Жаркое лето 1953 года в Германии - Николай Платошкин

Всего в забастовках в округе участвовали 50 тысяч человек, а в демонстрациях — 45 тысяч. В наведении порядка советским войскам и полиции активно помогали боле 500 добровольцев и около 800 членов СЕПГ. Добровольцы, в частности, взяли на себя охрану многих объектов, что позволило полиции маневрировать силами и средствами. Всего по итогам июньских событий в округе были арестованы 598 человек, 355 из которых почти сразу снова отпустили на свободу.

Тем, кто тогда и сейчас любил и любит рассуждать о жестокости тоталитарных режимов советского типа в Восточной Европе, следует знать, что 17 июня 1953 года тюрьмы (всего 17 июня были освобождены около 1400 заключенных), полицейские участки и отделения МГБ были взяты и разграблены только потому, что власти (как советские, так и восточногерманские) опасались больших жертв среди гражданского населения, сбитого с толку подстрекательскими призывами РИАС. Так, например, в Герлице в случае санкционирования применения оружия, как показало последующее расследование, можно было без труда удержать районное отделение МГБ. Однако среди собравшихся вокруг здания 1200 человек было много женщин и детей[278]. Советские коменданты в некоторых населенных пунктах запрещали применять против демонстрантов пожарное оборудование.

Только в 13.00 17 июня по всем территориальным подразделениям МГБ был отдан приказ действовать совместно с казарменной полицией и советскими войсками. К этому времени было захвачено районное отделение МГБ и в Йене. Даже когда руководитель окружного управления МГБ в Гере звонил в Берлин и сообщал о готовящемся штурме, приказа на применение оружия он не получил. В Йене одного из сотрудников МГБ притащили на центральную площадь города, где запуганный офицер был вынужден отвечать на вопросы демонстрантов. Помимо вопросов о величине его зарплаты сотрудник МГБ назвал имена тайных осведомителей госбезопасности на предприятии точной оптики «Карл Цейс» и их отдела. Помимо этого демонстранты похитили из районного отделения МГБ 47 личных дел тайных сотрудников[279].

17 июня акции протеста в городах не были поддержаны интеллигенцией. На некоторых берлинских заводах инженеры наотрез отказались выходить на демонстрации. То же самое произошло и в университетах страны. Ни в Берлине, ни в Галле забастовщикам не удалось привлечь в свои ряды преподавателей. Да и сами рабочие в ГДР вовсе не встали в едином порыве на сторону восставших. В целом по стране волнения произошли только в 270 (по другим данным, в 400) общинах (то есть населенных пунктах) ГДР из 10 тысяч. Лишь 10 % рабочих приняли участие в акциях протеста. Только в Берлине, где наиболее активно действовали агитаторы из западной части города, удалось вовлечь в демонстрации до 40 % рабочих.

Характерно, что руководство евангелической церкви поспешило откреститься от беспорядков. Во-первых, Дибелиус был удовлетворен уступками, сделанными правительством ГДР после встречи с Гротеволем 10 июня. Во-вторых, как правильно считали аналитики МГБ, церковь не доверяла пропаганде РИАС и не хотела компрометировать себя участием в акции, исход которой был более чем сомнительным. Правда, в отдельных местах священники участвовали в демонстрациях, но эти случаи были скорее исключением.

16–17 июня в ГДР функционировал транспорт (за исключением Берлина и Галле), нормально работали торговые предприятия, в том числе частные (там, где их не громили манифестанты).

Сюрпризом для организаторов восстания стала пассивность деревни. Большинство крестьян были удовлетворены «новым курсом» и не видели причин участвовать в насильственных действиях, за которые в любом государстве можно было угодить в тюрьму. Однако в ряде районов кулакам все же удалось раскачать селян.

Наиболее крупной акцией протеста сельского населения был описанный выше случай в Йессене[280].

В тюрингский город Мюльхаузен 17 июня также вошли группы крестьян, которые говорили, что выражают солидарность с восстанием в Берлине. Но там дело закончилось дискуссиями с партийными активистами.

В других сельских районах наблюдались угрозы членам СХПК и сельским коммунистам. Их пытались заставить распустить кооперативы. Кулаки пропагандировали бойкот госпоставок, предлагая начать с молока.

И все же село оставалось в целом спокойным. Распалось всего несколько кооперативов, причем в основном недавно образованных, которые еще не успели развернуть свою деятельность.

Как описывалось выше, практически не были затронуты протестами северная часть ГДР и большинство районов Тюрингии. Кроме Берлина, по-настоящему сильные беспорядки имели место, как уже отмечалось, в Галле, Мерзебурге, Магдебурге, Герлице, Йене, Гере, Лейпциге и Дрездене. Советские войска применяли оружие 17 июня в Берлине, Магдебурге, Галле и Лейпциге. Всего в результате беспорядков 17 июня были убиты 10 человек в Берлине (200 ранено), шесть — в Галле (три ранено), четыре — в Лейпциге (100 ранено) и три — в Магдебурге[281].

Позднее Верховный комиссар США в Германии Дж. Конэнт признавал, что русские действовали 17 июня очень умеренно. Собственно, нужды в более крутых мерах и не было. Демонстранты действовали нагло до тех пор, пока под влиянием РИАС (распускались слухи, что в отличие от Берлина, где советские войска применили силу якобы только из-за близости американцев, на остальной территории ГДР они этого делать не станут) были уверены, что сопротивления им не окажут. Поэтому, как только советские войска и полиция по-настоящему вступали в дело, демонстрации за редкими исключениями мгновенно прекращались. Выяснилась и еще одна интересная особенность. Многие настоящие рабочие, увидев, что их протест используется бывшими нацистами, предпринимателями и чиновниками для насильственных действий, стали покидать демонстрации, не желая иметь с погромами ничего общего. Немецкое рабочее движение всегда гордилось именно своей дисциплинированностью, а тут впервые в своей истории видело, что под его знаменами жгли магазины и жестоко избивали членов СЕПГ, многие из которых сами вышли из рабочих. Некоторые заключенные, которых освобождали демонстранты, без надлежащим образом оформленных документов отказывались покидать тюрьму и даже брали под защиту своих охранников. Некоторые говорили, что сидят за дело и не считают себя «политическими».

Во время событий 17 июня все партии Демократического блока держались нейтрально и симпатий к восставшим не высказывали. Наоборот, когда 17 июня в Берлине похитили лидера ХДС и вице-премьера Отто Нушке и насильно вывезли его в Западный Берлин, тот в прямом эфире у микрофона РИАС, как уже упоминалось, осудил беспорядки.

Как уже отмечалось, народная полиция, несмотря на угрозы и избиения ее сотрудников, держалась стойко, и ни один из ее сотрудников не перешел на сторону восставших. Хотя случаи трусости были. Некоторые полицейские, боясь быть растерзанными толпой, срывали с себя погоны. И все же малодушных было на удивление мало.

Были попытки разложить и советские войска. На воздушных шарах в Берлин и другие районы ГДР запускались листовки НТС с призывами к военнослужащим советской армии не стрелять в протестующих и переходить на их сторону. Бесполезно.

Американцы, толкнув подстрекательскими передачами РИАС тысячи восточных немцев на кровавую авантюру, уже вечером 17 июня дали задний ход. Правда, сначала шеф берлинской резидентуры ЦРУ отправил в Вашингтон телеграмму с просьбой разрешить снабжение мятежников оружием, чтобы те могли противостоять советским войскам[282]. В Вашингтоне, видимо, поняли, к чему это может привести, и строго запретили это делать. Разрешалось лишь предоставлять убежище активным участникам беспорядков. Кстати, ЦРУ до сих пор отрицает, что такая телеграмма из ее берлинского офиса вообще уходила (мол, текст в архивах найти не удалось).

Военный комендант США вызвал редактора крупнейшей западноберлинской газеты «Тагесшпигель» и потребовал не публиковать подстрекательские комментарии[283]. Вечером 17 июня даже РИАС призвала население ГДР не оказывать сопротивления советским войскам. Английский военный комендант Западного Берлина сообщал уже 17 июня в Лондон, что советские войска применили силу очень умеренно и воздерживались от беспорядочной стрельбы в толпу.

В тот же день, 17 июня, с заявлением в бундестаге о событиях в ГДР, как уже упоминалось, выступил Аденауэр. Интересно, что в начале канцлер сказал довольно странные для него слова: «Вне зависимости от того, как демонстрации берлинских рабочих могут быть расценены (в их начальной стадии. — Прим. авт.), они стали большим подтверждением воли к свободе немецкого народа в советской зоне и в Берлине»[284]. Что означала эта непонятная фраза по поводу начальной стадии демонстрации? Видимо, Аденауэра никак не удовлетворяло, что рабочие вышли на улицу под чисто экономическими лозунгами. Только потом у них появились «правильные» политические требования. Затем канцлер повторил свои пять пунктов по достижению германского единства, которые он озвучил 10 июня, и подчеркнул, что федеральное правительство с пристальным вниманием продолжает следить за событиями. Эти события, возможно, показались бы Аденауэру еще более странными, если бы он знал, что в некоторых городах ГДР митингующие кричали: «Долой Ульбрихта и Аденауэра, мы хотим Олленхауэра (то есть лидера СДПГ). За здоровье же канцлера пили в деревнях только кулаки, рабочие ГДР не ждали от Аденауэра ничего хорошего.