Лабиринты чувств - Дубровина Татьяна

— Какое событие? Что, что, кто, как? — как клушка, закудахтала Елена Семеновна.

Врач понял, что сморозил глупость, однако слово не воробей.

«Шила в мешке не утаишь», — подумала Юлька и подтвердила:

— Да, в конце января.

— Какой ужас, — прошептала мама.

— Какая глупость! — воскликнула Ольга.

— Какое счастье, — возразил Комаров и крепко обнял Юльку. Доктор имел на это полное право: ведь он был «виновником всего».

Вот так и закончились съемки репортажа из глубинки, который Андрей Васильевич патетически называл «правдой жизни».

Сестры покинули Саратов, оставив родителей в состоянии полного шока.

Глава 7

ДЕЕСПОСОБНЫЙ ГРАЖДАНИН

Разоблачение Юлькиной тайны произошло, к счастью, в Костино отсутствие, и коллеги пока ничего не знали.

Андрей Васильевич решился, кажется, наконец зачислить молодую журналистку в штат, а разве беременных нынче берут на работу! С ними хлопот не оберешься, уйдут в декрет, а потом плати им денежки ни за что ни про что! Так что от начальника Юлька свое состояние тщательно скрывала.

К сентябрю у нее стала меняться фигура, и наивный руководитель редакции отнесся к этому весьма одобрительно:

— Остепеняешься, Синичкина? Это хорошо. Превращаешься из вязальной спицы в подобие женщины. Давно пора. И бредовых идей вроде поубавилось.

Их действительно поубавилось, потому что поприбавилось других забот.

Скажем, назревала проблема одежды. Пока еще удавалось стянуть на животе молнию джинсов, но ясно было, что это ненадолго. Скоро придется обновлять гардероб, а это стоит денег.

Накопления прибавлялись медленно, и они были предназначены для других целей: на пеленки, пустышки, бутылочки. Причем все это понадобится в двойном количестве, и коляску придется покупать парную, а она дороже обычной.

— Хочешь, возьми поносить мое платье от Ле Монти, — предлагала Ольга. — Оно все в драпировках, широкое.

— Хочу. Спасибо.

— Только, чур, с одним условием!

— Пятен не сажать?

— Ха, легко решила отделаться! Пятна — само собой. А еще — расскажи, кто это тебя… осчастливил!

— Носи сама свои драпировки. И не лезь в мои дела.

— Ну, Юльчик! — Оля сгорала от любопытства. — Хоть намекни! Хоть на какую букву!

— На В.

— Василий? Валентин? Неужели Вовочка? Ты глянь, какое платье роскошное! А? Неужели не соблазнишься?

— Ладно. Не Вовочка, а Венечка. Гони платье!

— Венечка… фирма веничков не вяжет… Погоди-погоди, это тот самый, что ли?

— Какой тот самый? Ты его не видела.

— Зато слышала! Не его самого, а как ты с ним по телефону ворковала. Вы еще про какой-то завод говорили, про какую-то технологию… Скучища! Тот, да?

— Тот самый.

— И что же он у тебя… простой рабочий?

— Не совсем простой.

— А! Квалифицированный! Шестого разряда! Или мастер участка? Просто блеск. Ну, Юльчик, таких идиоток, как ты, днем с огнем поискать.

— Вот и поищи, если заняться нечем.

— Согласись: сглупила ты.

— Тебя забыла спросить.

— Что-то он давно не объявлялся. Слинял?

— Отстань.

— Точно, слинял. Так надо будет его найти и на алименты хотя бы подать! Пусть раскошеливается! А то — хорошо устроился: нам, мужчинам, не рожать, сунул-вынул и бежать!

Нет, это было выше Юлькиных сил! Она произнесла тихо, но так угрожающе, что Ольга сразу притихла:

— Слушай, милая моя. Или ты заткнешься… раз и навсегда… Или — собирай свое шмотье, и свое платье от Ле Монти, и свои брюлики и уматывай с глаз моих! Куда хочешь, к Игоряшечке, к фигашечке, к предкам в родимый Саратов, к туркам в солнечную Анталию — мне все равно. Понятно?

Оля ответила кротким и смиренным тоном:

— Чего уж тут не понять, кретинка ты моя безмозглая! Жаль мне тебя. Фигней маешься.

И — осталась жить с сестрой, в коммунальной квартире на Дорогомиловской.

…В начале сентября вернулись Кузнецовы. При первом же взгляде на Юлин животик Лида поняла, что ее худшие опасения подтвердились. Все хорошее, что когда-то возникло между ними, было забыто напрочь.

Началась затяжная квартирная война, с вызовами милиции по поводу нарушения паспортного режима и незаконного проживания на московской жилплощади Ольги Синичкиной.

Этот вопрос Юльке, правда, удалось утрясти довольно легко и даже с выгодой для себя: она предложила Веронике Андреевне материал о самоотверженной службе рядовых сотрудников милиции. Разумеется, главным героем репортажа был их участковый, бравый малый с гусарскими усами, которые на газетной фотографии вышли очень живописными.

Редакторша была в восторге, участковый тем более. Он пригрозил Кузнецовым, что оштрафует их за ложные вызовы.

Тогда Лидия, а следовательно и Борис, стали срывать злость на Василии Павловиче. Никогда еще старику не приходилось так туго.

Только Катюшка не принимала участия в этой вражде и в отсутствие родителей приходила поиграть то с дедом Васей, то с тетей Юлей.

Однажды, когда деревья уже начали желтеть, в Лидином беспросветном существовании вновь мелькнул лучик надежды.

В дверь позвонил молодой симпатичный мужчина с огромным букетом роз.

— Вы к кому?

— К Синичкиной.

— Ольга куда-то смылась. Догадываюсь даже, куда именно. Гак что — ушами вы прохлопали, упорхнула пташка.

— Я к Юлии Викторовне.

Лида пригляделась:

— Я вас вроде бы уже видела?… Постойте-постойте… вас звать…

— Михаил.

— Мишенька! — просияла Лидия. — Как я рада, как я рада! Юленька! К тебе Мишенька!

И она побежала на кухню подогреть борщеца с пампушками, если молодые люди являются с букетами — то это неспроста!

Миша и в самом деле пришел неспроста.

— Мы так долго не виделись, Юль. А я все думал, думал… Каждый день. И каждую ночь.

Юлька молча подрезала стебли роз.

— А ты изменилась.

— Да, я изменилась.

— Еще больше похорошела.

— Спасибо. Только это неправда.

— Правда! Юль… я без тебя не могу. Выходи за меня, а, Юль?

И конечно же в этот момент вторглась Лидия с угощением, но Михаил заорал на нее:

— Я любимой женщине предложение делаю! Руки и сердца! А вы тут со своими глупостями! Оставьте нас в покое!

— Ой, предложение! — взвизгнула Лидия и всплеснула руками, отчего, естественно, кастрюлька грохнулась на пол, и борщ расплескался по паркету кровавой лужей.

Юля глянула — и выскочила из комнаты, зажав ладонью рот. Ей привиделся тот страшный лоток в абортарии, который стоял на полу…

Когда она вернулась, побледневшая, все уже было вытерто, и соседка убралась восвояси.

— Ну как, Юль? — Михаил ждал ответа.

— Ты очень хороший человек, Миша. Я очень тебе признательна.

— Согласна?!

— Нет, не могу. Я жду ребенка, Миш. Даже двоих. Близнецов.

— И… у них есть отец? То есть… конечно, есть. Я хотел сказать: ты за него выходишь замуж?

— Нет. Он уехал.

— Надолго?

— Навсегда.

Михаил помолчал, осмысливая услышанное. Но вскоре встрепенулся, глаза его заблестели:

— Ты не горюй, Юль! Ну, наткнулась на подонка, подумаешь! Зато я… Будем считать, что они мои! Я смогу стать хорошим папой, вот увидишь! Если мы сразу распишемся, не надо будет даже усыновлять! Родятся — и сразу мои! В паспорт ко мне впишем… Жить переедем ко мне…

Юля медленно, задумчиво проговорила:

— Вот и он, дееспособный и правоспособный гражданин…

— Что?

— Извини, это я так.

— Я понимаю, тебе трудно решиться сразу, с бухты-барахты. Тем более ты в таком состоянии… Я не знал, а то бы я тебя подготовил… Ты подумай, а?

— Прости, Мишенька. Мне незачем думать. Я не смогу стать твоей женой.

Михаил сжался, впился ногтями в диванный валик:

— А дети?

— А что дети?