Британские командос 1940-2000 - Джон Паркер

Через некоторое время я перестал считать их врагами; некоторые из них были неплохими, просто выполняли свою работу. Были и настоящие свиньи, но такие попадаются повсюду. Вообще все было так глупо. Насколько я понимаю, мы не были военнопленными, как в немецких лагерях. Иногда было похоже на японские лагеря… на какое-то время запихивали в яму за отказ сотрудничать и попытку к побегу. У меня до сих пор на запястьях следы от слишком тесных наручников. Я отказывался писать «мирные» письма, а когда явились коммунистические журналисты, двое из Британии (от «Дейли Уоркер») и один из Австралии, я собрал парней, и мы забросали их камнями.

Однажды морские пехотинцы, сидевшие в нашем лагере, решили захватить кухню, потому что армейские, заправлявшие продуктами, забирали себе львиную долю, а нам доставались крохи. Не буду говорить, из какого они полка, достаточно сказать, что один назвался лейтенантом ИРА (Ирландской Республиканской Армии). Так это или нет, не знаю, но он был ирландцем. Я только что вышел из тюрьмы, и мы, морские пехотинцы, собрались и решили совершить налет на камбуз. Мы отправились рано утром, всех оттуда вышвырнули и начали готовить еду. Поднялся переполох и меня снова арестовали за то, что я с огромным ножом гнался за одним парнем до самых ворот лагеря. Часовой перепугался и выстрелил, так что мне пришлось остановиться. Меня снова сунули в яму, но почти сразу же выпустили, потому что я впервые сказал правду. Я сказал им, что нас не устраивало происходившее на кухне.

Потом мы обнаружили в лагере одного парня из интендантов, который не общался с армейскими и был рад помочь морским пехотинцам. В общем, мы начали питаться прилично, и еды было полно. Один Бог знает, куда раньше уходили продукты. Китайцы дали нам кастрюли, и жизнь стала сносной. Мы соорудили баскетбольную площадку и построили собственный спортивный центр. Двое парней из Глостерширского полка оказались хорошими плотниками, а один сделал из консервных банок часы, и они работали. Среди нас нашлась и пара инструкторов по физической подготовке, так что мы обрели приличную спортивную форму. Сделали себе гири и все такое. Потом для поднятия духа мы создали собственную концертную бригаду. Однажды на Рождество, кажется, в 1952 году, китайцы дали нам маленькую красную книжечку с вытисненным голубем мира. Сидя в одиночном заключении, я записывал в нее кое-что. Это был не дневник, а просто всякая всячина, включая пьески, которые исполняли наши артисты. Потом, вы только представьте себе, китайцы подарили нам пару гитар!

Однажды нас, несколько человек, вызвали к начальству и, как смутьянов, заперли в тюрьме. В тот день мы услышали о конце войны и приезде Красного Креста. Нас два или три раза очень хорошо накормили, выдали кучу сигарет, рисовые лепешки и бог знает что. Когда нас выпустили, делегация Красного Креста уже уехала, оставив для каждого наборы с зубной пастой и прочим. На следующий день явились китайцы с еще большими сумками, набитыми примерно тем же. Через некоторое время нас выстроили, отвезли на грузовиках к железнодорожной станции, оттуда в Паньмыньчжон, где нас и обменяли».

Когда пленные Корейской войны вернулись домой, еще и речи не было о психологической помощи. Многие были тяжело больны и их лечили месяцами; некоторые умерли вскоре после возвращения. Те, кто выздоровел физически, как Пескетт, вернулись в свои части, но, несомненно, мучительные воспоминания преследовали их. Пескетт женился на медсестре, с которой познакомился вскоре после освобождения, и она помогла ему вернуть душевное здоровье, хотя временами это было нелегко. Случалось так, что он выходил из дома только с наступлением темноты, не мылся и не брился. «Я был грязным дьяволом. Морские пехотинцы просто оставили меня в покое, а потом офицер вызвал меня к себе и просто сказал: «Поговори со мной», а я разрыдался. Он сказал: «Продолжай, не сдерживайся». Я проплакал минут двадцать, а в конце он сказал: «Теперь иди домой, вымойся, и утром увидимся на плацу». Я все так и сделал. Два месяца спустя я носил сержантские нашивки. Мне подарили время, и это все, что мне было нужно».

Джон Пескетт остался в морской пехоте, и позже провел много лекций и бесед о сопротивлении на допросах. Он многому научился на личном опыте, а для британцев это была первая психологическая война в таком масштабе. Позже методы влияния на людей с целью изменить их убеждения и заставить поверить в правдивость того, что они считали ложью, назвали идеологической обработкой или «промывкой мозгов». Впервые этот термин применили к методам, используемым китайскими коммунистами в программах «перевоспитания» после их прихода к власти в Китае в 1949 году.

Глава 15. ОТСТУПНИК

Документальные и устные свидетельства пролили свет на различные методы, которыми китайцы и северные корейцы пытались обратить военнопленных в коммунистическую веру. На ранней стадии в приказах верховного китайского командования были четко расписаны простые действия: «все пленные офицеры и рядовые… должны посещать и тщательно конспектировать лекции… Все должны систематически изучать литературу… Плохое поведение, шум, шутки, сон на занятиях строго запрещаются».

Впоследствии выяснилось, что процедура «обращения» была гораздо шире обязательных лекций и чтения. Лагеря военнопленных прилежно обследовались, и заключенные классифицировались по категориям: «невосприимчивые», «прогрессирующие» и «сотрудничающие». Применялись и такие формы внушения, как изолирование пленных в тюремной камере или маленьком помещении, избиения, пытки, и при этом бесконечно повторялось, что их убеждения ошибочны. Их не кормили и не давали спать до тех пор, пока измученная жертва не отказывалась от собственных убеждений и не соглашалась с доводами палачей. Для большинства жертв это была лишь временная хитрость.

Эндрю Мелвин Кондрон оказался единственным из британскх солдат в Корее, кто решил не возвращаться домой и уехал в Китай с двадцатью двумя американскими отступниками. Он утверждает, что не подвергался идеологической обработке и не вернулся домой по собственной воле, хотя некоторые психологи склонны оспорить это заявление. Воспоминания Кондрона не только позволяют нам взглянуть на случившееся его глазами, но и подтверждают ужасающие условия, в которых содержались военнопленные.

Кондрон родился в шотландском графстве Уэст-Лотиан в рабочей семье. Его отец участвовал в Первой мировой войне и во Второй, в частности, при Дюнкерке. В 14 лет Кондрон бросил школу, мечтая о торговом флоте, а пока закончил радиотехнические курсы в Эдинбурге и принялся искать работу. Война только что закончилась, и рынок рабочей силы был перенасыщен радиотехниками. Семнадцатилетний Кондрон, жаждавший приключений и путешествий, решил пойти в коммандос. В августе 1946 года он завербовался в Королевскую морскую пехоту на обязательные тогда 12 лет. Его родителям это не очень понравилось, но в конце концов они дали свое разрешение. Два года Кондрон провел на Средиземноморском флоте на борту «Ливерпуля». После окончания курсов повышения квалификации радистов он оказался в списке кандидатов в отряды коммандос № 42 и 45, находившиеся тогда в Малайе; в июне 1950 года он уже собирался погрузиться на корабль, когда разразилась Корейская война.