Агент Иван Жилин - Александр Щёголев

– В каком смысле – выздоровление? – опять напрягся комиссар. Бывшие межпланетники бывают иногда ужасно тупы.

– Я не знаю, каким психическим расстройством страдает этот человек и страдает ли вообще, – ответил старик вежливо. – И строить догадки о причинах столь сильного возбуждения не возьмусь. Но эпилептоидный характер транса в сочетании с паранойяльной системностью бреда наводит на вполне определенные мысли. Я бы даже сказал – подозрения.

– Ладно, – криво усмехнулся Бэла, – ни черта не понял. Но принял ваше мнение на заметку.

Старик отвердел лицом.

– Вы хотите знать мое мнение? Ради Бога. У этого человека, по всей видимости, вывих бедра. Возможно смещение нескольких позвонков. Переломов, скорее всего, нет, но если через полчаса не освободить ногу от наручника, он может потерять стопу.

– Давайте поостережемся освобождать его до прибытия спецтранспорта, вы не против?..

Я не встревал в их диалог. Я поднялся по холму на несколько ступеней и присел, ожидая, когда ж ко мне-то придет реакция выздоровления. Очередное приключение опустошило мою душу (которой то ли не было у меня, то ли все-таки была). Частокол вопросов, возведенный полицейским и врачом вокруг этой пустоты, попросту пугал… Преступление, не позволявшее мне спокойно дышать, было раскрыто. Шизофреник-убийца. Неужели так просто? Безумный свадебный ритуал, придуманный и осуществленный маньяком, придуманная им же «измена»… И как это связывается с запиской, лежащей в моем кармане? Убив Кони Вардас, придурок хотел затем покончить и со мной, нож в его руке не давал повода сомневаться. Но при этом кто-то знал заранее, что со мной хотят покончить. Лейтенант Сикорски. По своей ли воле он предупредил меня? Или есть кто-то третий, кто двигает нашим лейтенантом, как неразделенная любовь водила рукой командированного? Каков бы ни был ответ, спасибо вам, неведомые доброжелатели. Странные чувства заполняют пустоту в груди, когда знаешь, что кому-то ты еще дорог.

Да, но зачем убивать Жилина у всех на виду, при таком скоплении свидетелей? Почему бы не сделать это тихо и культурно? Вот и думай теперь, о том ли покушении меня любезно предупреждали и не пора ли готовиться к новому, настоящему…

Старик подошел ко мне и встал на ступеньку ниже.

– Удивительный вы врач, – сказал я ему, с восхищением рассматривая его широченные ладони.

Он, смутившись, сложил руки на груди.

– Я в разных местах работал, – ответил он уклончиво. – Есть некоторый опыт. Чтобы лечить, надо знать, как наносятся повреждения.

– Самое удивительное, как вовремя вы приходите на помощь.

– Я почувствовал, – серьезно сказал он, – что настал момент, когда вам физическая помощь нужна не меньше, чем гносеологическая.

– Вы считаете, что этого парня запрограммировали? – спросил я напрямик. – Наркогипноз?

Он и глазом не моргнул, словно ждал подобного вопроса.

– Скорее волновой психодислептик, судя по припадку. Для любовного бреда, для паранойи ревности характерно вовсе не то, что мы наблюдали. Убедите вашего товарища, что применять психоволновые стимуляторы во время допросов в этом случае недопустимо, иначе симптомы интоксикации будут усилены. Как психотические, так и вегетативные.

– Волновой психодислептик – это вторая личность? – уточнил я. – Это доктор Джекил и мистер Хайд?

Старик с сомнением посмотрел на меня.

– Это много чего. Изолированные очаги в коре головного мозга с его помощью формируются так же легко, как и убираются. Вот вам и результат – паранойяльный синдром в виде экзацербации, то есть вспышки. При неумелом применении возможны генерализованные поведенческие эксцессы.

– А при умелом? – спросил я.

Он с любопытством смотрел вбок. Я посмотрел туда же и невольно напрягся. К нам бежал громадный жуткий человек ростом даже выше меня. Он был в комбинезоне с отрезанными рукавами и с нашивкой «Исторический факультет», с прямоугольной, выдвинутой вперед челюстью, с волосатыми руками, свисающими чуть ли не до земли. Я вскочил. Он подбежал и пророкотал, нисколько не запыхавшись:

– Вы Жилин?

– Как будто, – ответил я, на всякий случай вытащив кулаки из карманов.

– Мила, – представилось страшилище. – Мила Аврамович, начальник археологической экспедиции. Мне поручили вас найти и проводить.

Более волосатых людей я в своей жизни не видел: не только руки, но и плечи, шею, – все покрывал слой шерсти; шерсть, казалось, прорастала сквозь ткань. Горилла, а не человек. Он повернулся к старику и почтительно поклонился:

– Простите за беспокойство, мастер.

– Долго меня искали? – поинтересовался я.

– Мария мне посоветовала: ищи возле Гончара, не ошибешься. Жилин, говорит, Гончара не пропустит. А тут у вас, оказывается, такие дела творятся… – Он посмотрел на нервничающего Бэлу, на медитирующего убийцу, поочередно посмотрел на нас обоих и закончил мысль. – Рад, что вы уже познакомились.

Мы познакомились? Я мысленно прокрутил назад наш бессмысленный разговор. Старик не спросил моего имени, я не назвал себя; но, быть может, так и следует поступать людям, которые доверяют друг другу с первого взгляда?

Горилла с ласковым именем Мила отрывисто засмеялась.

– Мастер, научите его жить вечно. Мария за него очень просила.

Гончар посмотрел на меня и тут же отвернулся.

– Мила шутит, – сказал он твердо. – Я не могу вас ничему научить, простите. Вы и сам – мастер.

– Как жить вечно и умереть молодым, – с горечью откликнулся я. – Пособие для всех, кто развесил уши. Трудно вас, поэтов, понять.

– Мы пойдем, – рыкнул Мила.

– Поэты, – с трудом выговорил старик, словно радиофаг во рту разжевал. – От слова «поэтому». Поэт – то есть мудрец… Вы, конечно, тоже пошутили. Когда понимают, о чем шумит дерево, не понимая, почему оно шумит – и наоборот, – следует заняться либо психикой, либо физикой.

Он сказал это по-русски, чтобы я наконец хоть что-то понял. Как выяснилось, мы с ним говорили и мыслили на одном языке, – слишком поздно это выяснилось, ужасно жаль. Тогда я решился на последний вопрос.

– У вас в полиции, – сказал я, – служит некий лейтенант Сикорски…

– Руди? – спросил Гончар. – Хороший человек, цельный. Мой бывший пациент. Он что, как-то причастен к этому казусу?

– Вы бы поручились за него?

– Ну и вопросы, – произнес врач и задумался. – Семь лет назал Руди потерял смысл жизни. Это называется депривацией. Во время беспорядков сожгли оливковый сад, который он выращивал с раннего детства, более двадцати лет. Однако мы справились с ситуацией, мне даже удалось убедить его пойти работать. Он пошел в полицию… Поверьте, это хороший человек, много переживший.