Кэти Малхолланд. Том 1 - Кэтрин Куксон

— Не дрожи, — сказал он. — Я не причиню тебе боли.

И он действительно не причинил ей боли.

Они шли по улице, и она смеялась. Смеялась от души, так, как не смеялась уже очень, очень давно. Она не могла припомнить, когда в последний раз испытывала такую беззаботную, всепоглощающую радость. Наверное, еще в детстве. В детстве она много смеялась, и у нее почти всегда было светло и радостно на душе. Но так бывает со всеми детьми. Все дети радуются жизни, пока не становятся взрослыми, и жизнь не начинает наносить им удары. А потом они превращаются в серьезных, отягощенных заботами людей и навсегда забывают, что такое настоящая радость. Но сейчас радость детства, словно по волшебству вернулась к ней, и она чувствовала себя такой счастливой и легкой, что, наверное, подпрыгнула бы и взлетела, если бы не несла в руках тяжелые свертки.

Он тоже был нагружен покупками. Они купили такое количество еды, как будто собирались устраивать ужин на двадцать человек. В последний раз она видела такое изобилие вкусных продуктов, когда работала на кухне у Розье. Кроме продуктов они купили уголь и свечи.

Когда они закончили заниматься любовью, ей хотелось погрузиться в сладкую дрему, но он не позволил ей уснуть. Он поднял ее с постели, сказав одно лишь слово:

— Еда.

— Еда? — переспросила она сонным голосом, еще ничего не соображая.

— Да, мы идем покупать еду. — Он рассмеялся и встряхнул ее, взяв за плечи. — Проснись, мы должны выйти за покупками. Нам нужно купить еду и уголь. Да, да, и уголь. Я согрел тебя изнутри, а теперь согрею снаружи.

Она сказала ему, что уже слишком поздно, чтобы можно было купить уголь. Некоторые продуктовые лавки еще открыты после десяти, но все угольные склады уже давно закрылись. Однако он нашел выход из положения. Он постучался в квартиру хозяина одного угольного склада и попросил открыть склад и продать ему мешок угля. Теперь он нес мешок с углем, перекинув его через плечо, а в другой руке нес связку свечей. А она шла рядом с ним, прижимая к себе свертки с продуктами, счастливая и беззаботная, как маленькая девочка, сама поражаясь этому невероятному счастью, неожиданно хлынувшему в ее жизнь с появлением капитана.

Она подумала, что, наверное, сошла с ума, но, если это называлось безумием, что ж, в таком случае она согласна быть сумасшедшей. На какую-то минуту она подумала о Джо, задаваясь вопросом, что будет, если он внезапно вернется и застанет ее с капитаном, но тут же отмахнулась от этой мысли. Сегодня Джо уже не вернется — было уже слишком поздно; а завтра… Что будет завтра, ее не волновало. У нее еще была впереди сегодняшняя ночь. То, что происходило с ней сейчас, было прекрасно и невероятно, и ей не хотелось омрачать свою радость беспокойными мыслями. Конечно, когда Джо вернется, ей придется объяснить ему все и рассказать о капитане, но она сумеет найти подходящие слова, и брат поймет ее и не станет осуждать.

…В камине горел яркий огонь, буфет ломился от продуктов, а она только что съела самый вкусный ужин, какой только могла себе представить. Она съела телячью отбивную толщиной в полдюйма, большой кусок кровяной колбасы, яичницу из двух яиц и несколько ломтей хрустящего белого хлеба с маслом. Сейчас они пили душистый чай, сидя на тюфяке, который они пододвинули поближе к огню; он налил в свой чай щедрую дозу виски. Лиззи мирно спала, наевшись до отвала. Кэти чувствовала, как ее душа наполняется таким покоем и умиротворением, какого она не знала еще никогда в жизни.

Она сидела, тесно прижавшись к нему, и он обнимал ее одной рукой за плечи. Всякий раз, оборачиваясь к нему, она ловила на себе его взгляд. Ей очень нравились его глаза. Сейчас она, наконец, могла, как следует рассмотреть его лицо: в комнате горело шесть свечей. Она хотела остановить его после того, как он зажег вторую свечу, но передумала — сегодня особенная ночь, такая ночь, как эта, бывает лишь однажды в жизни. Она знала, что ведет себя, как дурная женщина. Если б ее мать, отец и дед узнали о том, что она натворила сегодня вечером, они бы перевернулись в своих могилах. То, что она делала, было грехом — но почему-то она не испытывала ни малейшего чувства вины перед Богом. Раньше она была очень богобоязненной и имела твердые религиозные убеждения и весьма строгие представления о морали. Но все это ушло из ее жизни в тот день, когда повесили отца. Тогда она потеряла всякую веру в справедливость и с тех пор больше не ходила в церковь и не читала Библию. Она еще крепче прижалась к капитану и положила голову на его плечо.

— Как называется твой корабль? — спросила она.

— «Орн». На вашем языке это означает «орел».

— Это большой корабль?

— Средний. Мы перевозим лесоматериал.

— Ты часто заходишь в наш порт?

Она почувствовала, как по его телу пробежала дрожь, и эта дрожь передалась и ей. Он наклонил голову и заглянул в ее лицо.

— А тебе бы хотелось, чтобы я приходил в ваш порт часто? — спросил он очень тихо.

— Нет, нет. — Она попыталась высвободиться из его объятий, но он не отпустил ее. — Я вовсе не хотела сказать, что я…

— Да, да, я прекрасно знаю, чего ты не хотела сказать, — он усмехнулся. — Я всегда знаю то, чего ты не хочешь говорить. — Он взял ее руку и прижал к своей груди. — А что касается моего корабля, мы плаваем на Тайн с апреля по октябрь, а зиму проводим дома. Но некоторые моряки приплывают сюда с последним кораблем и остаются на зиму здесь. Они нанимаются на судна, которые курсируют вдоль берега, — сказав это, он улыбнулся, глядя прямо ей в глаза.

Они некоторое время сидели, молча, разомлев в тепле от огня, потом он спросил:

— Сколько тебе лет?

— Скоро исполнится двадцать один, — ответила она. — А тебе?

— Мне? — Он закрыл глаза и медленно покачал головой из стороны в сторону. — Я слишком стар, слишком стар.

— И все-таки, сколько тебе лет? — настаивала она. — Тридцать?

Он рассмеялся, запрокинув голову.

— Ты считаешь, что я выгляжу на тридцать? Это хорошо. Это очень хорошо. — Он взял в ладони ее лицо и снова посмотрел ей в глаза. — Мне тридцать семь, — сказал он. — Но сегодня ночью я чувствую так, словно мне двадцать семь. Нет, не двадцать семь — двадцать три. Двадцать три года, и впереди целая жизнь.

Они опять молчали, потом он сказал:

— Мы с тобой провели вместе три часа — нет, даже три с половиной, а я еще не знаю, как тебя зовут.

— Кэти Малхолланд.

Она никогда не называла себя фамилией мужа.

— Кэти Малхолланд, — повторил он. — У тебя такое длинное имя! Кэти Малхолланд.

— А как зовут тебя?

— Эндри Фрэнкель.

— Эндри. Это похоже на английское Эндрю. — Она улыбнулась. — Я буду называть тебя Энди.