Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Через два дня переговоры с Гугенбергом были прерваны. Некоторые из лидеров «Стального шлема» все же не были уверены в том, что руководство немецкой национальной партии исчерпало все возможности для достижения взаимопонимания с Гинденбургом. Поэтому дальнейшие беседы продолжались, но давление со стороны немецких националистов и региональных лидеров «(Стального шлема» возросло. Наконец, 14 февраля на собрании лидеров «Стального шлема» было объявлено, что организация поддержит кандидатуру Гинденбурга, только «<если будут конкретные свидетельства будущей перемены курса». В тот же вечер Мейснеру сказали, что безусловная поддержка Гинденбурга больше не обсуждается. Но если «Стальной шлем» рассчитывал, что вынудит президента таким образом пойти на уступки, он ошибся. Гинденбург решил принять выдвижение своей кандидатуры, независимо от позиции «Стального шлема».

А тем временем сторонники выдвижения кандидатуры маршала не дремали. Обращение Зама нашло отклик в массах. Менее чем через две недели после его опубликования уже больше трех миллионов человек поставили свои подписи под петициями, требующими выдвижения Гинденбурга. Одновременно Вестарп, Берг и другие сторонники продолжали попытки заручиться поддержкой консерваторов. Им удалось собрать несколько сот подписей. (Они также встретились и с довольно сильным отпором: даже старые военные товарищи Гинденбурга, такие как Макензен, отказались поддержать кандидатуру маршала на том основании, что он не порывает с левыми, а Берг вызвал такой взрыв негодования среди своих собратьев, что был вынужден уйти с поста президента Лиги немецких аристократов.)

Три миллиона подписей, собранных Замом, поддержка правых, обеспеченная Вестарпом и «Союзом Кифхойзера»[36], который все – таки удалось уговорить, оказались решающими. Гинденбург согласился стать кандидатом. Несомненно, частично его решение было продиктовано чувством долга, повелевавшим не покидать свой пост в критический момент, но и, как обычно, маршала беспокоил личный имидж. Без борьбы уступить поле боя «богемскому капралу» он считал позором. Такой поступок стал бы несмываемым пятном на его репутации. После серьезных размышлений маршал поведал Брюнингу, что он должен защитить и свое имя тоже. Он не может принять на себя ответственность за «самовольное» оставление ответственного поста в такое тяжелое время.

И все же сердце старого маршала переполнялось горечью, поскольку он знал, что, приняв поддержку левых, вызовет негодование своих самых близких друзей. Только днем ранее он получил очередное письмо от Макензена, который заклинал не принимать помощь социалистов. Одновременно Макензен заявлял, что фельдмаршал фон Гинденбург получит голоса всех своих товарищей, «если стрелка компаса его переизбрания укажет направо». Собственно говоря, руководство «Стального шлема» заявляло то же самое.

Только все эти критики, вероятнее всего, могли пребывать в убеждении, что Гинденбург был и остается их человеком. Став кандидатом, не согласившись ни на какие условия, маршал теперь чувствовал, что имеет право на некий примирительный жест. Сообщив Брюнингу о своем решении, он поднял вопрос о замене Гренера постоянным министром внутренних дел. В качестве подходящего кандидата маршал предложил старого члена немецкой национальной партии Оскара фон Остен – Варница. Кроме его политических пристрастий, у Остена не было никаких данных для занятия этого поста. Но он был землевладельцем, и Гинденбург, вероятно, надеялся, что он «прикроет» его от докучливой назойливости своих друзей – аграриев. Брюнинг встретил предложение довольно холодно, поскольку был невысокого мнения об Остене – старом человеке, которому было далеко за семьдесят. Его собственным кандидатом был Карл Гёльдерер – обербургомистр Лейпцига, которому позже, в годы Второй мировой войны, предстояло стать печально известным в качестве одного из руководителей заговора против Гитлера. Гёльдерер был недавно назначен комиссаром по ценам, призванным проводить правительственную программу по их урезанию. Брюнинг знал, что этот успешный и энергичный администратор в нужный момент сумеет дать достойный отпор нацистам. Но прежде всего, он не хотел оскорблять Гренера, который был его преданным сторонником в смутные времена. Канцлер ответил, что не хотел бы вносить какие – либо перемены, как раз когда рейхстаг вот – вот соберется и будет назначен день президентских выборов. Перемены станут более возможны после сессии рейхстага, да и то их следует проводить с большой осторожностью. Гинденбург неохотно согласился и чувствовал себя при этом, несомненно, глубоко несчастным.

Если нельзя изменить кабинет, можно найти и другие способы продемонстрировать свои симпатии. Поэтому Гинденбург потребовал, чтобы первое публичное объявление о его кандидатстве сделал генерал фон Хорн – президент «Союза Кифхойзера». После этого он выждал еще день и только потом принял предложение комитета Зама. Очень короткая речь Гинденбурга была составлена в тщательно подобранных выражениях: он подчеркнул, что считает себя доверенным лицом нации и чувствует себя обязанным перед всеми, кто будет за него голосовать. На его заявление почти никто не обратил внимания. В 1925 году он говорил то же самое, поскольку по такому поводу необходимо было сказать нечто подобное. Подлинный смысл его слов остался скрытым от всех, кроме разве что ближайшего окружения.

Как только Гинденбург связал себя согласием, Гитлер и Гугенберг начали действовать. Гугенберг до последнего момента старался убедить Гитлера сохранить единство «национальной оппозиции». После срыва переговоров с Гинденбургом он сразу поспешил в Мюнхен. Он просил Гитлера изменить условия, на которых тот соглашался поддержать кандидатуру президента. Он знал, как неохотно Гинденбург выступал против «(национальных» правых сил, и был уверен, что маршал все еще может стать их кандидатом, если Гитлер снизит планку. Но к этому времени Гитлер решил баллотироваться сам. Все еще не имеющий гражданства Гитлер попросту тянул время, выжидая, пока сможет выставить свою кандидатуру. Нацисты Брунсвика изо всех сил старались обеспечить ему штатную должность профессора «социологии и политики» в технологической школе Брунсвика. Назначение на государственную службу по немецким законам автоматически давало ему права гражданина, а значит, он мог баллотироваться в президенты. Гугенберг предупредил, что представители Немецкой национальной партии и «Стального шлема» никогда за него не проголосуют, но на Гитлера угроза не произвела впечатления. Он лишь холодно ответил, что в таком случае им лучше поискать своего кандидата. Он пребывал в непоколебимой уверенности, что большинство националистов, как и членов «Стального шлема», скорее проголосуют за него, чем за соперников.

Гугенберг это тоже понимал, но страх перед непомерными амбициями Гитлера был сильнее самых страшных опасений, и он не сдавался. Более того, он был уверен, что Гитлер не сможет победить Гинденбурга, и хотел избавить себя от унижения, связанного с поражением своего кандидата. Он тем больше стремился избежать подобной неудачи, поскольку считал, что время работает против «национальной оппозиции». Если она в самое ближайшее время не получит доступ к властным структурам, то, вполне возможно, не получит его уже никогда. В стране появились первые признаки постепенного экономического роста, да имелись и все основания считать, что Брюнинг вот – вот добьется существенных успехов во внешней политике, проведя переговоры по репарациям и разоружению. Тогда положение канцлера значительно упрочится и станет, можно сказать, несокрушимым. Но подобные рассуждения были неведомы Гитлеру. Нацистский лидер был настолько убежден в обреченности существующего режима, что попросту не принимал его в расчет. «Фюрер имел беседу с Гинденбургом, – записал Геббельс в своем дневнике. – Он не смягчил его слова. Реакционеры пытаются нас обмануть. Они ничего не добьются. Никогда прошлое не может одержать победу над будущим. Иногда так может показаться, но, в конце концов, юность всегда оказывается права».

Потеряв надежду договориться с Гитлером, Гугенберг решил сам стать кандидатом в президенты, но, узнав, что «Стальной шлем» выдвигает своего кандидата, отказался от своего намерения и решил поддержать коллегу. Выбор «Стального шлема» пал на Теодора Дюстерберга. Это был кадровый офицер, отлично зарекомендовавший себя на фронтах Первой мировой войны. Его военная карьера оборвалась ввиду поражения Германии. Он не мог и не хотел принять демократическую республику и вложил весь свой организаторский талант в «Стальной шлем», одним из лидеров которого (вместе с эмоциональным и непостоянным Зельдте) стал в 1926 году. Дюстерберг был человеком немногословным, сдержанным, неизменно придерживавшимся фактов, иначе говоря, профессиональным военным в лучшем смысле этого слова. Он не был оратором, умевшим воздействовать на аудиторию. По правде говоря, в нем не было почти ничего, что могло привлечь к нему широкие народные массы. Но в качестве кандидата от группы Гугенберга и «Стального шлема» он был вполне уместен. Славное военное прошлое, деятельность на посту лидера «Стального шлема», видное положение в лагере «<национальной оппозиции» – все это было несомненным достоинством в глазах правых. Более того, никто и не ждал, что он станет президентом. Его задачей было набрать достаточно голосов, чтобы ни Гитлер, ни Гинденбург не получили большинства. Тогда «Стальной шлем» и немецкая национальная партия окажутся в более выгодном положении и смогут повлиять на вторые выборы, отдав свои голоса наиболее подходящему кандидату.