Борьба за власть на Украине с апреля 1917 года до немецкой оккупации - Евгения Богдановна Бош

В ту же ночь на станцию Григоровка (между Бахмачем и Ромнами), где находился наш боевой участок фронта, прибыл отряд анархистов – обещанное Харьковом подкрепление – человек 400. Командир отряда – анархист, – не выгружая своего отряда, заявил, что он требует свободы действий и подчиняться распоряжениям Примакова не считает для себя возможным. После довольно продолжительной беседы сговорились на том, что на ночь он выступает на смену одного из наших отрядов и что в его распоряжения в этом пункте фронта никто вмешиваться не будет. Часов в 10 вечера отряд с треволнениями выступил, а в 4 часа утра он уже был самочинно на вокзале и спешно укатил в тыл, послав нам на прощание: «Мы не так глупы, чтобы сидеть в мышеловке». Держаться в Григоровке было неудобно, и решили установить боевой участок верстах в 15, не доезжая Ромен.

Наш штаб расположился в Ромнах; здесь мы получили сообщение, что частями Баварского корпуса 15/IIІ занята Одесса; 15/ ІІІ на Полтавском участке фронта наши отступили к станции Ромодан; 17/IІІ австро-венгерскими войсками занят Николаев, а 18/III Херсон и Алешки. Наш штаб, начав терят надежду на присылку подкрепления из главного штаба, стал изыскивать всякие способы, чтобы своими силами усилить нашу группу войск. Пользуясь тем, что немецкие войска продвигались осторожно, занимая каждую деревеньку, и что нашей группе войск приходилось иметь стычки с их разведкой и бронепоездом, обстреливавшим нас по линии железной дороги, мы занялись спешным формированием отрядов из демобилизованных солдат, заменив свое требование в главный штаб о присылке войск – требованием срочно выслать вооружение. В первые же дни формирование пошло довольно успешно. Из ближайших сел и деревень, занятых немцами, к нам пробирались крестьяне, демобилизованные солдаты, многие с винтовками, и нам в течение 2 дней удалось составить крепкий отряд человек в 600. Тут нам сослужила немалую службу наша газетка «К оружию», которую мы всяческими способами – через крестьян, доставлявших нам продовольствие и приезжавших в Ромны по своим делам, через местный Исполком и своих разведчиков – широко распространяли по селам. К нам начали собираться значительные силы, приходили по 200–300 человек сразу, все бывшие солдаты, и можно было в течение 3–4 дней сформировать до 2000 человек несравненно более боеспособных солдат, чем имевшиеся в нашей группе войск. Но отсутствие оружия срывало всю работу. На наши бесконечные требования в главный штаб выслать винтовки, вместо винтовок получались телеграммы: «Высылаем». Телеграммой не вооружишь, – и наши собранные силы, прождав день-два, расползались, так как оставаться на фронте без винтовок никто не хотел, а ехать в Харьков отказывались, заявляя: «Что ехать? Если бы были винтовки, то выслали бы, а не высылают, значит, их нет. Зачем нам тогда ехать в Харьков?»[117] Наряду с отсутствием винтовок начали ощущать острый недостаток патронов, пулеметных лент и снарядов. И хотя в нашей группе войск оставалось по-прежнему только 3 орудия, но непрерывный обстрел пути, по которому пытался пройти бронепоезд противника, истощил наши небольшие запасы снарядов. А к этому времени немецкие войска подошли по всей линии фронта и находились в 10–15 верстах от Ромен. Поползли слухи, что нас обходят. Наша группа войск, около 1000 человек (после отступления от Бахмача у нас осталось человек 500), бессменно оставалась на боевом участке и находилась в крайне тревожном состоянии, ежеминутно ожидая внезапного нападения. Числа 21–22/ІІІ наша артиллерия умолкает, оставшись без единого снаряда, последние патроны розданы на руки, а сведений, когда прибудет вооружение из Харькова, – нет. Но часов в 11 получаем приказ из главного штаба перейти в наступление и занять участок, находящийся верстах в 10 от нашей боевой линии. Отвечаем, что патронов и снарядов нет, и должны будем отступить – на это строжайший приказ держаться, с угрозой наказания за неисполнение боевого приказа и сообщением, что наше отступление грозит ударом в тыл полтавской группе. Часов в 12 дня получаем сообщения в ответ на наш запрос по линии, что идет товарный поезд, кажется, с оружием. Срочно даем предписание продвигать его экстренным порядком, без малейшей задержки и навстречу высылаем своих людей. В это время получаем приказ главнокомандующего срочно перебросить отряд Примакова к Ромоданам и ему выехать вместе с отрядом. Снятие лучшего отряда вместе с командующим, после недавнего приказа, вызывает крайнее недоумение. Пытаемся выяснить, какой приказ нужно проводить. Получаем подтверждение всех предыдущих приказов и строжайшее требование немедленного выполнения. Подчиняемся. Наконец, приходит поезд – и, действительно, с вооружением. Настроение подымается. Но скоро падает. Из прибывших вагонов – 2 с баллонами удушливых газов[118], без предохранительных масок, а в остальных вагонах большинство снарядов – 6-дюймовые, а у нас только 3-дюймовки; патроны и винтовки – разнокалиберный сбор. Но кое-как все же оружия набрано некоторый запас. Примаков выезжает со своим отрядом на другой участок фронта. Наша группа войск остается без командующего, и мне приходится брать на себя командование на нашем участке фронта. Ночью получаем сведения от наших железнодорожных комиссаров, что к нам идет эшелон с отрядом матросов, высланный из Харькова. Часам к 10 утра принимаем эшелон. Выгружается, очень неохотно, человек 250–300 матросов и все, вместе со своим командиром, основательно подвыпившие. Командир, тоже матрос, не выгружая отряда, явился в штаб с требованием немедленно выдать продовольствие и обмундирование и, подкрепляя свои требования крепкими словечками, заявил, что до выполнения требования ни один «человек» не выгрузится из эшелона. Усмирив командира, начали готовить отряд к выступлению, а пока снабдили винтовками, патронами и проч. Командир, несколько вытрезвившись, снова явился в штаб, но уже с официальным докладом, в котором сообщил, что отряд сформирован наспех, и его необходимо дней на 10 оставить в тылу, чтобы «привести в боевой порядок». На указания, что необходимо сейчас же выехать на боевой участок, он ответил, что не отказывается – что он «за народ готов положить свою голову», но за «людей» не отвечает. Разговоры, сборы и, наконец, часам к трем отряд вышел. Вслед за отрядом выезжаю на боевой участок и версты за три до боевой линии встречаю возвращающихся обратно матросов, группками по 10–15 человек и в одиночку; поворачиваю их обратно. В 200 шагах от нашей артиллерии нахожу остальной отряд, сгрудившийся в кучу и переругавшийся со своим командиром. Всяческими мерами воздействия – уговорами, угрозами – выстраиваем и вместе отправляемся в намеченный пункт. Впереди нам необходимо было перейти железнодорожный путь, непрерывно обстреливаемый артиллерийским огнем противника, – отряд приостановился, но когда я прошла шагов на 10 вперед, они вдруг все