Калигула или После нас хоть потоп - Йозеф Томан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За жизнь, – сказал Фабий и прижал к себе Квирину. Ответ был не очень понятен жрице, но это нисколько ее не обескуражило:
– …за жизнь благодарят. Церера благодатная, и просить хотят о… О чем вы просите?
Мгновение стояла тишина, потом Квирина проговорила:
– О здравии и долгой жизни императора Тиберия…
У жрицы опустились руки. Никогда еще не случалось, чтобы кто-нибудь из бедняков молился за здоровье императора. Удивительно. Она с изумлением посмотрела на Квирину, но повторила перед богиней ее просьбу.
Огонь играл на жертвеннике. Восковой Амур таял в нем.
– Богиня милостиво приняла вашу благодарность и просьбу. – Жрица поспешно закончила обряд и ушла.
Квирина нервно крутила кольцо. Неожиданно оно соскользнуло у нее с пальца и ударилось о мрамор. Черный камень раскололся надвое. Квирина расплакалась.
– Фабий, ты видишь? Дурной знак. Агат разбился.
Фабий вздрогнул. Этого не должно было быть. Она перепугается. Будет долго думать об этом. Как ее утешить?
– Глупенькая, ведь это хорошо. Это был твой глаз, понимаешь? Твой блестящий чудный глаз. Но ведь у тебя два глаза. Ну вот, в перстне теперь тоже будут два…
Она не улыбнулась и все продолжала мрачно разглядывать черный камень.
Фабий был взволнован. Он погладил девушку по голове и тихонько вышел из храма.
***Луций спускался вниз по песчаной дорожке. Он взглянул на солнце. Еще рано, Калигула спит.
На дорогу упала тень. Луций посмотрел, кто это. Глаза его расширились от удивления:
– Фабий Скавр!
Фабий удивился не меньше. Он приветствовал Луция поклоном.
Счастливое расположение духа сделало Луция более любезным, чем обычно.
– Какая неожиданность, я снова вижу тебя! Говорили, что ты схвачен, что тебя увезли на Капри…
Фабий насторожился. Откуда вдруг этот любезный тон после недавних угроз в Альбанских горах? Фабий знал от Квирины, что его выдал Октав Семпер, а не Луций. Несмотря на это, настороженность его не прошла.
– Говорили сущую правду, господин мой. Но я вернулся.
Бурная радость прозвучала в словах Фабия.
– Вернулся, – повторил Луций невероятное слово. – Император сам говорил с тобой?
– Да…
– И даровал тебе жизнь?
– Если хочешь, называй это так, господин…
– Великодушный дар, – заметил Луций.
– Скорее, каприз. Я уверен, что император даже и не видел, как я стою перед ним, когда сказал "можешь идти!". Он никогда нас, плебеев, не видит.
Никогда не позаботился о том, чтобы облегчить нам жизнь.
– А как он мог это сделать? – благосклонно улыбнулся Луций.
– Дать народу права, какие тот имел раньше. Вернуть ему выборы, чтобы управление было делом всех, делом общим…
– Res publica… – машинально повторил Луций. Оба посмотрели друг на друга. Фабий сам удивился этому выводу, Луций был сбит с толку. Смотри-ка, вот тебе и комедиант. До чего додумался! Луций отвел глаза, уставился в землю, но упорно держался задуманной цели:
– Ты ошибаешься, Фабий. Республика не может вернуться.
Фабий прикрыл глаза: что это? Неужели со мной говорит сын Сервия Куриона? Возможно, он испытывает меня.
Луций свысока продолжал:
– С такой огромной империей не сможет больше справиться ни сенат, ни народ. Один только Гай Цезарь, сын незабвенного Германика, еще сумеет все исправить – и наверху, и внизу. Только он даст народу Рима то, в чем старый император так упорно ему отказывал.
Фабий не верил своим ушам, не знал, что подумать. На чьей же стороне теперь Луций Курион?
Луций тихо продолжал:
– Ты принадлежишь к сословию, которое император подвергает гонениям, и, конечно, ненавидишь Тиберия. Гай Цезарь иной. Актеры Мнестер и Апеллес – его друзья, ты знаешь, наверное. Тебе, актеру, следовало бы…
***В мозгу Луция промелькнуло воспоминание о "Пекарях" Фабия, в которых тот нападал на сенаторское сословие. Он ехидно договорил:
– Тебе следовало бы расположить к себе будущего императора, гистрион!
Внезапная мысль осенила Луция. Он с ударением проговорил:
– Послушай! Гай Цезарь скоро станет императором. Придумай что-нибудь, прославь его на сцене. Какую-нибудь блестящую аллегорию. И оду. Сумел же ты написать сатиру, сумеешь и гимн!
У Фабия похолодела спина. Постоянные преследования давно обострили его чувства, теперь же он воспринимал все вдвое острее. А что, если они хотят сделать из меня жертвенного ягненка в своей большой игре? Может быть, это ловушка?
– Калигула отблагодарит тебя по-царски, не бойся. Ручаюсь тебе своим словом!
Фабий был бледен. Он ответил почтительно и глухо:
– Когда ты изволил говорить со мной на корабле, то пренебрежительно оттолкнул меня, потому что я не был республиканцем, как ты. Ты изменился!
Луций покраснел. Какое унижение! Веселое расположение духа разом покинуло его. Ему стало стыдно, как он ничтожен перед этим паршивым комедиантом. Он задрожал от бешенства, но совладал с собой. И властно сказал:
– Отвечай на мой вопрос! Ты хочешь подготовить зрелище, прославляющее будущего императора Гая Цезаря?
Фабий беспокойно заморгал. Он растерянно развел руками, сгорбился и с напускным смирением произнес:
– Ах, ты испытываешь меня, господин мой. Ведь это только шутка?
Кровь ударила Луцию в голову. Его трясло от бешенства. Ему хотелось ударить этого юродивого по лицу, вцепиться ему в глотку, задушить. Он с усилием превозмог себя и выкрикнул:
– Ты сделаешь то, о чем я прошу?
– Нет, господин. Не сделаю, – твердо произнес Фабий. – Не могу. Я теперь вижу некоторые вещи иначе, чем раньше. Я был на волосок от смерти.
В таком положении человек понимает, кто он таков, понимает, что жизнь – это не фарс. Теперь я держусь тех же взглядов, что ты и твой уважаемый отец. Если бы я потребовался тебе для такого дела, то к твоим услугам, господин…
В красном тумане несмываемого позора Луций с ненавистью запомнил слова Фабия. Ледяным тоном он закончил разговор:
– Ну хорошо. Посмотрим!
И с величавым достоинством удалился.
***Калигула встал. Он уже побывал в руках массажистов, банщиков и парикмахеров. Теперь на нем застегивают золотой панцирь, на котором изображен Гелиос на колеснице.
Макрон наблюдает. С форума сюда доносился шум толпы. Макрон раздвинул занавески. Море голосов гудело:
– Слава Гаю Цезарю, сыну Германика!
– Ты слышишь, дражайший?
Калигула был еще в полусне, голова у него трещала, но он все слышал и самовлюбленно улыбался. Макрон потирал руки.
– Хорошая была идея: приказать, чтобы в сенатских ведомостях поместили сообщение о болезни Тиберия, а? Отличная идея! Теперь настроение в Риме перед тобой как на ладони!
Мутными от кутежей глазами Калигула посмотрел на Макрона.
– Спасибо тебе, дорогой Невий. Мой народ получит чего хочет… – Он намеренно сделал паузу. – Если Макрон в решающую минуту докажет свою верность…
– Клянусь щитом Марса! – поднял правую руку Макрон.
Калигула моргнул:
– Эта минута уже недалека… Ты полагаешь… ты веришь?
– Себе я верю всегда, – спокойно сказал Макрон.
Но Калигула спокоен не был. Голос его дрожал:
– Нам бы уже пора…
– Все готово, господин мой. Наши лошади и свита.
– Как… как… нет, ничего, – пробормотал Калигула. – Едем!
Он резко вскочил:
– Я хочу, чтобы все поскорее кончилось. Пошли!
Макрон кивнул.
Ворота дворца распахнулись, два всадника неслись карьером, за ними – конные преторианцы. Луций как раз приближался к воротам.
– Мой Гай! – крикнул он.
Лошадь Калигулы пронеслась мимо. Калигула заметил Луция, но не остановился.
Макрон на ходу дружески кивнул Луцию.
– О Гай! Боги! Ты слышишь? – кричал Луций, но его слова потонули в грохоте копыт.
Глава 34
Удивительные вещи происходили в те дни, когда Тиберий решил вернуться в Рим.
На соррентском побережье у Скотолы внезапно появилась стая саранчи. На другой день утром виноградники около Геркуланума покрылись снегом. Ночь спустя содрогнулась земля-и каприйский маяк рухнул.
Император был суеверен с малых лет. Но навязчивое желание вернуться в Рим побороло страх перед плохими предзнаменованиями.
– Почему, почему мне хочется во что бы то ни стало вернуться, Фрасилл?
Ты говоришь: констелляция звезд этого не рекомендует. Предзнаменования также меня предостерегают. Разум мне говорит, чтобы я не вступал в Рим.
Меня одинаково ненавидят и стар и мал. Скажи мне, Фрассил, какие силы пробуждаются в человеке, когда он хочет вопреки всему добиться своего?
Фрасилл, в желто-красной мантии, какую носят восточные маги, смотрел на беспокойное море и молчал.
– Хочу ли я спустя одиннадцать лет вдохнуть гнилой воздух Рима? Хочу ли снова посмотреть на дорогу, по которой я возвращался в триумфе на Капитолий? Или я хочу вернуться в места, где прожил с Випсанией несколько счасливых минут? – Он склонил голову и понизил голос:
