Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский

вполне способная соревноваться с видами «святой земли», созданными Фра Анджелико (около 1420 года, ныне в Уффици) и Учелло (около 1460 года, из флорентийской Академии).

В Верхнем Египте, недалеко от Фив, во времена раннего христианства селились первые отшельники, из-за чего Фиваида олицетворяет «землю святых людей», сложноорганизованные горные или же холмистые, почти обязательно горизонтальные и фантазийные ландшафты. Я люблю аллегорические вариации на темы «святой земли», так как особых правил их изображения не существует, вот художник и самовыражается сколько может. Бонайути открывает эту «главную пинакотеку Пизы» (случайно или нет, но полноценной картинной галереи в городе не существует) замечательной, хотя и неважно сохранившейся композицией, похожей на выцветший ковер, плавно переходящий в блеклость древних стен, точно Фиваида – вот она, здесь, по соседству с палестинской землей. Четыре стороны цвета

Знаменитый «Страшный суд» Буонамико Буффальмакко (между прочим, персонажа Боккаччо), вдохновленный сюжетами «Божественной комедии», идет следом. По центру, в медальонах, – Спаситель и Богоматерь, окруженные ангельским воинством, под ним плотными рядами сидят святые, которыми «небеса» и заканчиваются (а остатки голубого цвета только начинают литься), так как дальше (ниже) возникает сцена, заполненная разноцветными толпами ожидающих своей участи. С левой, «зрительской» (по правую руку от Христа) стороны теснятся праведники, с правой – грешники (они более индивидуализированы, между прочим), под ногами их встают на дыбы гробы да могилы, и ангелы возвещают в медные трубы о наступлении Судного дня.

Дальше-то, на следующем «полотне» и вовсе во весь рост (чуть ли не до потолка) стоит желто-зеленый сатана с дымящимися, колыхающимися внутренностями и щупальцами, вьющимися по рукам, а вокруг орут, горят, извиваются, поджариваются грешники, проглатываемые и многократно пережеванные всяческими инфернальными существами со змеиными и звериными мордами.

Следующим номером идет окончательное и безоговорочное «Торжество смерти» все того же Буффальмакко, очередной раз вдохновленного стихами Данте. Вот и здесь есть скалистый утес, как на Фиваиде, и сонмы пикирующих в небе ангелов, архангелов и воинов света, несущихся на перепончатых крыльях с пиками и вилами на людей живущих, идущих, грядущих под ними. Среди них реет и Смерть с косой и седыми волосьями, вьющимися по ветру.

В нижней части справа локально изображено куртуазное празднество кавалеров и дам под широким, раскидистым древом, но если ближе к центру, то сцена с изящным обществом нелогично переходит в яму, заполненную трупами. В левой части фрески – некий король, отправившийся на охоту во главе многочисленной и разноцветной свиты. Внезапно наткнувшись на два разверстых гроба, кавалькада стопорится. Все смущены – и люди, и даже звери: лошади присмирели, собаки сделали стойку. Охота происходит у отрога гор, откуда вверх уходит дорога, – кажется, что это действительно еще один вариант Фиваиды, поскольку там, в горной выси, живут в трудах и молитвах праведники розовато-кирпичного цвета, которые, видимо… смогли спастись (?) и выпасть из общего тревожного хронотопа.

И все это изображено в такой динамике, что кажется почти очевидным: сцены же сосуществуют одновременно.

Тут мы переходим к торцу восточной стены, которая (точно так же, как и противоположная ей, западная) акцентируется не на фресках, но на надгробных памятниках, скульптурных группах, надгробьях с барельефами и пустых римских саркофагах.

Эти небольшие боковые галереи как раз и использовались для захоронений почетных горожан114, ученых, университетских преподавателей, юристов. Один из них – Филиппо Дечо, с 1535 года лежит в мраморной ванне и читает книгу.

Росписи есть и здесь, но они заслонены мраморами и сохранились совсем уже небольшими фрагментами: лакуны, которых с каждым шагом все больше и больше, наступают на изображенья облаками и бельмами. Тем более что часть и без того короткой восточной стены занимает часовня Карло дель Поццо с алтарем, посвященным св. Иерониму, и куполом, видимым со всех сторон Площади чудес (возвышается над всем Кампосанто), с коллекцией бесценных реликвий в шкафах по бокам центральной ниши. Некоторые из них перенесены сюда из Дуомо. Ну там, кусок Святого Креста, шип с Тернового венца, лоскуток одеяния Богородицы.

Унесенные ветром

Северная галерея Кампосанто кажется самой протяженной и, увы, монотонной, так как по всей своей длине (не считая пары часовен да надгробий) всерьез она прерывается дверным проемом только один раз – для сквозного прохода на погост с иерусалимской землей, некогда заполненный могилами, теперь же – ровный, зеленый газон. То есть вышло так, что самые почетные и дорогостоящие захоронения, которые берегли для наиболее влиятельных и богатых, не сохранились…

Когда-то именно северная стена, яркая и глянцевая, исполняла функцию гламурного средневекового журнала, ведь расписал ее Гоццоли, подхвативший цикл, начатый Таддео Гадди и Пьеро ди Пуччо. Но пострадала эта сторона как раз поболее прочих, обратив сцены из Ветхого Завета в разноцветную тень.

«Иосиф при дворе фараона» цветом стал похож на мятый советский рубль. От «Возведения Вавилонской башни» в основном остались ослепшие контуры, лишь слегка заполненные калейдоскопически сочными цветами. Словно фигуры, изображенные Гоццоли, – сосуды, из которых откачены маслянистые жидкости, оставившие только разводы на стенках. Но если подключить компьютерные программы и воображение, можно на мгновение ощутить, сколь плотными и блестящими, похожими на грезу, были когда-то все эти изображения, сегодня точно смытые дождем, как и «Строительство Ноевого ковчега».

Лучше сохранилось «Проклятье Хама», инсталлированное в роскошный архитектурный пейзаж. Он занимает на фреске почетное место, так что центр истории, свершающейся группой изящных людей, расположен под крытыми арками, уводящими в глубь воздушной ренессансной постройки. Продвигаясь на запад, мы все время будто бы углубляемся все дальше и дальше в историю человечества, пока не добираемся до сотворения мира и, наконец, до космогонической фрески с зодиакальным кругом от «пола» (на самом деле все фрески приподняты чуть выше человеческого роста) и до начала верхних перекрытий. Вселенная, напоминающая застиранный гобелен, состоит из разноцветных кругов – и это тот случай, когда все в ней более-менее интуитивно понятно, несмотря на плохую сохранность. Чуть позже я увижу этот узор в Музее синопий и узнаю его, в отличие от испода всех прочих композиций…

Западный торец точно так же разыгран как «зона престижа»: погребальные скульптуры и плиты прямо в полу образуют особенно эффектный, словно бы нарочито эстетски декорированный некрополь. Могилы поэта и историка Лоренцо Пиньоли, а также физика Моссотти погружены в дополнительный, крайне фотогеничный (особенно на закате) сон, объясняющий, почему Пизу так любил Шелли, уговоривший переехать сюда Байрона.

Обычно такие картинки упорядоченного, дотошно убранного запустения ассоциируются у нас с романтиками и викторианцами. Все они старательно копировали готические элементы уже после того, как на материке те вышли из моды