем верить в то, что бывает неправильный путь, но не бывает безвыходных положений.

– Я лучше буду верить в твою рассудительность. Ты всегда таким был, – слабо улыбнулся Иши, – и хорошо воспитал нас с А-Чжэнем.

Что ж, свою задачу он выполнил и предупредил брата как смог: теперь остается только подождать и посмотреть, что из этого выйдет. И пусть городские ворота уже горят, рыбу в пруду еще можно попытаться спасти[332].

Глава 13. Пылающему сердцу покоряются мечи

«Рукоять меча удерживает золотой клинок» – так с любовью говорили жители плато Хуанту о месте впадения реки Цзинхэ[333] в могучую Дацзиньхэ. Правда, Ючжэнь скорее сравнил бы русло Дацзиньхэ не с мечом, а с хлыстом: настолько прихотливо та извивалась по плато; или со следом от клинка, который вертит в умелых руках мастер. Сверху это было заметно особенно хорошо: уже вполне освоившись в полете, Ючжэнь больше внимания уделял не своему шаткому положению на мече позади уже знакомого адепта Чуня, а изучению проплывавших внизу видов.

Земли себе клан Вэй Далян выбрал удачно: почва здесь слыла на редкость плодородной, степь буйно цвела по весне, а многочисленные реки позволяли орошать не только поля, но и растения в столице – потому она круглый год утопала в зелени и цветах. Мастер-травник, наставник Ючжэня, в молодости много путешествовал, изучая и собирая редкие растения, и рассказывал, что жители Даляна вывели особый сорт пионов, который цветет даже в холода, и потому зимний город похож на картину в оправе из вечнозеленых хвойных деревьев с яркими цветочными пятнами. Ючжэнь как наяву услышал голос наставника: «Зовется сей цветок хохун-синь, или “Огненное сердце”, и говорят, что секретом своей неувядающей красоты обязан он искусству совершенствующихся древних времен, что вдохнули в него силу противостоять холоду. Отвар из корней “Огненного сердца” успокаивает мятущийся разум и прогоняет кошмары, а настойка из лепестков унимает любое кровотечение…»

Сам наставник тоже выращивал пионы, правда, по сравнению с «Огненным сердцем» вполне обычные, пусть и с щемяще прекрасными названиями: «Иней в розовой дымке» или «Красная звезда на снежном холме»[334]. Ючжэнь помнил их аромат с детства и не уставал восхищаться искусными руками мастера и его познаниями в траволечении. Он сам, конечно, не успел повидать так много, как наставник, но кому из братьев-даосов, к примеру, за последний век доводилось бывать в Долине тысячи трав на подходе к Сяньян? Пусть его нельзя было пока назвать опытным путешественником или неустанно взыскующим истины мудрецом, но Ючжэнь бережно хранил в памяти и гроздья степной вишни по дороге к Алой долине, и каменные розы в Долине тысячи трав, а теперь и огненные брызги цветов вокруг Даляна. Он очень хотел записать впоследствии все свои впечатления, чтобы потом открыть, перечитать и воскресить в памяти те запахи, звуки и движения сердца.

Однако пока его ждало Гнездо Перелетных Птиц – официальная резиденция клана Вэй Далян, куда он теперь и направлялся в сопровождении главы Цинь Сяньян, его дочери и небольшого отряда адептов.

Несмотря на воспитанное с начала монастырского обучения философское отношение ко всему происходящему, Ючжэнь все еще задавался вопросом, как же вышло так, что он оказался в отряде представителей мятежного клана, а не остался в Тайном Приюте или вовсе не пустился в обратный путь. Тот разговор в пещерном зале не задался сразу, а когда глава Цинь Сяньян упомянул, что Шоуцзю погиб, выполняя его задание во дворце…

Цинь Мисюин рыдала, ее брат то бледнел, то краснел от гнева, а сам глава, избегая смотреть кому-либо в глаза, лишь произнес тускло и устало: «Вы не понимаете. Это была возможность не только вернуть доброе имя нашему клану, но и повлиять на судьбу всех совершенствующихся в землях Жэньсяньго».

«Ты не оценил здраво всю возможную опасность, фуцинь! – выкрикнула молодая госпожа сквозь слезы. – Ты взялся решать судьбу всех совершенствующихся за счет судьбы А-Цзю! И теперь он мертв, и моя судьба тоже разрушена, неужели тебе нет до меня дела?»

«Да ты вовсе ума лишилась, если до сих пор страдаешь из-за слабака, провалившего важную миссию! – прорычал Снежный Беркут. – Не справился – туда ему и дорога! Глава Цинь, и вот такому никчемному выскочке ты доверил наше будущее?!»

«Как ты можешь такое говорить, у тебя что, сердце из камня?!» – возмутилась сестра, но и ее рыдания, и ярость брата прервал громкий холодный голос Цинь Шаньина: «Довольно! Я не намерен выслушивать ваши свары, я все еще глава клана! Все вон!»

Он даже поднялся во весь рост, худой старик, но отчего-то никто не усомнился в его праве приказывать.

Снежный Беркут встал на меч и сорвался с места еще в коридоре; Ючжэнь предложил руку Цинь Мисюин и сопровождал ее до самого домика на берегу озера. Потом Цю Сюхуа подхватила госпожу и увела в комнату. А Ючжэнь долго сидел на террасе, по-простому свесив ноги к сонной озерной воде, и в голове было странно пусто. Ючжэнь-монах временно устранился, ища опору в усвоенных с детских лет священных текстах, Ючжэнь-брат пытался сопоставить открывшиеся подробности о жизни Шоуцзю и выстроить цельную картину, и в