Гипотеза любви - Али Хейзелвуд

рассмеялась. — Не знала, что ты поклонник сериала.

— Был период. И еще я помню пикник в тот год, когда пошел дождь. Ты несколько часов играла в пятнашки с чьими-то детьми. Они от тебя были в восторге… младшего пришлось буквально отрывать от тебя, чтобы затащить в машину.

— Дети доктора Мосс. — Оливия посмотрела на него с любопытством. Поднялся легкий ветерок и взъерошил его волосы, но он, казалось, был не против. — Не думала, что ты любишь детей. Я полагала, совсем наоборот.

Адам вскинул бровь.

— Мне не нравятся взрослые люди за двадцать, которые ведут себя как малые дети. Но я ничего не имею против настоящих трехлеток.

Оливия улыбнулась.

— Адам, тот факт, что ты уже знал меня… как-то повлиял на твое решение притвориться, будто мы встречаемся?

Пока он искал ответ, у него на лице промелькнуло около десятка эмоций, и она не смогла прочитать ни одной.

— Я хотел помочь тебе, Оливия.

— Я знаю. Не сомневаюсь в этом. — Она провела пальцами по губам. — Только поэтому?

Он плотно сжал губы. Выдохнул. Закрыл глаза и долю секунды выглядел так, будто из него выдирают зубы и душу. Затем сказал, смирившись:

— Нет.

— Нет, — повторила Оливия задумчиво. — Кстати, мы пришли.

Она указала на высокое кирпичное здание на углу.

— Точно. — Адам огляделся, изучая улицу. — Отнести наверх твою сумку?

— Я… Может быть, позже. Мне нужно кое-что сказать тебе. Перед этим.

— Конечно.

Он остановился перед ней, и она, подняв голову, посмотрела на него, на очертания его красивого, родного лица. Между ними был лишь свежий ветерок и расстояние, которое Адам счел подходящим случаю. Ее упрямый, непредсказуемый фейковый парень. Чудесный, неповторимый. Восхитительно особенный. Оливия чувствовала, как грудь переполняют эмоции. Она глубоко вздохнула.

— Дело в том, что… Я была дурой. И все понимала неправильно.

Она нервно теребила прядь волос, затем рука ее опустилась к животу и… ладно. Ладно. Она скажет ему. Она сделает это. Прямо сейчас.

— Это как… как проверка статистической гипотезы. Ошибка первого рода. Опасная штука, правда?

Адам нахмурился. Он явно понятия не имел, куда она клонит.

— Ошибка первого рода?

— Ложноположительный результат. Решить, будто что-то есть, когда этого нет.

— Я знаю, что такое ошибка первого рода.

— Да, конечно. Просто… в последние несколько недель меня пугала мысль, что я могу неверно трактовать ситуацию. Могу убедить себя в чем-то, что не является правдой. Увидеть нечто, чего нет, просто потому что хочу это увидеть. Самый страшный кошмар ученого, да?

— Да. — Он хмурился. — Поэтому в анализах нужно устанавливать такой уровень значимости, чтобы…

— Но суть в том, что ошибки второго рода тоже плохи.

Оливия пристально посмотрела ему в глаза, нерешительно и в то же время настойчиво. Она была так напугана… так напугана тем, что собиралась сказать. Но в то же время радовалась, что он наконец-то узнает. Полная решимости извлечь это наружу.

— Да, — не спеша согласился он, слегка озадаченный. — Ложноотрицательные результаты тоже плохи.

— Вот в чем загвоздка с наукой. Нам вбивают в голову, что ложноположительные результаты — это плохо, но ведь ложноотрицательные тоже ужасны. — Она сглотнула. — Неспособность что-то видеть, даже если оно у тебя прямо перед глазами. Когда ты намеренно ослепляешь себя просто потому, что боишься увидеть слишком много.

— Ты хочешь сказать, что аспирантов некорректно обучают статистике?

Оливия коротко рассмеялась и почему-то вспыхнула, хотя их окружала темная вечерняя прохлада. У нее начало щипать глаза.

— Может быть. Но кроме того… Думаю, я вела себя некорректно. И я больше так не хочу.

Он сделал маленький шаг вперед, чуть сократив расстояние между ними. Он не вторгался в ее личное пространство, но все же оказался так близко, что она почувствовала его тепло.

— Оливия, что с тобой?

— Со мной столько всего случилось до нашего знакомства, и, кажется, меня это в каком-то смысле сломало. Я постоянно жила в страхе одиночества, и… я тебе потом расскажу, если захочешь. Но сначала мне нужно самой разобраться, почему я считала, что прятаться за стеной лжи лучше, чем признать хотя бы крупицу правды. И все же я думаю…

Она сделала глубокий прерывистый вздох. По ее щеке скатилась слеза, одна-единственная слеза. Увидев это, Адам одними губами произнес ее имя.

— Думаю, где-то в процессе я забыла о своей значимости. Я забыла себя.

И теперь она подошла ближе. Она положила ладонь на кромку его рубашки, слегка потянув и сжав ее, она начала к нему прикасаться, плача и улыбаясь одновременно.

— Адам, я хочу сказать тебе две вещи.

— Что я могу…

— Прошу. Просто дай мне сказать.

Все это у нее не очень получалось. Она просто стояла рядом с ним, а глаза ее все больше и больше наполнялись слезами. Адама явно беспокоило, что он никак не может помочь. Его опущенные руки сжимались в кулаки, и Оливия любила его за это еще сильнее. За то, что он смотрел на нее так, словно она была началом и концом каждой его мысли.

— Первая: я солгала тебе. И моя ложь была не просто умолчанием.

— Оливия…

— Это была настоящая ложь. Плохая. Глупая. Я позволила тебе… нет, я заставила тебя думать, будто у меня есть чувства к другому, тогда как на самом деле их не было. Никогда.

Его ладонь поднялась к ее щеке.

— Что ты…

— Но это не очень важно.

— Оливия. — Он притянул ее ближе, прижался губами к ее лбу. — Это не имеет значения. О чем бы ты ни плакала, я все исправлю. Я сделаю, как надо. Я…

— Адам, — прервала она, улыбнувшись сквозь слезы. — Это не важно, потому что есть вторая, главная вещь.

Теперь они были так близко. Она чувствовала его запах, его тепло, его руки, которые скользили по ее лицу, вытирая слезы.

— Милая, — тихо сказал он, — что это за вторая вещь?

Она все еще плакала, но была счастлива как никогда. И наконец сказала — вероятно, с ужаснейшим произношением:

 — Ik hou van jou, Адам.

Эпилог

Результаты: тщательный анализ собранных данных с учетом потенциальных искажений, статистических погрешностей и предвзятости экспериментатора показывает, что, когда я влюбляюсь… на самом деле все оказывается не так уж плохо.

Десять месяцев спустя

— Стань там. Ты стоял прямо там.

— Разве?

Он немного поддразнивал ее. За последний год это восхитительное обиженное выражение лица стало у Оливии любимым.

— Немного ближе к фонтану. Идеально.

Она отступила на шаг, чтобы полюбоваться на свое творение, а затем подмигнула ему, достала телефон и сделала быстрый снимок. И на мгновение задумалась, не поставить ли это фото вместо нынешней заставки на телефоне (их селфи вдвоем, сделанное несколько недель назад: они стоят под юккой, Адам щурится на солнце, а Оливия прижимается губами к его щеке), но передумала.

Так проходило их лето: пешие походы, мороженое, ночные поцелуи у Адама на балконе, смех, обмен невысказанными историями, разглядывание звезд, намного более ярких, чем те, которые Оливия когда-то наклеивала на потолок своей спальни, стоя на стремянке. Она собиралась начать работать в онкологической лаборатории в Беркли меньше чем через неделю. Теперь у нее будет более плотный и напряженный график и увеличится путь до работы. И все же она не могла дождаться этого дня.

— Просто стой там, — приказала она. — Выгляди враждебно и неприступно. И скажи «тыквенные специи».

Адам закатил глаза.

— Какой план, если кто-нибудь войдет?

Оливия огляделась. В факультетском коридоре было тихо и пустынно, а тусклое освещение делало волосы Адама почти синими. Был поздний летний вечер, к тому же выходные — никто бы не вошел. И даже если бы вошел, Оливия Смит и Адам Карлсен уже не могли никого удивить.

— Кто,