Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

брань и увидишь разные возмутительные сцены, которые вблизи вовсе не кажутся мелочами. Петербург со своими прямыми широкими улицами, низкими домами, заборами и безобразными площадями кажется ужасно уродливым после европейских городов; видно, что город построен по приказу солдатами и для солдат. На улицах встречаются барышни в мужских шляпах, надетых набок, с дерзкими физиономиями, короткими волосами, торчащими щетиной. Эти барышни (я с некоторыми встречалась по делу) необыкновенно развязны в обращении и с первой встречи говорят вам: голубчик, душенька и пр. Образованные мужчины крайне невоспитанны. Я холодна со всеми, с кем ни встречаюсь, и избегаю их фамильярности. Я и прежде ни с кем не сходилась, теперь и подавно. Скука меня одолевает здесь, ехать хочется поскорее, но куда и что будет там, в другом месте? По крайней мере дело будет в провинции, в сельской школе, я крепко надеюсь, может быть, оно займет, если нет, то плохо, другого спасенья искать нечего. Притом же я делаюсь все раздражительнее и требовательнее к людям.

Журналов и книг никаких не читала, сижу дома, читаю историю и занимаюсь арифметикой. Из журналов пользуются особенным успехом «Современник» и «День», в провинции их тоже особенно уважают. «Голос» пользуется очень дурной репутацией, недавно «Московские ведомости» в полемике с «Голосом» обвиняли друг друга в продажности. «Северная пчела» на них притопнула, но обвинение их не опровергала, так что «Голос» остался во мнении публики как подкупленный журнал. Говорят, что «Петербургские ведомости» честнее всех газет, хотя дельного и умного в них мало.

Через три недели еду к матери, через Москву, очень бы желала я получить к тому времени письмо от Вас для Новосильцевой.

Как-то Вы живете теперь, добрейшая душа! Я так часто думаю о Вас, и вспоминаю я Вас про себя постоянно, но почти ни с кем не говорю, потому что личность Ваша для меня священна и я не могу говорить о Вас спокойно. Вашего письма жду как праздника.

Прощайте до следующего письма, не забывайте Вашу Полиньку.

Мой поклон Евгению Андреевичу.

Р. S. Надеюсь скоро прислать Вам денег для отдачи за кольцо и часы.

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

Кёльн 25 окт. [1865]

Милая Полинька, очень я удивилась, получив письмо ваше из Пет. Я думала, вы в Спа еще. Хуже всего то, что вы пишите письмо без адреса, и я не знаю, куда отвечать вам. Я была очень нездорова и опять у меня было много печали. Холеры я не боюсь, да она была очень слаба и теперь почти совсем прошла. Теперь у меня Соня Феоктистова, которую я так люблю, и я могу сказать, не имею ни минуты свободной. Я выбрала секунду, чтобы написать вам несколько слов и сказать, что я вас люблю по-прежнему и не забываю и не забуду.

Пишите иногда и что знаете нового. Ваше последнее письмо хотя не радостно, но интересно. Прошу и впредь всегда писать, что знаете. Рада я, что вы с вашим добрым отцом. Ему должно быть очень приятно и радостно жить с такою доброю и милою дочерью. Господь благослови вас, а вы его не забывайте. Спокойствие в религии, без нее жить худо. Целую вас.

Пришлите свой адрес.

Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 275.

Петербург, 2 ноября

Сегодня был Ф[едор] М[ихайлович], и мы все спорили и противоречили друг другу. Он уже давно предлагает мне руку и сердце и только сердит этим. Говоря о моем характере, он сказал: если ты выйдешь замуж, то на третий же день возненавидишь и бросишь мужа. Припоминая Го, я сказала, что это один человек, который не добивался толку. Он по обыкновенной манере сказал: «Этот Го, может быть, и добивался». Потом прибавил: «Когда-нибудь я тебе скажу одну вещь». Я пристала, чтоб он сказал. «Ты не можешь мне простить, что раз отдалась, и мстишь за это; это женская черта». Это меня очень взволновало. Он пригласил меня в присутствии А. Осип.[181] вместе в театр. Я сказала: не пойду с вами в театр, так как никогда не ходила, отнесите этот каприз той же причине, которую перед этим сказали. «Вы позволяете», – сказал он. «Что мне? Я не позволяю и не не позволяю, но вы-то своим тонким соображением непременно так должны думать».

Вчера была у Петра Ивановича. Он был необыкновенно любезен.

6 ноября

Был Ф[едор] М[ихайлович]. Втроем, с ним и с А. О., мы долго говорили. Я говорила, что сделаюсь святой, пройдусь босиком по Кремлевскому саду в Москве и буду говорить, что ангелы со мной беседуют и проч. Я много говорила. А эта О., которая верует, что из образа Богородицы текло масло, и не ест по средам скоромного, сказала под конец: «Вот так же говорил Филипп Демидов, но он потом сознался, что болтал чушь». Это меня поразило. Мне пришло на мысль, как скоро и легко можно попасть в чучело у этого народа. У меня мелькнула мысль написать повесть на этот сюжет.

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 129–130.

Сюжет новой повести

Машенька, нежная, чувствительная девушка в гадкой семье. Она обладает талантами, много читает, но в семействе, особенно братья, глумятся над ней. Только в двоюродном брате, ей кажется, что она находит сочувствие, и она с ним разговаривает, но вдруг она нечаянно подслушивает в разговоре, что мать и братья насмешничают над ней. Он не возражает, даже вторит им, чтоб не попасть самому на зубы. Пораженная этим, она с отчаянья отдается человеку, которого любила, за то, что он казался ей наивным и простым. Она знает, что он ее не любит, но надеялась полюбить. Человек тот смотрит на нее легко и все говорит, что у него есть цели важнее любви. Когда она наскучивает ему, он оставляет ее под предлогом важных дел.

Из гордости девушка старается подавить тоску и расстается с полным достоинством, но вскоре отчаяние овладевает ею. В это время она идет к монаху искать утешения. От грубого приема св. отца она растерялась и расплакалась перед ним, но потом ею овладело чувство стыда и отчаяния. Вскоре она успокаивается, оправдывает себя, но горе побеждает ее. И она умирает, одинокая, непонятая, оскорбленная, но с верой в людей и с глубокой покорностью.

Черновой набросок А. П. Сусловой, помещенный с обратной стороны тетради с «Дневником» (16 ноября 1863 – 6 ноября