Вся правда о Русских: два народа - Андрей Буровский

Интересная деталь: я не раз слышал от потомков русского дворянства, что они не любят эту бородатую, лапотную Русь. То же самое я слышал и от многих интеллигентов, чьи предки до Катаклизма входили в народ русских европейцев. В том числе и у выходцев из народа первого поколения: Шаляпин — тоже первое поколение, и это не помешало ему не любить «лапотную», «кондовую» Русь. Видимо, это характерная особенность всего народа русских европейцев.

Многие ученые обращали внимание на огромный процент инородцев в карательных органах ЧК и НКВД, в рядах руководителей РСФСР и СССР первого советского двадцатилетия. Из этого они делали довольно справедливый вывод — истребляли, пытали и ссылали «не своих», что было психологически проще.

Святая правда: в еврейской среде типично очень негативное, даже агрессивное отношение к крестьянству (в том числе к русскому). Я уже приводил в пример перл про «неолитическое крестьянство». А вот говорит Лион Фейхтвангер: «На протяжении тысячелетий как особую добродетель мы превозносили связь со своей землей. Ограниченность индивидуума определялась небольшим куском земли, собственником которой он был. Проблема снабжения своей страны продуктами питания… решалась сословием крестьян, кормильцев маленькой страны. Жизнь народа строилась на производимых крестьянами продуктах питания… С развитием техники и совершенствованием средств передвижения это положение коренным образом изменилось. Продукты питания, которые прежде приходилось производить с чудовищными усилиями на собственной земле, нынче можно в 10 раз дешевле и с меньшими усилиями доставить из других стран, из других частей света. Внешняя и еще более внутренняя значимость оседлого крестьянина оказалась поколебленной. Тяжелая, неуклюжая мораль… потеряла свой смысл для свободно и легко передвигающихся с места на место людей современных городов… Человеку нашего времени, человеку машины, промышленности, развитых средств сообщения подвижность, независимость от земли становится одной из важнейших добродетелей. Кочующий из страны в страну человек стал теперь более жизнеспособным, более важным, чем крестьянин, пустивший глубокие корни в земле своей родины» [143. С. 18].

Л. Фейхтвангер никогда не был ни коммунистом, ни даже «сочувствующим». От силы — так, легкая теоретическая «розоватость». Сам он никогда не проводил карательных операций, не сортировал сосланных на преступных «кулаков» и добродетельных безлошадников и бесштанников, не загонял крестьянскую молодежь на разного рода стройки века для перевоспитания их индустриальным трудом. Но вся необходимая идеология для совершения всех этих преступлений тут уже содержится, причем полностью. Ведь и для убежденных коммунистов дик, неприятен крестьянин, но совершенно чарует человек машины, промышленности, больших городов.

В этом отношении к туземцу очень хорошо сливаются позиции европейской интеллигенции, еврейских интеллектуалов и русских европейцев. Для них всех совершенно одинаково туземец — это еще не вполне человек, а скорее заготовка человека. Его просто необходимо переделать… для его же блага, разумеется.

Интересно, что с таким же энтузиазмом неофитов боролись европейские городские интеллектуалы с европейской традиционной культурой — на 90 % крестьянской. Пафос инквизиторов XV–XVI веков очень часто подстегивался именно этим: ведь необходимо любой ценой переделать, переубедить, вколотить глупого язычника в «правильную» культуру христиан-бюргеров. Кстати, тогда в Германии тоже воевали европейцы и туземцы, принадлежащие к одному народу.

Русские интеллигенты XX века ведут себя (вероятно, и чувствуют) примерно так же, как образованный немецкий священник времен охоты на ведьм — кстати, прекрасное подтверждение любимой байки про Россию, отставшую от остальной Европы то ли на 200, то ли на 300 лет.

Я уже писал о конфликте «дураков» и «сумасшедших» при столкновении культур разного уровня развития. Для коммунистов, которые задумывают и проводят в жизнь так называемую коллективизацию, крестьяне — дураки, не понимающие, как жить. Интеллигенция может вовсе не разделять убеждения красных, среди интеллигентов много убежденных антисоветчиков; но отношение к туземцам разделяют и они. Конечно, поступают коммунисты нехорошо, считают не советские интеллигенты, и с мужиками тоже перестарались ребята. Но ведь надо же что-то делать с диким, отсталым мужичьем.

А для Н. Соловьева действия властей ясно показывают: Россия находится во власти «бешеных людей», и они могут выкинуть все, что угодно, они опасны просто сами по себе.

И знаете, в чем он совершенно прав? В том, что русские европейцы смертельно опасны для него самого и для таких, как он. Опасны, даже не затевая ничего скверного, вполне искренне стремясь принести благо русским туземцам. Просто такое уж у них понимание народного блага…

Раскрестьянивая, уничтожая и ссылая (часто на верную смерть) самых активных и работящих крестьян, русские европейцы искренне верят в необходимость этой жуткой работы. Можно долго рассказывать о том, как именно происходил весь этот кошмар. Происходят вещи, которые просто трудно объяснить, от которых разжижаются мозги.

Вот сравнительно «спокойная» история, без смертей и исчезновений без вести — дядя моей второй жены был сослан, когда ему было 2 года. Не он один, конечно, ссылался, вся семья. Никаких документов на малыша оформлено не было — формально он никогда не был репрессирован и никуда не сослан. И теперь уже пенсионер не может получить документов о том, что он — из репрессированных. Думаю, таких «людей без документов» и сегодня на Руси довольно много.

Коммунисты были убеждены — они полностью порвали с прошлым и все делают вовсе не так, как царские власти. До полного наоборот!

Но в одном важном отношении коммунисты поступали в точности так же, как ненавистные царские власти: они очень последовательно оплачивали развитие русских европейцев за счет туземцев.

Даже в учебниках по «Истории КПСС» не очень скрывалось, что индустриализация покупается ценой ограбления крестьянства. А уж тезис о «внутренних источниках» индустриализации — так вообще одна из священных коров советской власти.

Стройки социализма — построение целых городов и промышленных районов — например, Кузбасса — невозможны без разорения деревни. Взяли в одном месте, вложили в другое. Люди побежали из вымирающей деревни — а куда? На стройки социализма, туда, где есть работа, деньги и хлеб.

Как видно, сталинский тезис об усилении классовой борьбы по мере приближения к социализму не так уж и беспочвен. Для создания индустриального общества в России необходимо было изменить имущественное и общественное положение десятков миллионов людей.

И не только материальное и социальное положение! Этого мало! Чтобы родилась индустриальная Россия, возник многомиллионный слой рабочих, техников и инженеров, необходимо было изменить сознание этих людей, сделать их людьми другой цивилизации. С другой системой ценностей, с другим пониманием мира.

В более благополучных странах это происходило веками… Могло бы происходить и в России — если бы весь XIX век русских туземцев не оберегали от просвещения, как маленьких детей от матерщины.

По планам коммунистов предстояло перевести русских туземцев в качественно другое состояние быстро — за считанные годы, и притом насильственно. Не будем лишний раз про злого Сталина! Бухарин и Каменев предлагали еще более радикальные и страшные способы раскрестьянивания.

Любой вариант этого единого в главных чертах плана означал курс на быстрое уничтожение туземцев. Не обязательно физическое уничтожение.

«Ведь, чтобы уничтожить нацию, достаточно разорвать связь между поколениями, и сразу же исчезнет тот общественно-исторический опыт, что был накоплен, наработан народом за тысячелетия. Это — еще одна форма геноцида, когда население физически не уничтожается, но перестает быть народом» [144. С.13].

Русских туземцев предстояло уничтожить не как физических людей — однозначно подлежали истреблению сопротивляющиеся и неугодные по политическим мотивам (например, «эксплуататоры» — кулаки). Туземцев предстояло уничтожить… именно как туземцев.

Делатели прогресса и в Германии XV века, и в России XX ненавидят туземца не как человеческую личность, не как отдельную особь. Как человек, он может вызывать уважение своими личными качествами, быть интересен, приятен. Его ненавидят именно как туземца, представителя «неполноценной» цивилизации.

Его онучи, борода, стрижка «под горшок», вышитая рубашка, сарафан — все это воспринимается, как мундиры вражеской армии. Враг ведь тоже может обладать высокими личностными качествами, вызывать уважение; от этого он не перестает быть смертельным врагом и не ниже пафос борьбы, смертельной схватки, рукопашной во вражеских окопах.