Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

когда здесь начнутся каникулы, собираемся все в Париж по train de plaisance[173]. Здесь недавно был какой-то [?], но я его видела мельком. Он говорил, что был у Вас в Париже и что Вы обо мне вспоминали. Я кое-что почитываю, больше историческое, и очень хандрю, особенно когда больна. Нездоровье должно мне очень мешать во всем.

До свидания, дорогая Графиня.

Желаю Вам всего хорошего, главное здоровья.

Ваша Полинька.

Р. S. Не оставляйте меня долго без известий об Вас.

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

[1-я половина августа 1865]

Любезная Аполлинария Прокофьевна.

M-me Salias уже давно здесь – а от вас ни строки – я думала, что вы приедете с ней повидаться.

Что вы поделываете, что ваша сестра, собирается ли она в наши края на вакации?

В Людмиловке происходят перемены, Якоби едет в Берн, Шелгунова на водах, говорят, будто Голицына одна хозяйничает – вот как.

Кланяюсь дружески вашей сестре, а вас прошу не забывать совсем преданную вам N. Огареву.

Воскресенье.

Н. А. Тучкова-Огарева – А. П. Сусловой // Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 281.

В августе 1865 года Достоевский, будучи за границей, виделся с Сусловой в Висбадене; к сожалению, мы ничего не знаем о характере этого свидания: Суслова не записала о нем в своем Дневнике ни слова, хотя продолжала вести его с известной последовательностью, и даже сообщает в нем, под 17 сентября 1865 г., об эпизоде нового своего увлечения: ясно, что прежняя страсть к Достоевскому уходила в прошлое.

Петухов Е. В. Из сердечной жизни Достоевского (Ап. Прок. Суслова-Розанова). С. 44.

10 (22) августа 1865. Висбаден

Вторник

Милая Поля, во-первых, не понимаю, как ты доехала. К моей пресквернейшей тоске о себе прибавилась и тоска о тебе.

Ну что если тебе не хватило в Кельне и для третьего класса? В таком случае ты теперь в Кельне, одна, и не знаешь, что делать! Это ужас. В Кельне отель, извозчики, содержание в дороге – если и достало на проезд, то ты все-таки была голодная. Все это стучит у меня в голове и не дает спокойствия.

Вот уж и вторник, два часа пополудни, а от Г[ерце]на ничего нет, а уж время бы. Во всяком случае, буду ждать до послезавтрого утра, а там и последнюю надежду потеряю. Во всяком случае, одно для меня ясно: что если никакого не будет от Г[ерце]на известия, значит, его и в Женеве нет, то есть, может быть, куда-нибудь отлучился. Я потому так наверно буду заключать, что с Г[ерце]ном я в очень хороших отношениях, и, стало быть, быть не может, чтоб он во всяком случае мне не ответил, даже если б и не хотел или не мог прислать денег. Он очень вежлив, да и в отношениях мы дружеских. А след[овательно], если не будет никакого известия, стало быть, его нет в Женеве в настоящую минуту.

Между тем положение мое ухудшилось до невероятности. Только что ты уехала, на другой же день, рано утром, мне объявили в отеле, что мне не приказано давать ни обеда, ни чаю, ни кофею. Я пошел объясниться, и толстый немец-хозяин объявил мне, что я не «заслужил» обеда и что он будет мне присылать только чай. И так со вчерашнего дня я не обедаю и питаюсь только чаем. Да и чай подают прескверный, без машины, платье и сапоги не чистят, на мой зов нейдут, и все слуги обходятся со мной с невыразимым, самым немецким презрением. Нет выше преступления у немца, как быть без денег и в срок не заплатить. Все это было бы смешно, но тем не менее и очень неудобно. И потому, если Г[ерце]н не пришлет, то я жду себе больших неприятностей, а именно: могут захватить мои вещи и меня выгнать или еще хуже того. Гадость.

Если ты в Париж доехала и каким-нибудь образом можешь добыть хоть что-нибудь от своих друзей и знакомых, то пришли мне – maximum 150 гульденов, а minimum сколько хочешь. Если б 150 гульденов, то я бы разделался с этими свиньями и переехал бы в другой отель в ожидании денег. Потому что быть не может, чтоб я скоро не получил, и во всяком случае тебе отдам задолго прежде отъезда твоего из Франции. Во-первых, из Петербурга (из «Биб[лиотеки] для чтения») наверно пришлют самое большее дней через 10 на имя сестры твоей в Цюрих, и во-вторых, если б даже Г[ерце]на и не было в Женеве, то во всяком случае, если он надолго уехал из Женевы, то ему, стало быть, пересылают приходящие на его имя в Женеву письма; а если он ненадолго уехал, то, стало быть, воротившись, сейчас ответит, а, след[овательно], я во всяком случае скоро получу от него ответ. Одним словом, если что можешь сделать для меня, но не отягчая очень себя, то сделай. Адрес мой тот же: Wiesbaden, Hôtel «Victoria».

До свидания, милая, не могу поверить, чтоб я тебя до отъезда твоего не увидел[174]. Об себе же и думать не хочется; сижу и все читаю, чтобы движением не возбуждать в себе аппетита. Обнимаю тебя крепко.

Ради Бога, не показывай никому письмо мое и не рассказывай. Гадко.

Твой весь Ф. Д[остоевский].

Подробно опиши мне свое путешествие, если были неприятности. Сестре поклон.

Если же Герцен пришлет до твоего письма, то я, во всяком случае, уезжая из Висбадена, сделаю распоряжение, чтоб мне письмо твое переслали в Париж, потому что я туда немедленно поеду.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 129–130.

Париж, 13 (1) сентября 1865 г.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).

[Висбаден] Четверг, 24/12 августа. [1865]

Я продолжаю тебя бомбардировать письмами (и всё нефранкированными). Дошло ли до тебя мое письмо от третьего дня (от вторника)? Доехала ли ты сама в Париж? Всё надеюсь получить от тебя сегодня известие.

Дела мои мерзки до nec plus ultra[175]; далее нельзя идти. Далее уж должна следовать другая полоса несчастий и пакостей, об которых я еще не имею понятия. От Герцена еще ничего не получил, никакого ответа или отзыва. Сегодня ровно неделя, как я писал ему. Сегодня же и срок, который я еще в понедельник назначил моему хозяину для получения денег. Что будет – не знаю. Теперь еще только час утра.