Поединок. Выпуск 7 - Эдуард Хруцкий

Когда утром раскрылась дверь и вошедшие передали ему приговор, он не поверил тому, что прочитал:

«Ваше ходатайство о помиловании отклонено. Приговор будет приведен в исполнение…»

Дальше читать он не смог.

ВЛАДИМИР РЫБИН

НОЧНЫЕ ПТИЦЫ

1

— Приготовиться!

В распахнутый люк ворвались ветер и снег.

— Пошел!

Фарид нырнул вниз. И тотчас сильный рывок перевернул его; автомат, гранаты, полные диски, тяжелый вещмешок ускоряли падение, тянули к невидимой земле.

Еще не затих в ушах звон самолетных моторов, когда Фарид разглядел внизу качнувшиеся тени. Почти сразу же земля сильно ударила по ногам, по боку, по плечу. Он выхватил финку, привычно полоснул по парашютным лямкам и откатился, готовый автоматным огнем, гранатами встретить каждого, кто кинулся бы хватать его. За спиной послышался глухой удар. Оглянувшись, увидел опадающий квадрат парашюта Лемара Корзилова.

Через минуту они лежали на подмятых под себя парашютах, настороженно оглядывались. По полю вразброс стояли невысокие деревца, за ними, за чистой заснеженной равниной, темнел лес. Оттуда доносились глухие строенные удары. Прислушавшись, Фарид вынул финку, трижды постучал по прикладу автомата. И увидел на опушке темные фигуры своих разведчиков — Коли Гришина, Кости Арлетинова, Левы Никольского, Миши Козича.

— А где Макаревич? — спросил он, оглядывая группу.

— Искали, нигде не видно.

Макаревич был вторым радистом и к тому же заместителем командира разведгруппы. Потеря его могла серьезно помешать выполнению задания.

Ночь лежала над лесом, плотная и неподвижная. Снег сыпал и сыпал, повисал на ветвях тяжелыми шапками.

Командир фронтовой разведгруппы Фарид Салихович Фазлиахметов — высокий, стройный, сильный — шагал быстро, останавливаясь время от времени, сверяя направление по компасу, прислушиваясь к тишине ночи. По счастью, снег был не глубок и ноги не тонули. Но усталость с каждым километром словно бы прибавляла весу в вещмешках. Пот струйками сбегал из–под шапки. Хотелось повалиться в снег, чтобы отдышаться. Но нельзя было останавливаться: чем дальше они уйдут за эту ночь, тем больше надежды оторваться от возможного преследования, затеряться в лесах, успешно делать то главное, ради чего они и забрались в это осиное гнездо немецкой обороны.

Командир смотрел карту. Вот Белосток, откуда они прилетели, вот река Нарев, на которой встали советские войска после стремительного броска через всю Белоруссию, вот вражеские укрепленные районы. А между линией фронта и нависшим с севера коричневым пятном Восточной Пруссии — треугольник польской земли — самое подходящее место, откуда можно наблюдать за передвижением немецких частей.

И нестратегу было понятно, что не сегодня–завтра с дотянувшегося до Варшавы выступа фронта советские армии двинутся дальше на запад, к Одеру и Берлину, и что нависающие над правым флангом немецкие войска, оставшиеся в Восточной Пруссии и северных районах Польши, станут главной силой, способной не только помешать этому наступлению, но, может быть, даже и сорвать его.

Когда утро совсем выбелило просеки, разведчики забрались в густой мелкий ельник и остановились на дневку. Позавтракали сухарями и холодными консервами, запивая их растопленным в ладонях снегом, и, выставив охранение, залегли спать в мягкие, еще не уплотнившиеся сугробы.

Уже следующей ночью им предстояло работать — наблюдать за движением на дорогах, устанавливать расположение гарнизонов и оборонительных рубежей. И делать это осторожно. Все знать о враге и не допустить, чтобы он знал о тебе, — этого в одиночку не достичь. Требовалась помощь местных жителей. Но если прежде, в Белоруссии, кругом были свои, то здесь впервые предстояло работать на незнакомой территории, где еще неизвестно было, кто и как к тебе отнесется…

Пасмурные зимние дни — сплошные сумерки. Будто ночь не уходит за горизонт, а прячется ненадолго в лесистые лощины, зная, что скоро снова наступит ее пора. Потому и кажется, что темнеет медленно. Уже и вечер вроде, а все висит над полем белесая муть, не гаснет.

Едва дождавшись темноты, разведчики растянутой цепочкой пошагали по дороге, чтобы не оставлять следов. Останавливались у каждого поворота, вслушивались в тишину, опасаясь засад. Сколько знал Фарид таких случаев! И когда он заметил впереди темное пятно хаты, то затаился за деревом, долго всматривался в неподвижные контуры хутора.

Подходили по одному. Фарид прильнул лбом к холодному ставню, увидел в щель молодых парней и девушек, сидевших на скамьях. Стучаться в такую хату было рискованно. Но Фарид все же решился: надо было немедленно спросить у кого–то названия окрестных деревень, чтобы, наконец, точно сориентироваться на местности, да и все равно надо было установить связи с местным населением.

— Кто тутай? — спросили из–за двери, когда он постучал.

— Свои.

За дверью вздохнули, и на пороге показался пожилой поляк в мятом пиджаке и без шапки.

— Просимы, — сказал поляк, с любопытством рассматривая русский автомат.

— Кто в доме?

— Цивильни.

Вдвоем с Козичем они вошли в хату, сняли шапки, вежливо поздоровались. Потрескивала лучина у печки, тени вздрагивали на стенах, и казалось, что это люди беспокойно шевелятся в повисшей вдруг напряженной тишине.

— Мы — русские, — сказал Козич, свободно говоривший по–польски. — Скоро сюда придут регулярные части Красной Армии и Войска Польского…

— Ви, певно, те, кого германцы шукают? — восхищенно отозвался из угла девичий голос.

— Где шукают? — насторожился Фарид.

— На блоте.

Все засмеялись понимающе. И Фарид улыбнулся, отметив про себя знакомую шаблонную логику фашистов. Им даже не пришло в голову, что советские парашютисты пойдут не от опасности, а навстречу ей, туда, где, по мнению фашистской службы безопасности, невозможно скрыться. Уже не таясь, он достал карту, разложил на уголке стола.

Ему начали рассказывать быстро, перебивая друг друга, и он цепкой, тренированной памятью старался не упустить ничего из того, что говорилось о гарнизонах, о жандармерии, о дорогах, куда немцы гоняют на работы крестьян.

Фарид прикинул: до условленного места сбора разведгруппы в Карпянской пуще было не меньше десяти километров.

Обогревшись у гостеприимных хозяев, разведчики снова ушли в ночь.

Перед рассветом они вышли к месту сбора, осмотрели лес: Макаревича нигде не было.

Следующий короткий зимний день разведчики отдыхали, зарывшись в пахучий лапник. А вечером Гришин развернул рацию и отстучал первую радиограмму: «Приземлились благополучно. Хвоста нет. Не нашли Макаревича. Местные жители сообщают, что фашисты роют окопы на окраинах Зарембы, Вилинберга, Круково, Сурова, Черни, Цык, Пелты. Дзоты в ста–ста пятидесяти метрах один от другого. На участке Мышинец–Домброва вырыты окопы в три ряда. Матросов».

«Матросов» — это был псевдоним командира разведгруппы.

2

Там, где редеют ухоженные прусские леса, отгородившие Мазурские озера от польских болотистых равнин, посреди неширокого ополья, переходящего в непролазную Карпянскую пущу, стоит маленький городок Мышинец. На карте, что висела в особняке гестапо, расположенном на центральной площади Мышинца, городок был обведен многими линиями, прерывистыми и сплошными, ощетинившимися арбалетными полудугами укреплений.

Этот особняк местные жители обходили стороной: оттуда, из–за глухих стен, слышались порой такие страшные крики истязуемых, что у прохожих подкашивались ноги и смертный холод охватывал душу.

Обычно с утра до вечера на маленькой площади Мышинца прохаживались фельджандармы с тяжелыми бляхами на груди. А в тот день полицаи стояли в соседних улицах, и площадь, чисто выметенная от напдавшего накануне снега, была пуста.

Ровно в половине второго пополудни к особняку подкатил черный лимузин, из него вышел маленький офицер в форме штурмбанфюрера СС, порывисто вбежал в услужливо раскрытую дверь. И уже через минуту сквозь раскрытое окно донесся высокий истеричный голос:

— У вас под носом, в прифронтовой полосе, работает русский радист, и вы не можете его найти! Я сам займусь этим делом, я заставлю замолчать русского «музыканта»!..

— О! — восхищались жандармы. — Майстертод[6]!..

Русские разведчики не присутствовали при этой сцене, но, и не слыша присланного из Кенигсберга «мастера смерти», они знали, что их не оставят в покое, что пеленгаторы уже «навострили уши», а полевая жандармерия рыщет по окрестным деревням и хуторам. Разведчикам приходилось все время кочевать по лесам, меняя места радиопередач, чтобы сбить с толку фашистских ищеек.