Попугай с семью языками - Алехандро Ходоровский

издыхания. Прежде чем враг доберется до этой священной крысы, ему придется пройти через труп Сепеды.

С севера прибыл гонец, известивший о триумфе. Танки, сбив два бомбардировщика, направлялись в Арику. Лебатон, не слишком громко, но так, чтобы слышали все, пообещал Непомусено Виньясу восстановить статую, но уже без шарфа, закрывающего лицо. Поэт воздел руки, будто победитель в боксерском матче, и поприветствовал шахтеров, устроивших ему овацию.

Пристроившись около плоского камня, генерал устроил военный совет. Он нарисовал мелом по памяти северную часть Чили, обозначив выходы на поверхность: где выбираться для внезапного нападения, где прятаться при воздушной тревоге. Правда, стопроцентной точности не было, некоторые из них могли вообще не существовать. Мудрая крыса указала им на сеньору Гаргулью, единственную, кто — как она сама утверждает — понимает язык этих животных, которым шахтеры будут вечно благодарны за помощь. Но в качестве главнокомандующего он не имеет права основывать свои планы на поддержке с их стороны. Крысы могут исчезнуть в любой момент, оставив отряд беззащитным среди горных расщелин. Разумнее всего использовать крыс, насколько возможно, но не полагаться на них целиком. Самое лучшее, если удастся привлечь новых людей. Попайчик чуть не перебил его: теперь, превосходно понимая Теофило, он мог бы стать переводчиком, но без доверия нет любви, а лишь любовь к крысам, имеющая в своей основе уничтожение всех предрассудков, могла обеспечить их полную преданность. Серые союзники вовсе не делали им подарка, даже если люди этот подарок и заслужили, а вступили в войну тоже в надежде обрести свободу. Не своенравные животные, а верные спутники на всю жизнь и до конца времен. Планета больше не принадлежала одному только роду человеческому, ее надо было делить с другими. А разделив, можно было во сто крат умножить богатства Земли… Но тут Попайчик понял, что, попробуй он высказать эти мысли, его сочли бы тронутым. Придется дожидаться удобного момента, чтобы все объяснить. Легкое поскребывание по голове стало знаком того, что Теофило пробудился и одобряет его молчание. Что ж, будем слушать Лебатопа…

— А чтобы привлечь новых людей, мы рассчитываем, в первую очередь, на присутствующего здесь Хуана Нерунью, — Непомусено издал приличествующее случаю «эхм», — который объедет рудники и, читая там новую поэму, еще более зажигательную, чем «Гимн шахтерам», призовет всех присоединиться к восставшим ради победы Революции.

Виньяс поправил три пряди на лысой макушке и взглянул искоса на Вальдивию. Тот успокоительно махнул рукой. Ободренный этим, Виньяс взял слово:

— Вдохновляемый музой Справедливости, я создам прямо перед рабочими массами лучшее из моих творений. Обещаю вам полный триумф — насколько это зависит от моей лиры.

Снова аплодисменты. Поэт попросил дать ему помощника — конечно же, товарища Вальдивию. Лебатон сообщил, что грузовик уже готов отправиться. Гонец из Антофагасты довезет их, спрятанных между бочек с салатом, к рудникам Чукикаматы, где революционного барда уже ждут десять тысяч сторонников. В случае успеха — но сомнений тут не было — они поедут дальше, от деревни к деревне, от шахты к шахте. Поэзия Неруньи зажжет полстраны.

Ноги дона Непомусено едва не подкосились, а ноги хромца, казалось, вытянулись. Позже, прыгая в кузове медленного грузовика и жуя листок салата, — наконец-то над головой чистое звездное небо! — Виньяс отечески похлопал Вальдивию по плечу:

— Знаешь, приятель, у меня уже есть наготове три гениальные строчки, которыми я завершу твою поэму. Изучай тщательнее мой стиль, не стоит портить его долгими периодами. В сущности, главное в поэме — это конец, все прочее — лишь разминка и подготовка.

Хромоногий раскрыл рот — то ли поперхнулся листком салата, то ли его затошнило.

Проклятая мумия! Как бы самому не стать сушеным трупом! Нет! Никаких тощих коров, даже если он услышит тысячу «клак-клак-клак»! На него станут наседать сверху и снизу, спереди и сзади, справа и слева, пускай — он, Геге Виуэла, не тронется с места, защищаясь ногтями и зубами! Даже если придется связаться с такими типами, как этот прилизанный генерал Лагаррета. Все из-за дурости Пили! Это донельзя узкое лицо — лбом генерала явно обделили, — этот мундир из английского казимира, подбитого китайским шелком, эти очки в золоченой оправе, эти перчатки из козлиной кожи, эти ботинки, натирая которые, не один солдат слег от чахотки!.. Черт, черт, черт! Самба — и та неспособна его развеселить… Что делает он, президент Республики, в полночь, в старой крепости, один, вдали от столицы, ожидая этого пренеприятнейшего субъекта? Пять минут опоздания! Нет, решительно, этот Лагаррета все больше его раздражает. А что же будет дальше? Спокойно, Виуэла! В твоих руках сейчас — не палка, а уснувшая змея!

Но нет, все в порядке: это шум вертолетного винта. В конце концов, ветер довольно сильный — может быть, они задержались из-за плохой погоды? Через окно Виуэла увидел, что генерал один. Никто, никто не должен знать об их встрече! Надо бы скорее позаботиться об исчезновении этого парня. Отравить уздечку его лошади? Прикончить выстрелом в лицо? Да какая разница! Там посмотрим. А теперь — прямо к делу и никаких сантиментов.

Войдя в холл, Лагаррета отрапортовал писклявым голоском:

— Задание выполнено, господин президент!

— Когда?

— Десять минут назад.

— Свидетели?

— Ни одного.

— Сделали все сами?

— Нет. Два надежных солдата.

— Ошибка: проболтаются!

— Я заложил взрывчатку им в грузовик. Отбивные не разговаривают.

Генерал, скрывая улыбку, снял очки — протереть. У Геге мурашки пошли по коже. Да он рехнулся — спица в ботинках! Впрочем, если череп так сдавлен с боков, это, видимо, неизбежно…

— Вы уверены, что ни у кого не возникнет подозрений?

— Даже ее собственная мама поверит.

— А лицо?

— Разбито сапогами. Кровавое месиво.

— Подушечки пальцев?

— Срезаны.

— Лобок?

— Как вы приказали, его выбрили в форме сердца и выкрасили светящейся оранжевой краской.

— Мотив?

— Самоубийство. Кинулась из окна.

— Вы точно взяли ту, которую нужно?

— Обижаете, Ваше превосходительство. У меня был отличный альбом с фотографиями. Двоюродная сестра госпожи Пили, по причине сексуального отклонения, одевалась как мужчина. Опознать ее было легко.

— О боже! Как я мог забыть! Она ведь была девственницей!

— Не волнуйтесь, господин президент. Я все продумал до мелочей: прежде чем размозжить лицо, солдаты ее изнасиловали. Про одного она даже сказала: «вот это хобот».

— Почтовые открытки?

— Заставили написать пятьдесят штук.

— Прекрасная работа, генерал!

— Всегда рассчитывайте на меня, Геге Виуэла!

Вот дерьмо. Опустил «Ваше Превосходительство» и «Господин». Он-то может запросто называть его «генерал», но когда такой солдафон в ответ обращается по имени. Бррр. «Этот опасен: в два счета организует военный переворот. Остальные генералы тут же его поддержат. Мед