Метка Каина - Том Нокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ангус уставился на подвижные пески впереди. Дюны уже почти исчезли, они приближались к другому пейзажу — более плоскому, с легкими признаками зелени; это все еще была пустыня, но с маленькими, странно выглядевшими деревцами верблюжьей колючки и желтыми акрами девственной древней ныли. Дэвид посмотрел на часы. Они ехали уже много часов. Сотни и сотни миль, прямиком через Центральную Намибию. И не встретили ни единого человеческого существа.
Ангус сказал:
— Нам сейчас надо двигаться к Аусу. А потом — через пустыню к Рошу. — Прищурившись, посмотрел на солнце. — Хотя нам не добраться до Ауса до темноты… — Он откинулся на спинку сиденья. — Так, я говорил о готтентотах. Еще одно койсанское племя — хотти, оседлый вариант бушменов. Ну, как бы то ни было, у них у всех есть весьма странные обычаи, от которых просто бросает в дрожь. Ранние исследователи находили их в высшей мере возмутительными. Вроде обыкновения шамана мочиться на молодоженов. Вряд ли это может кому-то понравиться. Или почитание саранчи. И, конечно, поедание внутренностей поверженного врага. А бушмену после свадьбы удаляли одно яичко. Разве это не сверхстранно? — Ангус диковато усмехнулся. — Я частенько дразнил Альфи на эту тему. Предлагал уехать со мной в Шотландию, с одним яичком. В медицине отсутствие одного яичка называется монорхизмом. Он мог бы стать Монорхом долины Глен!
Эми заговорила, и в ее голосе слышались переполнявшие девушку чувства:
— Ангус, мне это совсем не кажется смешным!
— Нет?
— Ты что, расист? Или поддерживаешь некоторые идеи расистской теории?
Следом за ними над дорогой тянулся огромный шлейф пыли, похожий на шлейф платья невесты, оранжево-серый, плывущий по ветру…
Шотландец ответил очень резко:
— Я презираю расизм. Расизм — это просто глупость. Это как ненавидеть обезьяну за то, что она — не овца. Кроме того, все мы — дети Божьи. Все мы братья и сестры.
Дэвид был изумлен не на шутку:
— Ты веришь в Бога?
Ученый почти разгневался:
— Да как можно не верить в Бога? В таком месте, как это? Вот величайшая пустыня Намибии. Посмотри на нее, на самое засушливое место в мире, которое питается только влагой туманов, приходящих с моря… Присмотрись к этим пародиям на деревья. Суккуленты. Им достаточно тумана и росы, чтобы выжить. Это же совершенно ни на что не похожая экосистема!
Он показывал на толстые, колючие, неуклюжие деревья с массивными ветками, резко выделявшиеся на фоне безоблачного неба.
— Это кокебром, колчанное дерево, суккулент. Флора и Фауна здесь весьма примечательны. Особые кактусы, особые виды жуков, тысячелетние деревья, зарывающиеся в землю… И еще тут есть гиены — невероятно злобный подвид бурой гиены. Я видел однажды такую в Людерице, так она меня напугала до полусмерти. Эти гиены пробираются на песчаные побережья и крадут детенышей тюленей. Смахивают на театральных злодеев.
Дэвид подумал о Мигеле, который гнался за ними, подкрадывался к ним… как бурая гиена.
Ангус все говорил и говорил, продолжая бесконечный монолог:
Вот потому-то я и верю. Посмотрите на все это! Оглядитесь вокруг! Это ведь не случайность, что так много религий родилось именно в пустыне. А эта пустыня — самая устрашающая из всех. Вы посмотрите на нее! — Ангус почти яростно взмахнул рукой, показывая на дикий ландшафт. — Мне бы хотелось доставить в аэропорт Людерица полный самолет атеистов и отправить их через эти пустоши с горсточкой орехов кешью. Десяти дней не пройдет, как они либо помрут, либо станут глубоко верующими. Атеисты! Ха! Шли бы они…
Дэвид совсем запутался. Он ничего не мог понять в этом Ангусе Нэрне. Шотландец не был похож ни на одного из знакомых Дэвиду людей. А ученый все продолжал говорить:
— Конечно, я совсем не думаю, что Бог — славный парень. Нет, он не таков. И Вселенная устроена на фашистский лад. Это тирания, безумная диктатура. Сталинский террор. Ирак Саддама. Все в ней основано на случайности, все пугает. Мы все по ночам лежим и думаем: когда за мной придет смерть? Разве не так? И исчезаем один за другим. Приходит смерть-гестаповец и тащит тебя неведомо куда, и тебя изощренно пытают — то раком легких, то сердечными приступами, то болезнью Альцгеймера. — Ангус говорил почти сам с собой. — И люди шепчутся, говоря друг другу: «А ты слышал о таком-то? Он умер. А о таком-то? Он тоже умер. Его увезли прошлой ночью…» — Шотландец покачал головой. — Альфонс, бедняга Альфонс…
Машина продолжала нестись на юг. Ангус наконец умолк.
Дэвид думал о своем деде и об орле, кружившем в небе Аризоны. Пустыня Сонора выглядела прекрасной, но Ангус был прав: это все равно пустыня, обитель суккулентов, хотя она может и ошеломлять иной раз своей красотой. Зеленая и желтая бушменская трава, бледные акации, розовые солончаки, пересеченные рубцами давно заброшенных железнодорожных путей. Эта пустота зачаровывала; а красные и фиолетовые дюны, внезапно возникавшие на горизонте, парили над подернутыми дымкой вечными песками как некое воспоминание… воспоминание о призрачных горах…
Дэвид смотрел вперед, и гнал машину, и думал о своем деде. О непонятном чувстве вины старика.
Desolada, desolada, desolada…
Три часа спустя солнце зашло, и красновато-пурпурное небо стало угольно-черным. Они молча и очень быстро продолжали нестись сквозь тьму. Сквозь настоящую, великую тьму пустыни.
Стало холодно.
Они молчали, вконец измученные. И слишком часто в свете фар вспыхивали глаза ночных зверей — лисиц, охотившихся на летучих мышей, пустынных зайцев. И снова тьма. А потом фары высветили большой указатель: «Шперргебит. Алмазная зона 1. Крайне опасно».
— Хорошо, — сказал Ангус. — Давай по той грязной дороге.
Еще двести метров — и внезапно вспыхнули ослепительные огни. Два вооруженных чернокожих появились из деревянной хибары с винтовками на изготовку. Они держали факелы; лица у них были мрачными и решительными.
— Стой!
Ангус высунулся из окна машины.
— Соломон, Тилак! Это я.
Последовало молчание.
— Ангус?
Теперь мужчины улыбались.
— Ангус, чертяка! Мы же могли тебя подстрелить!
— Извините, ребята… извините…
Охранники отступили назад. Один из них махнул выразительно рукой, позволяя им проехать дальше.
И они поехали. Проселочная дорога была усыпана камнями, машина отчаянно подпрыгивала. Хотя в серебристой темноте трудно было что-либо рассмотреть, но ландшафт вокруг вроде бы изменился. И воздух стал еще холоднее.
Дэвид вдруг осознал, что ощущает запах моря, соленый, пряный.
А потом перед ними и впрямь возник океан, злобно мерцавший в лунном свете. Дорога побежала по берегу, по голым серым камням. Впереди замигали огоньки, возникли силуэты каких-то строений, больших зданий, ощетинившихся антеннами, увешанных тарелками спутниковых приемников.
— Рудник Тамар Майнхед, — сообщил Ангус. — Остановись вон там.
Реакция на их прибытие последовала незамедлительно: сразу же откуда-то появились несколько мужчин; один из них был высоким и апатичным белым, в невероятно неуместном здесь сером фланелевом костюме.
— Натан, — очень устало произнес Ангус, — это Эми Майерсон и Дэвид Мартинес. Друзья. Те самые друзья Элоизы. Ребята, это Натан Келлерман.
Келлерман подошел ближе. Он был молод и хорош собой.
— Бог мой, Ангус, что с вами всеми случилось? Ты ужасно выглядишь!
— Ничего, мы в порядке. Просто нам нужно поспать. А так все хорошо…
— А Альфонс, где Альфонс? И другие? Какого черта случилось?
Ангус только пожал плечами, и они замолчали.
Натан Келлерман вскинул наманикюренную руку. Его тон стал резче. В голосе прорезался американский акцент.
— Ты привез те образцы крови? Последние образцы, Ангус!
— Да.
— Тогда… — Дэвид увидел, с каким облегчением улыбнулся Келлерман, продемонстрировав безупречные белые зубы, — тогда все в порядке. Идемте в дом. Робби, Антон! Помогите хорошим людям.
Они медленно шли через светлое современное здание — кабинеты, коридоры, спальни… Чистота и современность являли собой разительный контраст с нищетой пустыни. Дорогие плоские телевизоры, сияющая белая кухня. Стальные холодильники, наполненные пробирками. Это было похоже на перемещение во времени, на вывих пространства… как если бы посреди джунглей кто-то наткнулся на венецианское палаццо.
Дэвида и Эми проводили в спальню. Мартинес пытался выглядеть спокойным, обычным, пока они раздевались, но некая не оформившаяся до конца мысль тревожила его. Что-то такое… что-то… Что именно?
Он посмотрел на свои руки. Они что, действительно слегка дергаются? Может быть, они все же подхватили неведомую инфекцию… от растворившихся трупов…
Дэвид подумал о Мигеле, нюхавшем мясо. Он подумал о глазах Эми, о том, как она смотрела на него… не смотрит ли она до сих пор и на Мигеля так же, время от времени? Дэвида смущало отсутствие Элоизы. Эми подошла, поцеловала его.