Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

— Стреляйте! — сказал де Мортемар.

Противники подняли пистолеты. На секунду их взоры встретились, а затем опустились для прицела. Раздался слабый, глухой звук. У Гастона вырвалось страшное ругательство; его пистолет не дал выстрела и выпал у него из руки.

Был ли граф слишком взволнован при выборе оружия, или безжалостная судьба вложила заряженный пистолет в руку Эглинтона?

— Пустой! — крикнул Гастон, сопровождая это восклицание кощунственным ругательством, — Ваша очередь, милорд. Черт вас возьми, чего же вы не стреляете?

— Стреляйте, милорд, заклинаю вас! — сказал смертельно бледный Мортемар. — Просто жестоко так медлить!

Но Эглинтон также опустил пистолет.

— Граф де Стэнвиль, — спокойно заговорил он, — прежде чем я направлю на вас дуло моего пистолета, как на какую-нибудь бешеную собаку, я хочу предложить вам небольшую сделку.

— Вы хотите купить у меня связку этих драгоценных документов? — со злобным смехом спросил Гастон. — Нет, милорд, бесполезно предлагать миллионы умирающему человеку. Стреляйте, стреляйте же, милорд! Вдовствующая графиня де Стэнвиль распорядится этими документами, и никто больше. Они не продажные, повторяю вам: я их не уступлю ни за какие ваши миллионы!..

— Даже и за этот пистолет, граф? — и Эглинтон спокойно протянул своему врагу заряженный пистолет.

— За мою жизнь? — пробормотал Гастон, — Вы хотели бы…

— Нет, за мою, граф, — ответил милорд. — Я не двинусь с этого места. Предлагаю вам этот пистолет; после того, как передадите мне пачку с письмами, вы можете распоряжаться пистолетом по своему усмотрению.

Гастон инстинктивно подался назад, совершенно растерявшись от изумления.

— Если вы не возьмете этого пистолета, граф, — решительно произнес Эглинтон, — я буду стрелять.

Наступило короткое молчание. В душе Гастона происходила жестокая борьба между гордостью и странной любовью к исчезающей жизни, за которую обычно цепляются бедные смертные.

В те времена люди не были трусами, жизнь ставили ни во что и часто отдавали ее за удовлетворение мелкого тщеславия; но у кого хватит духа осудить Гастона, если, стоя пред лицом самой смерти, он решил лучше отказаться от утонченной, придуманной им мести?

— Дайте мне пистолет, милорд, — глухо сказал он. — Де Мортемар, передай пакет лорду Эглинтону.

Де Мортемар молча повиновался. Эглинтон взял у него связку с бумагами и стал одну за другой подносить их к пламени свечи: сначала карту, затем письмо с четко подписанным именем Лидии. Черная, обгорелая бумага, свертываясь, падала из его руки на столе, а он все продолжал держать ее, пока могли терпеть обожженные пальцы. Затем, выпрямившись, он обернулся к Гастону и просто сказал:

— Я готов, граф.

Подняв левую руку, Гастон выстрелил. В ту же минуту раздался дикий, нечеловеческий женский крик, слившийся в одно с криком ужаса, вырвавшимся у Мортемара: «маленький англичанин» стоял в течение нескольких секунд совершенно спокойно, твердо и прямо, без всякой перемены в лице, затем без стона повалился вперед.

— Сударыня, вы ранены? — воскликнул пораженный Мортемар, увидев здесь женщину в такую ужасную минуту.

Он заметил ее при ярком мгновенном блеске выстрела Гастона: она бросилась вперед с очевидным намерением встать пред смертоносным оружием, а теперь делала нечеловеческие усилия, стараясь поднять своего мужа со стола, на который он упал.

— Трус, трус! — в отчаянии рыдала она, — Вы ранили самое честное, самое благородное сердце в целой Франции!

— Дай Бог, чтобы не все было кончено! — горячо прошептал Гастон и, движимый какой-то тайной силой, отшвырнул в сторону пистолет, а затем, упав на колени, закрыл лицо руками.

Но Мортемар уже овладел собою и, подбежав к раненому лорду Эглинтону, позвал Жана Мари, который, по-видимому, следовал за Лидией, когда она устремилась во внутренние комнаты. Им удалось вдвоем приподнять лорда Эглинтона и понемногу отклонить его туловище назад, так что Лидия, все еще стоявшая на коленях, приняла мужа в свои объятья. Ее глаза со страстным напряжением были устремлены на его бледное лицо. Казалось, ей хотелось выведать от этих закрытых глаз тайну жизни или смерти.

— Он не умрет? — безумно шептала она. — Скажите, что он не умрет!

На левой стороне груди виднелось большое красное пятно, просачивавшееся сквозь тонкое сукно одежды. Мортемар неловко старался расстегнуть камзол и хоть на время остановить обильное кровотечение при помощи шарфа, который Лидия сорвала с плеч.

— Скорее лекаря, Жан Мари! — приказал он. — И приготовьте комнаты!

Когда Жан Мари с не свойственной ему поспешностью повиновался, призывая на помощь конюха и служанку, глаза Лидии встретились со взглядом молодого Мортемара.

— Маркиза, умоляю вас, позвольте мне помочь вам, — сказал он, пораженный страдальческим выражением прекрасного лица, словно выточенного из мрамора. — Я уверен, что вы ранены.

— Нет, нет, — быстро перебила она, — только рука… я хотела схватить пистолет… но было слишком поздно.

Однако она дала ему руку. Выстрел пришелся как раз между большим и указательным пальцами, и из открытой раны так сильно текла кровь, что у Лидии закружилась голова, и она почувствовала дурноту.

А в нескольких шагах от них Гастон де Стэнвиль, все еще стоя на коленях, усердно молился о том, чтобы его рука не была заклеймлена ужасным пятном убийцы.