Rosstan - Gurulev

Но оставаться и здесь не хотелось. Наверное, он бы с легкостью остался, если бы нашелся тихий и спокойный, радостный для жизни угол, но он знал, что нет такого угла, по крайней мере, не получится это у него – спокойствия, душевной расслабленности, умиротворенности.

Когда-то, очень давно, попалась Лахову на глаза газета со статьей о бродячем цыганском таборе. И уж не очень помнится, о чем статья, помнится только ее общий настрой – ругательная статья была, – да запомнились слова таборного старшины, объясняющего свое вечное странствие:

– Боги прокляли нас. Наш мир – дороги.

И слова таборного старшины не забылись, а только затерялись в темном колодце памяти, а вот теперь, вот сейчас, вспомнились. Лахов испытал некоторое облегчение от этих слов. Если нет другого объяснения его состоянию, то и такое, на худой конец, может пригодиться. Ведь, видит Бог, захотелось ему тихого спокойного угла, захотелось пожить несуетной жизнью, подумать, отыскать себя в мире, очистить от пыли, посмотреть на себя сторонним глазом: кто он есть на самом деле? И вот не очень-то это у него получается. Какая-то сила гонит его в не нужную никому и ему, Лахову, дорогу. Хотя… Хотя зря он так мрачно. Получается ведь иногда – подумать. Только не всегда хорошо бывает от дум. Даже чаще всего плохо. Но и без дум нельзя, это уж точно.

Около пирса подрагивали на волне, терлись со скрипом о деревянную стенку два рыбацких суденышка с высокими белыми рубками. С заветреной стороны пирса в уютном затишье приткнулись в берег в ожидании погоды несколько больших мотолодок с брезентовыми тентами и мощными подвесными моторами. На таких мотолодках иные трезвые, а чаще горячие головы рискуют переплывать пятидесятикилометровую ширь Байкала. Команды лодок – обросшие щетиной парни в ярких нейлоновых штормовках – сбились в тесный полукруг и, приподняв подбородки, рассматривали что-то далекое, передавая друг другу бинокль.

Скрипнул гравий, Лахов повернул голову и увидел остановившуюся неподалеку девушку в потертых джинсах и тесноватом сером свитере. Когда-то знакомая журналистка, баба ядовитая и легкая на слово, посмеялась над мужской наблюдательностью.

– Вы только почитайте, – говорила она, – как наши газетчики, да что там газетчики, почти все писатели, в своих творениях описывают женские туалеты. В лучшем случае они могут написать примерно так: «Она была одета в платье». И все! Вы понимаете – и все! Верхом наблюдательности будет уже сказать: «Она была одета в синее платье». Может быть, не так? А вы проверьте себя. Ну-ка скажи, Лахов, в чем сегодня пришла Ниночка-машинистка? Ты ведь на нее часто пялишься. И сегодня, поди, уже не раз в машбюро был. Да и не в осуждение я тебе говорю это – не пытайся краснеть. У тебя это давно, думаю, не получается. Ну так говори, в чем Ниночка сегодня пришла на работу?

Как ни старался Лахов, а вспомнить не смог, Ниночкин туалет плыл-расплывался, и на память приходил лишь пушистый джемпер мышиного цвета, который он видел год или два тому назад в магазине.

– Ну вот теперь сам убедился в своей слепоте, – подвела итог ядовитая баба.

С тех пор Лахов старался быть зрячим. Девушка была в джинсах, дорогих, импортных, и сером, ручной вязки свитере. На ногах новые, хотя успевшие уже запачкаться, кроссовки. Она коротко взглянула на Лахова и спросила, четко отрубая слова:

– Время. Скажите.

Лахов ответил. Девушка согласно тряхнула выгоревшей на солнце короткой челкой и, щуря глаза от обилия света, стала смотреть в ту же сторону, что и парни в цветных штормовках.

– Что там? Куда это все смотрят? – спросил в свою очередь Лахов.

– Я забыла, но кто-то из великих писателей сказал, что мы ленивы и нелюбопытны. – В голосе девушки послышалась веселая и дружелюбная ирония, свойственная, особенно на отдыхе, людям раскованным, умеющим жить так, как живется, да и любящим жить. – Нет чтоб самому выбраться из машины и посмотреть, что делается в мире. Там на дельтаплане собираются лететь.

Лахов давно знал, что характер у него неустойчивый, вернее, душевный настрой, мироощущение легко может меняться от любого, казалось бы, пустяка, но он все же удивился, что от слов девушки накатила светлая волна на душу. Так бывало в молодости, когда встречал он на нечаянных дорогах приятеля или когда случалась пусть маленькая, но нечаянная радость.

– Отчего же, – сказал он. – Мы еще любопытны.

О дельтапланах Лахов слышал, что-то читал о них и видел фотографии дельтапланов в полете, но чтобы так вот видеть воочию – не доводилось. Выбравшись из машины, он увидел на крутом склоне голой сопки по-мурашиному крошечных людей, которые суетливо, и в своей суетливости тоже напоминая муравьев, сновали вокруг ярко-красного треугольника. Через какое-то время из толпы выделились три человечка, стали по углам полотнища, подняли его над головой и медленно пошли к вершине сопки.

– Так сколько времени? – снова спросила девушка и неторопливо оглянулась на пирс.

– Вы, похоже, куда-то торопитесь? Но торопитесь как-то медленно.

– Торопиться я никуда не тороплюсь. – Девушка улыбнулась, улыбнулась открыто, и Лахов увидел, какие у нее белые, ровные, красивые зубы. Судя но всему, она очень хорошо знала об этом – о красоте своих зубов и улыбки – и приучила себя улыбаться как можно чаще. – Куда можно отдыхающему торопиться? Но боюсь опоздать на обед. А до обеда мне надо еще и рыбы купить.

– Так пойдите и купите.

– И пойду, – пообещала она успокаивающе. – Вот как только высокое или малое – я не разобралась – рыбацкое начальство уберется от катеров, так я сразу и пойду.

– Малое начальство – оно посерьезнее большого будет, – предостерег Лахов. – Чем меньше начальник – тем он заносчивее и неприступнее. Маленький начальник страх как не любит, чтобы о нем думали, что он маленький.

– Да я уже с рыбаками договорилась. Только здешние рыбаки – народ странный, говорят, желаем оформить наши торговые отношения через гастроном. – Девушка снова осветилась улыбкой.

– Денег, значит, не надо? Обычное дело. – Лахов чувствовал себя пожившим и умудренным житейским опытом.

– Пока я в магазин бегала, тут и начальство появилось. И вот – жду. Уже больше из принципа. Быть на Байкале, да не попробовать, что такое омуль, грех гораздо больший, чем спаивание мною неустойчивых рыбаков.

Так, перебрасываясь словами, они смотрели на сопку. Трое с красным лепестком поднимались все выше и выше, и Лахову уже не раз казалось, что они готовы остановиться, но, замерев на короткую минуту, люди продолжали двигаться к вершине. «Отдыхали», – понял Лахов.

Парни около лодок все нетерпеливее ждали своей очереди глянуть в бинокль, и Лахов, понимая, что они видят гораздо больше него, который раз пожалел, что за всю свою жизнь так и не собрался купить хороший бинокль, хотя всегда мечтал о нем.

Люди на сопке вновь остановились, как показалось Лахову, на обычный свой отдых – до вершины сопки было еще далеко, – и ярко-красное треугольное крыло вдруг отделилось от земли и медленно поплыло вперед, все больше и больше набирая высоту. Под крылом повис маленький черный человечек. Быть может, дельтаплан и не набирал высоту, летел по прямой, но чем дальше он уходил от места старта, тем дальше уходил от каменистой земли, круто обрывающейся вниз. Прежде Лахов представлял, что дельтапланеристы летят низко над землей и если случится какая неполадка с аппаратом, то человек, посягнувший на полет, отделается ушибами. Дельтапланерист летел уже на высоте никак не меньше пятидесяти, а то и всей сотни метров – так, по крайней мере, казалось, – и Лахов представил, как замирает сердце у летящего над землей парня от восторга и тревожного ощущения высоты. Свободный, незащищенный полет, быть может, продолжался еще долго, но Лахов этого уже не видел: дельтаплан скользнул над долиной и скрылся за горбом близкой сопки. По спокойному поведению оставшихся на старте людей Лахов знал, что у смелого летуна все хорошо.

Он глубоко вздохнул, сожалея, что так быстро закончился этот яркий полет, и одновременно с некоторой грустью думая, что ему-то, Лахову, никогда не придется испытать такого вольного и рискового парения – ушли нужные для спорта годы, чего уж там, – а все равно увиденное оставило в нем ощущение радости и полноты жизни.

Лахов повернулся к берегу и увидел, как по дощатому настилу пирса шла та джинсовая девушка, с которой он только что разговаривал. Она шла с наполненным рюкзачком в правой руке, рюкзачок, по всей видимости, был не таким уж и легким: она шла, изогнув стан так, как ходят молодые и стройные женщины с полным ведром воды.

– А вас, оказывается, можно поздравить с успехом.

– Думаю, можно. – Девушка опустила рюкзачок на землю. – Я это вполне заслужила. Пришлось в рыбачков вцепиться мертвой хваткой. Мои девчонки знали, кого отправлять на такую операцию. Но на обед я, похоже, опоздала.