Агент Иван Жилин - Александр Щёголев

– За вранье наказывают только приезжих, – ответил он. – Двойные стандарты, цинизм властей и так далее. Ну, ты понимаешь.

Первая неловкость встречи была снята, но обниматься мы не стали, не в наших это было правилах. Стас вытолкнул дверь ногой – здесь, оказывается, еще и дверь была, – и мы вышли в коридор. Сразу двинулись вперед – он первым номером, я вторым. На прощанье я оглянулся. Вместо таблички к двери был приклеен скотчем лист писчей бумаги, на котором кривыми детскими буквами было выведено: «Покои Президента. Без доклада не входить».

А вот почерк у господина Скребутана решительно не изменился…

Шаги у нас получались звучными, объемными – оттого, что пол был выстлан базальтовой брусчаткой. Подземный ход вообще мало походил на путь в могилу; был он настолько просторен, что я мог перемещаться, не кланяясь каждой арке. Светильники-таблетки, расположенные в перекрестиях сводов, давали достаточно света. По стене тянулся плоский короб вентиляции. Поблескивали глазки телекамер, пристально следя за порядком. Сводчатые потолки были защищены гидроизоляционным покрытием, а стены были обшиты пластиковыми панелями, чтобы ничего тут не плесневело и не подтекало.

Так кто же все-таки на самом деле хочет убить безобидного туриста Жилина, подумал я, дыша в спину старого друга. Иллюзорность обстановки очень не способствовала здравости мыслительного процесса.

– Куда ведет эта нора? – спросил я.

Ощущался едва заметный наклон вниз.

– В шестнадцатом веке доходила до катакомб, – ответил Скребутан.

– Примерно пять километров? – сориентировался я. – Впечатляет.

– Какие пять, там давно все обвалилось, – сказал он равнодушно. – Известняк – не главная статья городских доходов. Но ты, я надеюсь, все равно шокирован?

– Чем?

– Нашими тайными фортификациями.

– Я предполагал увидеть что-то в таком роде, когда меня отконвоировали к руинам, – сказал я. – Не предполагал только тебя здесь встретить.

– Без меня никак, – расстроился он. – Как же без меня, если я здесь босс.

На полу и в стенах появились звукопоглощающие включения, гасящие эхо. Голоса тут же потеряли романтическую гулкость.

– И что ты здесь прячешь? – спросил я.

– Деньги, – сообщил Стас шепотом. – Мы с тобой в центральном денежном хранилище, в узловом объекте Национального Банка. Страшный государственный секрет, между прочим.

– Тогда понятно, – сказал я. – Наверху охрана, внизу телекамеры… Властелин подземелий.

– Телекамеры? – встрепенулся он. – Где?

Я показал. Скребутан остановился и вдруг закричал:

– Подглядываем? – Он снял очки, заглянул прищуренным глазом в самый объектив и решительно заявил. – Это не я. У вас там пылинка.

Он сорвал с моей головы кепочку и накрыл ею камеру. Умный человек дурачился – тяжелое было зрелище.

– Я себя неуютно чувствую перед телекамерой, – азартно пожаловался он, – потому что я за это ничего не получаю. Где, спрашивается, гонорар? Нет, я согласен только на фотоаппарат.

Если Стас шутил, значит, дела обстояли не очень хорошо, но если он дурачился, значит, дела шли из рук вон плохо; впрочем, насчет хранилища было сказано всерьез, ибо друг мой рыбарь позволял себе шутить на любые темы, кроме финансовых, он всегда питал к деньгам особые чувства, чистота и святость которых сделали его в свое время бухгалтером, а после революции, вероятно, тропа этой бескорыстной любви и вывела его в топ-менеджеры. Вернув свой головной убор на место, я сказал:

– Деньги, как хорошее вино, должны настояться в погребе, иначе они не приобретут целительной силы. И что, все деньги в твоем подземелье – волшебные?

Господин Скребутан молча надел очки и молча посмотрел на меня. Мы отправились дальше и, лишь прошагав несколько метров, он мне ответил – вроде бы возразил:

– Деньги – как вода, вкуса не имеют. Все-таки мы хорошо поработали, согласись.

Я согласился:

– Трепет душу охватывает.

– Душа, – сказал Стас задумчиво. – Дело не в душе, а в возрасте. Если есть еще силы, ты что-то пытаешься сделать, а когда сил не хватает, тогда остается ручка, бумага и письменный стол.

– Это вызов? – осведомился я. – Тебе тоже не нравятся писатели?

– Ой. Извини, – легко улыбнулся он. – Я ничего не имею против писателей. Народу нужны хорошие детско-юношеские книги, которые дают подрастающему поколению образцы того, как нужно идти к цели – прямым путем, иногда рискуя жизнью…

– Хорошие детско-юношеские книги – это мои? – растрогался я. – Высокая оценка.

– Космос, цивилизация, чужие, – со вкусом произнес он. – Романтика. Так и хочется поверить, что это было на самом деле.

– Это было на самом деле, – сказал я.

– Но этого мы не знаем, – пожал он плечами. – Некоторые книги позволяют любому двоечнику и разгильдяю, лежа на диване кверху пузом, испытывать те же чувства, которые испытываешь, например, прикасаясь к древнему манускрипту или любуясь только что выведенной цепочкой формул. Вот в этом, по-моему, гораздо больше волшебства, чем в наших деньгах.

– Бог с ними, с книгами, – сказал я. – Лучше объясни, зачем все это? – Я показал на уходящий вдаль коридор.

– Режим секретности? – участливо спросил он.

– Избирательность чуда, – сказал я. – Когда волшебство – не для всех, оно колдовство, и есть в этом что-то неприятное, несправедливое. Зачем?

– Хорошим людям нужно помочь, слишком много здоровья у них уходит на поддержание душевного равновесия, – объяснил Стас. – Хороший человек должен жить долго.

– Хороший человек – всего лишь тот, кто не совершает дурных поступков. Этого достаточно. И что там у него в голове, то ли гордыня, то ли просто глупость – никого не касается.

– Всегда так, – сказал он с неожиданным раздражением. – Стоит только появиться хоть каким-нибудь результатам, обязательно приезжает кто-то, кому подавай вселенскую справедливость… – Он вдруг споткнулся.

– Scheisse[10]! – непроизвольно вырвалось у него.

– Уймись, – развеселился я. – Ты меня с кем-то спутал, я, кажется, тебя всего лишь о ваших деньгах спрашивал. Почему, собственно, деньги? Во все века они были синонимом алчности, средоточием греха, в лучшем случае – всеобщим эквивалентом, а вы тут рождественские гирлянды из них скручиваете. Какой в этом скрытый смысл?

Он поправил съехавшие с носа очки, размышляя над ответом.

– По-моему, никакого скрытого смысла, Иван. Деньги – самое удобное средство. У нас не было времени подыскивать другое.

– Абсурд на службе перевоспитания, – сказал я. – Средство от чего?

– Не «от», а «для». Представь себе уникальный механизм, где каждый элемент энергетически связан со всеми остальными. Это и есть деньги. Так почему бы не использовать уже готовую систему, чтобы соединить с ее помощью и людей? В единый здоровый организм.