Лабиринты чувств - Дубровина Татьяна

Глава 5

РОДЕО

Майка совсем полиняла и выцвела, но это его ничуть не расстраивало. Волосы отросли и развевались по ветру, и только по залысинам на высоком лбу можно было узнать прежнего Квентина.

Одна из бесконечных проселочных дорог привела его в небольшой городишко под названием Уайтстоун. Здесь царила всеобщая радостная суета: ожидалось открытие ярмарки, со всеми сопутствующими удовольствиями.

По улочкам сновали мужчины, все, как один, наряженные в ковбойские костюмы, словно для маскарада: в шляпах с загнутыми полями, в сапогах с загнутыми носами.

Родео! Родео! Это слово выкрикивалось тут и там. Предстоящие соревнования обещали стать гвоздем праздника.

Публика тянулась к окраине Уайтстоуна, где, на границе с маисовыми полями, настоящие мужчины должны были выяснить, кто же из них самый-самый настоящий.

Была уже даже воздвигнута дощатая триумфальная арка, через которую победитель, снискавший лавры, войдет в город. Да нет, не войдет: его внесут на руках, а женщины станут осыпать его цветами и спелыми маисовыми зернами.

Потом мэрия устроит в его честь торжественный прием с выпивкой за счет городской казны. А имя героя занесут в специальную книгу в золоченом переплете, где перечислены почетные граждане сего славного города.

Более того: целый год, вплоть до следующего родео, семья триумфатора будет получать пособие. Не очень больше, но для небогатых семей значимое. Таков уайтстоунский обычай.

Все это Квентин успел узнать, потягивая холодное пиво в компании по-ковбойски наряженных местных жителей. Он уважал людей, у которых есть традиции. Традиция — корень, и всякое развитие питается ее соками.

Естественно, Квентин решил присутствовать на состязаниях, тем более что зрелище обещало быть захватывающим.

Но сильнее всего его любопытство было возбуждено тем, что главным претендентом на победу, общепризнанным фаворитом, был ковбой по фамилии… Джеферсон!

— Джефферсоны — они такие! — подмигивали друг другу уаитстоунцы с видом знатоков. — И дед их частенько брал призы в свое время, и папаша! Этого, правда, бычок однажды зашиб насмерть. Жаль беднягу. Зато старший сын победил не в простом родео, в международном! Только — в автомобильном, но это все равно! Теперь пришел черед младшенького.

— А тебя-то как звать, дружище? — интересовались новые знакомые.

— Джефферсон, — честно отвечал Квентин.

— Будет врать-то! — неодобрительно морщились настоящие мужчины и отходили от самозванца, желающего незаслуженно примазаться к славе знаменитого ковбойского клана.

Квентин остался в одиночестве: местное братство отторгло его.

Не слишком огорчившись, он купил себе дешевую ковбойскую шляпу, из тех что продавались на каждом шагу, и зашагал в сторону ярмарки.

…Но дороге к месту соревнований Квентин задержался: услышал вдруг, как за придорожными деревьями кто-то громко рыдает. Да не один, а сразу несколько голосов.

«Наверное, тут похороны, — подумал он. Вдвойне несчастная семья: потерян» близкого именно в тот день, когда у остальных — праздник! Может, я смогу чем-то помочь?»

В саду стояла белая деревянная беседка. В ней вокруг стола расселось скорбящее семейство.

А на столе неподвижно лежал рослый молодой парень с закрытыми глазами.

«Лет двадцать ему, не больше», — подумал Квентин, и на сердце у него стало еще тяжелее.

— Соболезную вашему горю, — тихо произнес он, снимая шляпу.

На него едва взглянули. Все были слишком погружены в свои переживания.

Средних лет женщина, видимо, мать, уронила голову парню на грудь. Она больше не могла плакать и только судорожно вздрагивала время от времени:

— Мой мальчик! Моя надежда!

Девушки, сестры, обнявшись, голосили:

— О, Джонни, Джонни, как же теперь быть! Какой ужас! Как это могло случиться! И именно сегодня!

— Да тихо вы, куропатки! — властно прикрикнул на них дряхлый старик, одетый, как и все в городе, в клетчатую рубаху. Он держался достойно, однако Квентин заметил, что его морщинистые щеки тоже мокры от слез.

Глава семейства, кряхтя, поднялся со скамьи и подошел к столу. Стоял молча, не говоря ни слова.

Потом поднял свою сухую старческую руку и похлопал лежащего парня по плечу, как, наверное, не раз делал это при жизни внука.

«Покойник» вдруг подпрыгнул и заорал:

— Дед! Что ты делаешь! Больно!

Квентин отшатнулся. Он ничего не мог понять.

Остальные, однако, ничуть не испугались, а только горестно закивали друг дружке.

— Так и есть. Ключица сломана, — определил старик. — Какого черта, Джон, тебя потянуло в день родео лазить по деревьям! И какого черта тебя угораздило сорваться, как будто ты не мужчина, а ни на что не годный мешок с дерьмом!

Девушки опять заголосили, а безутешная мать размахнулась и влепила лежащему сыну хлесткую пощечину.

Квентин вступился за парня:

— Зачем вы так! Ему и без того больно, а вы… Я, грешным делом, подумал, что он умер…

Дед сурово возразил:

— Лучше бы он умер!

— Лучше бы я умер, — подтвердил сам парень и опять закрыл глаза. Казалось, ему в самом деле не хочется жить дальше.

— Но почему? — недоумевал Квентин. — Ключица срастется, и все будет в порядке.

Дед строго оглядел его. И сразу заметил отсутствие и клетчатой рубахи, и сапог с заклепками и шпорами, и блестящих ремней, дополняющих традиционный ковбойский наряд.

С разу видно: этот человек пришел издалека, а значит, может не понимать трагизма того, что случилось. Он не знает, что такое ковбойская честь!

— Теперь весь Уайтстоун будет говорить, что Джефферсоны струсили! — объяснил он бестолковому гостю. — На нас начнут указывать пальцами: смотрите, Джон Джефферсон притворился больным, чтобы не вступать в схватку с Ирвином и Уильямом Доу! И проклятое семейство Доу получит приз фактически без боя — ведь кроме моею внука у них нет настоящих соперников!

Джонни застонал — не столько от боли, сколько от стыда. А женщины опять заплакали.

Старик вдруг спохватился: что это он разоткровенничался с посторонним!

— А вы кто будете? — спросил он.

И Квентин ответил честно, как и прежде.

— Я — Джефферсон.

Плач тут же прекратился.

На этот раз ему поверили.

…Братья Доу выглядели не менее свирепыми, чем быки, которых держали в загоне и поглядеть на которых повел Квентина старый Джефферсон…

Новоявленного «родственника» нарядили по всем правилам, хоть и трудно было так быстро раздобыть ковбойский костюм его размера. Особенную сложность представляли остроносые сапоги, которые налезли бы на его огромные ножищи.

Но и их удалось отыскать в старом сундуке: наследство чуть ли не от прапрадеда, возможно, пошива прошлого века. Одна из выгод, которые предоставляются традицией, — неуязвимость перед веяниями переменчивой моды.

И теперь, когда родео готово было стартовать, все население Уайтстоуна обсуждало сногсшибательную новость: клан Джефферсонов будет представлен не Джоном, а его кузеном, прибывшим по такому случаю из Лос-Анджелеса.

— А он ничего, — переговаривались на деревянных трибунах местные красотки. — Только в седле держится немного странно. Смотрите, как смешно спину выпрямляет!

Естественно, Квентин ездил верхом не по-ковбойски.

Он с детства любил верховую езду и держал не одну собственную конюшню. Но привык к гордым тонконогим породистым лошадям-аристократам с шелковистыми гривами, приобретенным на элитных международных аукционах.

А тут ему выделили коренастое полудикое существо непонятной масти: голова белая, туловище вороное, ноги пегие. В роду у этого животного наверняка были и мустанги, и зебры, и лошади Пржевальского. Словом, чуть не морские коньки…

А вот кличка коня Квентину понравилась: разноцветного зверюгу звали Ва-банк. Наверное, азарт в крови у всех Джефферсонов на свете: на это чудушко они тоже ставили по-крупному.