Сумка с миллионами - Скотт Смит

— Человек, труп которого вы только что опознали, — не из ФБР.

Облегчение, которое я испытал, услышав эти слова, нельзя описать словами. Это было даже не моральное, а какое-то физически ощутимое чувство.

От испытанного стресса я даже вспотел. У меня появилось такое ощущение, что я теряю контроль над своим телом… по коже пробежали мурашки… мне даже стало смешно, и я чуть было не улыбнулся.

Я вытер лоб рукой.

— Я не понимаю, о чем вы, — сказал я и заметил, что в моем голосе появилась хрипота и какая-то резкость. Фремонт, кажется, не обратил на это внимания.

— Его настоящее имя Вернон Боровски. На борту самолета, шум двигателя которого вы слышали в декабре, был его брат. Он разбился в парке.

— Он искал брата?

Фремон покачал головой.

— Нет, он искал это, — сказал он, подняв пакет с пола.

— Мусорный мешок? — спросил я.

— Точно, — ответил Фремонт, улыбаясь. — Мешок, полный очень дорогого мусора.

Фремонт открыл мешок, и я увидел деньги.

Я посмотрел на деньги, мысленно досчитал до десяти и поинтересовался:

— Они настоящие?

— Настоящие, — ответил Фремонт, достал одну пачку и показал ее мне. — Это выкуп. В прошлом ноябре братья Боровски похитили дочь Макмартина.

— Дочь Макмартина?

— Его наследницу, которую они застрелили и бросили в озеро.

— Можно мне потрогать их? Я в перчатках, — спросил я, глядя на деньги.

Оба агента засмеялись, и Фремонт ответил:

— Конечно, можно.

Я вытянул руку и опустил ее в пакет. Ренкинс наблюдал за мной через зеркало заднего вида. На его лице блуждала дружеская улыбка.

— Тяжелые, да? — спросил он.

— Да, как маленькие книжечки, — ответил я.

Мы уже подъезжали к Ашенвиллу, уже различались дома на горизонте. С такого расстояния город почему-то показался мне каким-то мистическим и нереальным.

Я отдал пачку денег, которую достал из пакета, Фремонту, и он положил ее на место.

За время моего отсутствия ажиотаж у здания полицейского участка поутих. Съемочные группы уехали, зеваки разошлись. Теперь город выглядел так же, как в любой другой воскресный день. Все вокруг было погружено в сон и спокойствие. Единственное, что напоминало о недавней трагедии, — приспущенный флаг.

Ренкинс остановил машину напротив участка. Мы вышли на улицу, и Фремонт сказал:

— Простите, что впутали вас в это дело. Вы нам очень помогли.

Мы стояли у входа в участок.

— Честно говоря, я до сих пор не очень хорошо понимаю, что произошло.

Ренкинс улыбнулся:

— Произошло то, что в Детройте двое братьев похитили девушку. При этом они застрелили семерых человек, в том числе и похищенную. Потом они сбежали с выкупом в 4,8 миллиона долларов. Один из братьев разбился на самолете. А второй пытался найти его и с этой целью притворился агентом ФБР. Как только он увидел самолет, он сразу же убил офицера Дженкинса.

Ренкинс улыбнулся еще шире и добавил:

— А потом его застрелили солдаты.

— В мешке что, 4,8 миллиона долларов? — спросил я, изображая удивление.

— Нет, — ответил Ренкинс. — Пятьсот тысяч.

— А где остальные?

Агент Ренкинс пожал плечами, посмотрел на Фремонта и сказал:

— Пока точно не знаем.

Я огляделся. Неподалеку на тротуаре две птицы боролись за какую-то добычу. Они громко каркали друг на друга и по очереди пытались поднять что-то, но это оказалось слишком тяжелым для них.

— Значит, сейчас 4,3 миллиона долларов находятся неизвестно где.

— Они еще появятся, — заметил Фремонт.

Я внимательно посмотрел на агента. Ренкинс разглядывал птиц. Его лицо не выражало никаких эмоций.

— В смысле? — спросил я.

— Перед тем как Макмартин должен был выплатить выкуп, деньги были у нас часа два. Мы не могли пометить их, потому что боялись, что похитители заметят это и убьют девочку. Поэтому мы придумали другой выход. За два часа двадцать агентов переписали с большинства купюр серийные номера. Мы переписали около пятисот номеров. Так что каждая десятая купюра, можно сказать, играет на нас.

Я ничего не ответил. Я просто молча смотрел на агента… я не мог, не хотел верить в то, что он говорил.

— Так что рано или поздно деньги где-нибудь всплывут. Да и, я думаю, вряд ли где-то можно расплатиться стодолларовой купюрой, не привлекая к себе внимания.

— Деньги помечены, — медленно произнес я.

Я опустил голову, пытаясь скрыть эмоции и сохранить спокойствие. Я смотрел на свои ботинки и старался сосредоточиться только на них, запоминая их форму и цвет. Я изо всех сил старался не думать о том, что только что услышал, потому что я прекрасно понимал, что, как только я попытаюсь осознать новость, я не сумею справиться с эмоциями и мгновенно выдам себя.

— Да, можно сказать и так, — подтвердил агент.

«Желто-коричневый, — подумал я, — янтарный».

Но, несмотря на то, что я делал все, чтобы не думать о деньгах, мысли о них были как вода, которая затекала в каждую щелку моего сознания… Деньги были меченые.

Фремонт протянул мне руку. Я обменялся рукопожатиями с обоими агентами. Потом Ренкинс добавил:

— Информация о том, что мы знаем номера купюр, конечно, секретна. Это наш единственный шанс найти деньги.

Фремонт кивнул:

— Так что, если вам придется общаться с прессой…

— Да, — перебил я, — я все понял.

— Если вы нам понадобитесь, вы приедете? — поинтересовался Ренкинс.

— Конечно, — ответил я и показал на магазин, — я работаю здесь рядом.

Агенты посмотрели на магазин, и Ренкинс сказал:

— Скорее всего, мы больше вас не побеспокоим. С Бакстером и так все ясно.

— Да, — тихо произнес я.

«Сепия, — подумал я, — терракот».

— Еще раз прошу прощения, что впутали вас в это дело. Мы, как правило, стараемся справляться сами.

Ренкинс по-дружески хлопнул меня по плечу. Потом оба агента поднялись по ступенькам и исчезли за дверью.

Я пошел к машине. Я шел, опустив голову, и смотрел на свои ботинки. Они, как отдельные живые существа, шли по дороге и вели меня к машине. Подойдя к фургону, я остановился. Рука сама вытащила из кармана ключи, открыла дверь. Мое тело наклонилось, и я сел в машину. Я не осознавал своих движений, как будто это было не мое тело, а моя душа случайно попала в него и теперь изнутри наблюдаю за чужим человеком.

Только когда я уже был в машине, когда захлопнул за собой дверь, я начал понемногу приходить в себя. Тогда я разрешил себе подумать о словах Фремонта.

Да, мы не могли использовать деньги.

Услышав эту новость, первое, что я ощутил, было отчаяние. Я изо всех сил старался скрыть это от Фремонта и Ренкинса, было отчаяние. В моем воображении всплыли картины окровавленных тел. Я собственными руками лишил жизни четверых человек: Педерсона, Нэнси, Сонни и Джекоба. И все это только ради того, чтобы сохранить деньги, которые теперь были для меня обычными, ничего не стоящими разноцветными бумажками.

После отчаяния я почувствовал ужасную усталость и изнеможение. Это было физическое ощущение, которое мое тело переживало от ужаса, возникающего при одной мысли о том, что я совершил.

Я сидел в машине, опустив голову на грудь. Я почти три месяца жил в постоянном напряжении. А сейчас все закончилось… больше не осталось цели, к которой я стремился. Честно говоря, я даже испытал легкость… ведь теперь вся эта жуткая история действительно закончилась, и я мог вернуться домой и сжечь деньги, последнее свидетельство моих грехов, и разрубить, наконец, этот узел страха и ужаса.

«Езжай», — подсказало мне сознание, которое до сих пор еще не могло поверить в то, что эта битва за деньги была окончена.

«Если Фремонт или Ренкинс выглянут в окно, они увидят тебя. Это может показаться подозрительным. Заводи машину. Уезжай», — подсказывал внутренний голос.

Я слушал этот голос три месяца и поступал так, как он говорил… и теперь я снова послушался, поднял руку и вставил ключ зажигания.

Но потом я увидел футах в пятидесяти от машины телефонную будку и остановился.

«Уезжай, — сказал мне голос. — Немедленно».

Я осмотрелся. У храма какая-то женщина с маленькой девочкой в коляске переходила дорогу. Женщина что-то говорила, а девочка внимательно ее слушала, подняв голову. Они были одеты в похожие ярко-желтые куртки. Я почти сразу узнал их. Это была Карла и Люси Дрейк, дочка и внучка Алекса Фридмана, владельца химчистки. Я учился с Карлой в одном колледже. Она училась в одном классе с Джекобом. Они были на три года старше меня. Я проводил их взглядом. Карла и ее дочь подошли к церкви и вошли.

Внутренний голос становился все громче и настойчивее.

«Уезжай», — твердил он.

Но я уже не обращал на него никакого внимания. Я посмотрел на окна Фридмана. От него отражались лучи солнца, и я не видел, стоял ли кто у него или нет.