Метка Каина - Том Нокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, мне остаться здесь?
— Да, пока оставайся там, пока мы со всем не разберемся. Сиди тихонько во Франции или в Германии, благодаря Шенгену ты проскочишь границы незамеченным. Заляг на дно. Очень, очень глубоко, черт побери. И ты сам понимаешь: звонить можно только из телефонов-автоматов.
— Да.
— Но ни в коем случае не используй дважды одну и ту же будку. Звони прямо мне, как раньше. И позвони Сьюзи вот по этому номеру…
Куинн похлопал себя по карманам и нашел авторучку. Записал номер.
Старший инспектор снова шумно вздохнул.
— Саймон… Мне очень жаль, что так случилось. Но ты должен… подготовиться к худшему. И не смотри то видео. Ты знаешь, насколько жестоки те выродки… Ладно, поговорим снова в ближайшее время.
В трубке щелкнуло, послышались длинные гудки. Саймон думал о своем брате.
«Я сделал собаку. Надеюсь, она тебе понравится…»
41
Утро было ярким, неописуемо ярким. Дэвида разбудил стук в дверь. Вошел какой-то служащий и сообщил:
— Мистер Келлерман хочет, чтобы вы вышли к нему на террасу.
Дэвид посмотрел на окно. Конечно, он снова заснул после того пробуждения, и спал долго и крепко; они с Эми даже не заметили, как за прозрачными занавесками поднялось солнце.
Он старался не думать о кошмарном сне, не вспоминать его. Но Эми что-то почувствовала.
— Ты как, в порядке?
— Да. Да, конечно… Слава богу, мы выбрались.
Эми посмотрела на него:
— Идем искать Элоизу.
Они переоделись в чистую одежду, которую нашли в шкафу, а потом вышли в коридор. Тут же появился служащий и проводил их наружу, на залитую солнцем террасу, выходившую на море.
Ветер утих. Пейзаж был суровым и первозданным: совершенно пустой песчаный берег, пара маленьких каменистых островков в заливе… Далекие крики чаек. Направо и налево тянулась каменистая пустошь, повторяющийся рисунок пещер и утесов. И только неуклюжая металлическая громада алмазного рудника вдали нарушала эту картину.
На террасе был накрыт стол. За ним уже сидел Ангус, попивая кофе. Рядом с ним находился Келлерман. На этот раз на нем был кремовый льняной костюм со сдержанным шелковым галстуком.
А напротив них за этим же столом сидела Элоиза.
Эми бросилась к ней и обняла молодую каготку.
Натан жестом пригласил Дэвида к столу, тут же добавив:
— Прошу, садитесь!
Они с Эми сели и оживленно заговорили с Элоизой. Девушка выглядела спокойной, даже счастливой. Или, по крайней мере, не испуганной.
Кто-то принес им корзинку булочек и печений, еще кофе, свежевыжатого сока и холодного мяса с хлебом. Роскошь стола просто ошеломляла: как будто они въехали в пятизвездочный отель, находившийся в аду.
Дэвид и Эми набросились на еду, внезапно осознав, насколько голодны. Но потом Дэвид вдруг перестал жевать, замер и вздрогнул… и сбросил кусок розового окорока со своей тарелки на сервировочное блюдо. И взял себе фруктов и хлеба. Не мяса. Мяса ему совсем не хотелось.
Келлерман наблюдал за ними, не спеша попивая кофе из фарфоровой чашки. Молчаливый, отчужденный. Рядом с ним на столе лежал очень плоский сотовый телефон. Дэвид никогда не видел таких тонких трубок.
Ангус заговорил первым:
— Ребята, пока что мы в полной безопасности. Я уже переговорил с Натаном. Бандиты не осмелятся сунуться в Шперргебит. Только не мимо охраны.
— Ты уверен?
Ангус бросил быстрый взгляд на Натана. Тот кивнул, рассеянно, что-то проверяя в своем телефоне.
Ангус снова повернулся к Дэвиду и Эми.
— Так что можете расслабиться. На денек-другой.
Дэвид чуть не рассмеялся — открыто, зло. Расслабиться?
Образ Альфонса не покидал его мысли, он как будто врезался в подкорку. Человек, сгорающий в огне, превращающийся в уголь, отчаянно кричащий в смертельной агонии… Мигель, вдыхающий запах человеческого мяса… Кагот-каннибал…
Но Дэвид, сгорбившись над тарелкой, все же закончил завтрак. Хлеб, фрукты, сыр. Никакого мяса. Они говорили о пингвинах и чайках, живущих на островах в открытом море. Элоиза сказала, что накануне нашла на пляже янтарь, прекрасный янтарь.
— И там полно агатов!
Ее энтузиазм трогал, ее детская непосредственность очаровывала, но Мартинес не мог справиться с собой. Слишком многое произошло, и он не мог просто болтать о пустяках. Не мог, и всё. Он отодвинул стул, встал и извинился, сказав, что ему нужно побыть в одиночестве. Эми посмотрела на него, Дэвид попытался улыбнуться, но это ему не удалось. И он не произнес ни слова — не хотел говорить о чем попало.
Мартинес пересек террасу и спустился по бетонным ступеням на пустой пляж. Большое промысловое судно стояло на якоре в заливе, за островами. Песок здесь был серым, он сверкал в горячих лучах солнца. Береговая линия, насколько мог видеть Дэвид, была пустынной, как лунный пейзаж. Берег запретных территорий. Последнее убежище каготов.
— Эй…
Мартинес обернулся. К нему подходил Ангус.
— Дэвид… с тобой все в порядке?
Последовала короткая болезненная пауза.
— Да, все хорошо.
Ответная улыбка шотландца была и грустной, и скептической. Он ничего не сказал. А Дэвид уже не в силах был терпеть. Он должен был признаться; ему необходимо было высказаться.
— Ангус… как ты думаешь, возможно ли… — Он с трудом выдавливал из себя слова. — Могу ли я оказаться каготом? Или потомком каготов, по меньшей мере. Я просто думаю о своем дедушке… о том, что он постоянно чего-то стыдился, чувствовал себя виноватым. Единственное, что приходит мне в голову, — он тоже был каготом. Может, узнал об этом в Гюрсе, как и Хосе Гаровильо.
Ученый вскинул голову, и его бледное, белое лицо в резком солнце Шперргебита показалось Дэвиду еще бледнее.
— А я все думал, когда ты доберешься до этой мысли.
— Ну, и?.. Что ты думаешь?
— На мой взгляд, у тебя нет никаких внешних признаков синдрома кагота, кроме разве что цвета кожи и волос.
— Я так и думал. Боже…
— Но это совсем не значит, что ты сойдешь с ума. Не наверняка. Ты можешь оказаться совершенно здоровым и нормальным, как Элоиза. А может быть, и нет.
— Боже…
— Единственный способ узнать все наверняка — генетический тест. Если хочешь, я могу это сделать прямо здесь, в лаборатории. Ты действительно хочешь знать?
Правда подступила совсем близко, и она была абсолютно невыносимой. Вроде анализа на СПИД, только бесконечно хуже. Мартинес уставился на море. На воде появилось небольшое судно, ближе, чем большое промысловое. Может, это был какой-нибудь ялик, принадлежавший местному рыбаку.
Дэвид глубоко вздохнул.
— Я сам не знаю, Ангус. Это… черт побери, это так трудно. Если честно, я жутко боюсь. Мне не хочется узнать, что я… такой же, как Мигель. Я боюсь, что не смогу вынести это.
— Само собой.
Мужчины пошли по пляжу, поддавая ногами камешки, тихо разговаривая. Ангус пребывал в меланхоличном, рассеянном настроении; он говорил о Семени Змея, о библейских сказках, о другой, специфической человеческой расе. Потом ученый вдруг остановился и уставился на грозное синее море, на маленькие островки вдали; он заговорил о ранних видах гоминидов — Homo antecessor, Homo habilis, потом о Homo floresiensis, карликовых родственниках современного человека.
— Знаешь, они могли дожить и до того времени, когда возникла письменная история. — Нэрн окинул взглядом каменистые островки. — В дрожь бросает, правда? Они могли затеряться где-нибудь на островах Индонезии — эльфы, хоббиты, гоблины…
Дэвид почти не слушал. Он молчал, погрузившись в размышления.
Ангус показал на волны:
— Морская крапива. Медузы.
В нескольких метрах от них в прибрежной воде роилось множество полупрозрачных красных существ, желеобразных, мелких и крупных; иные достигали почти метра в диаметре, их тела и щупальца пульсировали. Они были прекрасны, но вызывали отвращение. Ангус пустился в подробные объяснения:
— Chrysaora Hysoscella. Намибийские медузы. Они всегда напоминают мне вагины. Цветом и ритмом движения. Перистальтика женского оргазма. — Он присмотрелся к медузам. — Но вот сейчас они кажутся мне похожими на… плавающие раны. Большие плывущие красные раны.
Ученый посмотрел на Дэвида, а потом сказал со сдавленной яростью:
— Я ведь просто позволил ему умереть. Разве не так?
— Прости?..
— Альфи. Мой малыш Альфи. Я позволил им убить его… позволил этому долбаному Мигелю…
— Нет, Ангус. Ты пытался его спасти.
— Но мне это не удалось. Мне не удалось…
Шотландец в этот момент выглядел таким беззащитным, ранимым… вся его дерзость исчезла, и вечная улыбочка, и болтливая самоуверенность — тоже. Лицо ученого искривилось, он едва сдерживал слезы.
— Я пытался найти какой-то способ! Я действительно искал! Искал! И я нашел. Молочай. Но было уже слишком поздно.