Оборотная сторона правды - Дженн Мари Торн

не посещала занятия регулярно на протяжении девяти месяцев. Может, я каким-то образом лунатила весь прошлый год?

В вестибюле я сразу почувствовала, как поворачиваются головы, как до меня долетают обрывки разговоров. Поправив рюкзак, я обернулась и увидела группу девочек классом младше, нервно улыбающихся в мою сторону. Одна из них помахала рукой, и все они отвернулись, хихикая.

Стрижка не помогла.

— Кейт! — Лили Хорнсби коснулась моего плеча. — Ой, прости, — она понизила голос до шёпота. — Лучше говорить «Кэти»?

Значит, она получила моё сообщение. Я улыбнулась и обняла её.

— Думаю, ничего страшного не случится, если ты будешь называть меня Кейт.

— Это, наверное, странно — вернуться сюда? — она придержала для меня дверь, пока я искала в своём расписании номер шкафчика. Но не успела я ответить, как её здоровенный парень Скотт появился из-за угла вместе с двумя своими дружками и поцеловал её в макушку. Она стала краснее помидоров.

— С возвращением, Кэти… — усмехнулся Скотт. — Мы в пятницу идём в кино. Ты с нами?

— Да, конечно, — я улыбнулась. — Звучит здорово.

Все выглядели удивлёнными.

• • •

Когда я вернулась в дом Барри, его машина уже стояла на подъездной дорожке, но дом был пугающе тих. Я не сразу поняла, почему мне так показалось. Но затем до меня дошло, что телик выключен.

Я нашла Барри на кухне: он метался туда-сюда, пытаясь чем-нибудь заняться, а Тесс раздражённо отгоняла его.

— Почему не смотрите новости? — спросила я. Он пожал плечами.

— Нет настроения.

Я скептически подняла брови. Знаю, Барри и Тесс пытаются защитить меня, создавая свою версию зоны, свободной от всего, что связано с предвыборной кампанией. Возможно, это именно то, что мне нужно, но ночи длинные, и я не могу перестать думать об этом. Крутить в голове. Сходить с ума.

Где Куперы сегодня? В дороге или готовятся к школе? Как они объяснили моё отсутствие? Скучают ли по мне?

Когда я думаю о них, то чувствую почти физическую боль в груди, словно мой уход нанёс непоправимый ущерб сердцу. Это не то же чувство, как когда я потеряла маму: оно острее, но не такое опустошительное.

Острее, чем боль из-за Энди Лоуренса, но, чёрт, та тоже не желала утихать. Я понимала, что его молчание говорит о том, что Мэг была права: он использовал меня и бросил. Но осознания недостаточно, чтобы напрочь выкинуть его из головы. Он безжалостно врывался в мои сны, а иногда и мысли: стоит мне пройти мимо барбекю или услышать по радио Kudzu Giants. Даже автоматы по продаже вкусняшек напоминали мне о нём. А в школе было много этих автоматов.

Спустя несколько дней Лили застенчиво показала мне свой шкафчик, где висело свежее фото из модного журнала. На нём был актёр из «Тройного креста». Я подняла брови.

— Больше никакого Энди Лоуренса, м? — спросила я, пытаясь скрыть боль в голосе.

— Мне не понравилось, как он поступил с тобой, — сказала она, вскинув подбородок. Я благодарно коснулась её плечом, но как только мы свернули в следующий коридор, она не удержалась и наклонилась ко мне, шёпотом спрашивая: — А он хорошо целуется?

Мне пришлось признаться, что да. А затем сидеть весь урок, впившись ногтями в ладони, стараясь не думать о том поцелуе, причём так мечтательно, будто я хотела бы повторения, вместо понимания, что это ужасное и унизительное воспоминание, которое лучше бы забыть навсегда.

• • •

А затем случился звонок.

На третьей неделе учебного года Скотт организовал подготовительные занятия перед нашим первым большим тестом по математике. Когда к нему записалось больше человек, чем могло бы поместиться у него дома, я предложила провести занятия у меня. Тесс была взволнована: она приготовила печенье и наводила порядок в гостиной до последнего, пока Барри не утащил её. Сначала мне было страшно сидеть здесь с одноклассниками, вспоминая прошлый раз, когда здесь собралось так много народу и все смотрели на мужчину в кресле. Но чем больше человек приходило, наполняя комнату весёлыми голосами, тем больше меркло то воспоминание, как рисунок, стёртый с доски.

Лили пыталась вспомнить теорему Ролля, когда тётушка вновь прокралась в гостиную. На этот раз она похлопала меня по плечу.

— Тебе звонят.

Подумав, что звонит кто-то из опаздывающих на занятие, я поспешила к телефону, одним глазом поглядывая в сторону гостиной на случай, если они забегут далеко вперёд.

— Квинн, — голос на том конце провода театрально вздохнул. — Ты самый неуловимый человек, которого я знаю.

Меня бросило из жара в холод в мгновение ока.

Энди. Он нашёл мой номер. Он позвонил.

Опоздав на месяц.

Я хмуро уставилась в стену с цветочными обоями.

— Как ты узнал этот номер?

— Разве я не упоминал, что мой папа — президент?

Смешно.

— Почему ты мне звонишь?

— Потому что мне, наконец, разрешили.

Мой пульс участился, я ногой закрыла дверь в гостиную.

— Объясни.

Он невесело хохотнул.

— Там, в Канзасе, они просто взбесились, Квинн. Чтобы помочь твоей подруге, мне пришлось признаться, что мы с тобой встречаемся. И… — он прочистил горло. — Что у меня чувства к тебе. Мой папа не обрадовался. Но помог — своим особенным, совершенно политизированным способом. Из-за которого… — я слышала, как он громко сглотнул, его дыхание стало неровным. — В общем, да. Прости меня за это. Мне правда очень жаль. Я… Я и представить не мог, к чему это приведёт, а надо было. Я же не первый день в политике, должен понимать. Но иногда я бываю полным идиотом, — он нервно усмехнулся. И замолк.

У меня кружилась голова.

— То есть это не было… уловкой?

— Что? — в его голосе прозвучало искреннее недоумение. — Погоди… Ты что, пересмотрела Фокс-Ньюс? Ты же это не серьёзно, Квинн.

— Тогда почему ты мне не позвонил? — моя рука сжала трубку древнего кухонного телефона с такой силой, что пластик затрещал. — Прошло много времени, Энди.

30 дней и 22 часа, если точно. Не то чтобы я считала.

— Я был под домашним арестом. Никакого телефона. Выход в Интернет только под присмотром. Да, звучит странно, но… Это Белый дом, как никак. Уж где-где, а там могут обеспечить круглосуточный надзор. Но вот теперь начались занятия в школе, и с меня решили снять наказание. Особенно теперь, когда ты пропала с радаров. Я думал, что тебя тоже заперли на какой-нибудь суперсекретной базе Куперов, но твоя мачеха сказала, что ты уехала…

— Мэг? — я выпрямилась. — Это она дала тебе этот номер?

— Ага. После того, как я объяснил ей всю серьёзность ситуации, она… ну, сначала она бросила