Потопленная «Чайка» - Ордэ Соломонович Дгебуадзе

не знал. Антон написал три заявления, упорно требуя предъявления обвинения и угрожая в противном случае объявить голодовку, но все безрезультатно.

Наконец его вызвали наверх. Он удивился. Дело было к вечеру, в это время в здании особого отряда следователя обычно не бывало. Допрос заключенных подвыпившие особоотрядчики обычно начинали поздно ночью, и тогда уже ни они, ни заключенные в камерах не спали до утра.

Двое конвойных ввели Антона в кабинет. Комендант, нежившийся в кресле, даже не взглянул в его сторону. Но когда часовые вышли, его точно подменили. Он выпрямился, ободряюще улыбнулся Антону, подозвал к столу и указал на стул:

— Садитесь, Гергеда! Вы, кажется, хотите объявить голодовку, не так ли?

— До каких же пор мне кормить вшей, если я ни в чем не виноват? — громко ответил Антон и смело взглянул в глаза Сигуа.

— Может быть, вы и невиновны, но должны понимать, — он оглянулся и едва слышно продолжал, — где вы, у кого находитесь и, вообще, какое сейчас время. Объявление заключенным голодовки — это протест против беззакония, и там, где закон, правосудие стоят на твердой основе, такие меры могут дать желанные результаты. Но здесь хоть подохни с голоду, никто не обратит внимания на твои протесты. — Комендант взглянул в глаза Антону и сказал: — Так что береги себя и сохраняй здоровье. Оно тебе еще пригодится, — он открыл папку с бумагами. — Тебя обвиняют в шпионаже. Пока что больше ничего не могу тебе сказать. — Он протянул руку к кнопке звонка, но его остановил возглас Антона:

— Господин комендант...

Сигуа с удивлением посмотрел на заключенного.

— Тяжелые мысли замучили меня. Страшные сны снятся. Скажите, ради бога, что с Дата, как он? И я, если хотите, всю жизнь молча просижу в подвале.

Сигуа молчал и не сводил глаз с осунувшегося бледного лица, потом сочувственно улыбнулся и тихо спросил:

— Дата Букия ваш шкипер, не так ли?

— Да, — ответил Антон с нетерпением.

— Хорошо себя чувствует, хорошо. Не обращай внимания на дурные мысли, тем более на сны. Здесь всегда снятся плохие сны, ничего не поделаешь, такое уж место невеселое.

Гергеда облегченно вздохнул и улыбнулся. Сигуа опустил глаза, нахмурил брови и снова протянул руку к кнопке звонка. Когда часовой открыл дверь, комендант, по-прежнему угрюмый, сидел в кресле и мрачно смотрел на заключенного.

— Голодовкой угрожаете? — закричал вдруг Сигуа. — Можете голодать, сколько хотите. Босяки! — и вскочил с места, свирепея с каждой минутой.

— Продались русским, явились на родину шпионить и говорите, что невиновны?! Протестуете? Я вам покажу, как протестовать! — Потом он обратился к часовому: — Передайте дежурному надзирателю, что если этот человек еще раз заикнется о голодовке, пусть он разденет его, бросит в карцер, и не только мчади, даже воды не подает. Понятно? Пусть себе голодает, сколько угодно!

— Понятно! — Часовой вытянулся по-военному и толкнул арестованного к выходу.

Гергеда удивленно глядел на Сигуа: что это с ним? Но потом понял, что комендант кричал для отвода глаз. «Мне и в первый раз показалось, что он неплохой человек. Видно, так оно и есть», — подумал, приободрившись, Антон.

Глава тринадцатая

ПОТОПЛЕННАЯ «ЧАЙКА»

Начальник следственного отдела особого отряда Кондрат Арачемия, которому поручили дело «шпионов» с «Чайки», был мужчина крепкого сложения, лет сорока. Юридическое образование он получил в Московском университете, в течение десяти лет совершенствовался в Петербургском жандармском управлении по особо важным делам и был одарен многими качествами, которых не дает университетское образование. Серые, проницательные глаза его без особого труда распознавали каждое движение человеческой души. Он умело подбирал ключик к любому характеру, мог быть мягким и разговорчивым, настойчивым и беспощадным. Не жалел ни времени, ни энергии для того, чтобы разговорить молчаливого и замкнутого, и почти всегда достигал желаемых результатов.

Бывали случаи, когда на заключенных или свидетелей не действовали ни добрые слова, ни угрозы. Тогда Арачемия менял тактику и, как искусный актер, мгновенно преображался.

— Ты еще упираешься?! Да ты знаешь, кто перед тобой? Я Арачемия, — кричал он, стучал тяжелым кулаком по столу и с языка воспитанного, только что спокойно беседовавшего человека сыпался такой поток ругательств, что даже видавшему виды сквернослову с Шайтан-базара трудно было бы с ним состязаться. Если и это не приносило желаемых результатов, Арачемия снова становился мягким и добродушным. И нередко, ошеломленный такими метаморфозами, подследственный не выдерживал и давал нужные Арачемия показания. Ему доставляло наслаждение расставлять хитроумные ловушки и коварно заманивать в них свои жертвы, а опыт многолетней практики в жандармском управлении и на белогвардейской разведывательной службе был у него богатый. Он не брезговал никакими способами, не гнушался ничем для достижения цели и снискал себе славу отличного следователя.

Правда, прибегать к физическому насилию он старался не часто и не раз говорил, что к силе обращаются лишь неопытные, бездарные глупцы. Пройдохе и фарисею Арачемия не в пример другим редко приходилось поднимать руку на арестованного, но если уж это было, по его мнению, необходимо, он становился безжалостным и жестоким.

Во время «следствия» Арачемия часто видел людей замученных, забитых, но сердце его давно разучилось жалеть. Он готов был на все — сначала во имя «бескорыстной любви к царю и отечеству», потом — во имя создания «великой и неделимой России» и, наконец, — «независимой, демократической Грузии».

Этому-то человеку и поручили вести следствие по делу матросов, которых обвиняли в шпионаже. Обвиненных в этом тяжелом преступлении без учета облегчающих вину обстоятельств приговаривали к смертной казни.

Пошел уже второй месяц, а Арачемия по-настоящему еще не допросил матросов. Он ждал выздоровления Букия, чтобы возложить основную тяжесть вины на него. Пуская в ход испытанные средства, он старался убедить матросов, что Дата их одурачил, и если они не покаются, не расскажут всей правды, то им не избежать расстрела. В случае же смерти шкипера Арачемия думал отыграться на Антоне Гергеда, угадав в нем самого развитого и революционно настроенного члена экипажа «Чайки».

Новые победы Красной Армии в России с каждым днем поднимали престиж большевиков в Закавказье. Чтобы удержать власть в Грузии, меньшевики пытались всячески подорвать веру народа в большевиков. В управлении внутренних дел меньшевистского правительства заседало множество опытных провокаторов, прошедших школу царской охранки, которые выискивали, или как это называлось, «раскрывали» группы террористов-диверсантов и шпионов, якобы по заданию красной Москвы действовавших на территории «демократической» Грузии. Провокаторы