Приют на свалке - Алена Даркина

— Пока я… Кормите Лифтера. Раз в день, — еле выговорил Левицкий.

Вместе со Славиком они поднялись на шестой этаж. Левицкий толкнул первую попавшуюся дверь в пустую комнату. На полу слой пыли. Марк кивнул Звереву:

— Заходи, — сунул ему в руку бутылку водки. — Выпей, — сам прислонился к стене, чтобы не упасть. Действие лекарства заканчивалось быстрее, чем он ожидал: либо рана тяжелая, либо подъем на шестой этаж трудно дался. Славик сел на пол, открыл бутылку, глотнул. Глаза полезли на лоб, она закашлялся. Такого ему пить еще не приходилось.

— Что это? — прохрипел он.

— Лекарство. Выпей все. Не бойся.

Славик пил маленькими глотками. Краснел, хрипел, снова пил.

Марк чувствовал, что не сможет дождаться, когда он закончит. Увидев, что осталась половина, он сказал:

— Я на тебя надеюсь. Выпей все и поплачь, никто тебе здесь не помешает.

Марк, держась за стену, пошел в свою комнату. У него хватило сил взять еще два шприца, после чего он осел на кресло.

Лифтеру никто не сообщил, что произошло в приюте, но то, что и старшие лейтенанты — он отличал их по полицейской форме — могут попасть в карцер, его не обрадовало. Правда, вел себя Славик — так его называли другие — как сумасшедший. Но Витька сразу определил — у него горе. В дни после гибели родителей они с сестрой тоже тогда не походили на нормальных.

Витьке казалось, что это он виноват в том, что мама и папа погибли. Что он, наверно, прогневил чем-то Бога, непослушным был… Поэтому в первые дни после кремации его будто подменили — он ходил по дому неслышной тенью и старался не только выполнять любые распоряжения сестры, но даже и опережать ее желания. Он боялся, что она догадается, почему родители погибли, и выгонит его из дома.

Ира пыталась заменить мать. Относилась к нему с бесконечным терпением. Укладывала спать, кормила, одевала… По вечерам уходила на работу. Сначала он не задумывался, где же она работает теперь. Заметил только, что у нее появились странные вещи, которых никогда в доме раньше не было — короткие платья, кружевное белье. Он находил это в стиральной машине, если сестра не успевала вытащить сама. Однажды заметил, как она красится, перед тем как идти на работу. Наложила на лицо такое количество косметики, что Витька ее даже не узнал.

— Ты что делаешь? — спросил он тогда.

— Иди спать, — равнодушно сказала она, продолжая гуще красить ресницы.

С тех пор как погибли родители, она никогда не разговаривала с ним таким тоном. Витька опешил, но беспрекословно выполнил требование.

Днем сестра становилась прежней — смывала косметику, надевала обычные джинсы. Витька стал бояться вечеров. Стал просить сестру, чтобы она не уходила, не оставляла его одного. Но "вечерняя" Ира не обращала внимания на его просьбы. Холодно отвечала:

— Отстань. Так надо. Если я не буду работать, нам будет нечего есть и негде жить. Нас просто выбросят хищникам.

Страшная правда о том, где же работает сестра, открылась ему лишь через год. Может, потому что он еще слишком мало понимал в жизни… В одну из ночей ему не спалось. Витька включил телевизор и попал на рекламу. Ирка, которую в телевизоре называли Клеопатрой, предлагалась любому желающему за пятьдесят банок еды. Он тупо смотрел в экран, не в состоянии осмыслить то, что показывали. Одноклассники частенько рассказывали скабрезные анекдоты о девочках из службы сервиса, но он не мог, не хотел верить, что сестра одна из них.

Витька решил ждать ее до утра, но не выдержал, заснул на диване. Как только заскрежетал ключ в замке, он подбежал к Ирке и сначала орал, как сумасшедший, потом плакал и умолял, чтобы она бросила эту работу.

Она стояла в коридоре в маленьком черном платье, бесстрастная и молчаливая будто кукла, которая померещилась ему в день гибели родителей. Когда поток слов у Вити иссяк, промолвила:

— Ты хочешь пойти к хищникам в пасть?

— Лучше так! — снова закричал он.

— А мне не лучше, — возразила она и пошла в очиститель.

Тогда он отказался есть и ходить в школу. Ира, переодевшись и умывшись, снова стала прежней. Теперь она плакала и просила прощения. Он оставался непреклонным, пока сестра не пообещала не ходить "туда". Чтобы убедиться, что Ира сдержит слово, Витька решил караулить ее. Но вот беда — ровно в восемь вечера его начинало невыносимо клонить в сон. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не заметил, как Ира подсыпает ему какой-то порошок в бутылку воды вечером. Он забрал эту воду в спальню, пообещав, что выпьет там, а сам вылил на рубашки.

Вечером, когда Ира выходила из дома, он снова встал перед ней в коридоре. Сестра отодвинула его и ушла. Тогда он оделся и тоже ушел, чтобы никогда не возвращаться домой.

Ира еще не раз находила его, упрашивала вернуться, но он не верил обещаниям. Сейчас, когда она пришла в приют, в душе царило странное раздвоение. С одной стороны, он хотел бежать. С другой — пока он в карцере, сестра не вернется в Лондон, будет жить здесь и кормить его. А значит, не будет работать шлюхой. Может, тогда и не стоит торопиться на волю…

Когда майор, выглядевший необычно бледным, увел Славика, он с удовольствием съел принесенную лейтенанту еду и откинулся на стену. Жизнь не так ужасна, как казалось вначале.

Марк очнулся от чудовищной боли в животе. Над ним склонилась Аревик Ашотовна, жалобно причитая. Он взглянул на электронное табло на телевизоре. Полтора часа прошло. В руке все так же зажаты шприцы. Надо опять идти к Славику, а эта старуха будет возмущаться, позовет лейтенантов… Он прохрипел:

— Уйдите.

— Что? Да как же мне уйти. Вас уложить надо!

— Уйдите! — он постарался повысить голос. — Через час…

— Что через час? — не поняла медсестра.

— Уйдите! — из последних сил рявкнул он.

Старушка обиженно всхлипнула и выскочила из комнаты. Марк тут же резким движением всадил себе в ногу, через брюки, еще два шприца. Подождал, пока лекарство облегчит боль и придаст силы. Решительно поднялся. Его немного шатало, но он надеялся, что успеет.

Славику хватило и половины бутылки. Как только майор вышел, он почувствовал, что его повело. Мир вокруг плыл и он не сразу сообразил, что это текут пьяные слезы. Он влил в себя еще глоток. Водка не пошла. Вылилась на форму. От обиды, что пропало лекарство, что форму залил, он завыл в голос.

Он не помнил, сколько так просидел, крича, вытирая рукавом слезы.

Потом лег на пол и заснул, скрючившись. Проснулся от сильнейшей головной боли. Взгляд упал на бутылку, стоящую рядом. Моментально схватил ее, влил в себя остатки. Снова выл и плакал. Потом лежал на спине, бездумно глядя в потолок.