Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

"Хороша", – хотел сказать я и не успел, ибо…

Из норы высунулась огромная драконья харя с таким видом, словно хотела спросить: "А что это вы тут поделываете, добрые люди?"

Принцесса чуть отступила на шаг, прикрылась лодочкой ладони и позвала:

– Иди, иди сюда, лапонька, ну же, ну же…

Дракон выкарабкался весь. Бугристый, крокодилистый – он напоминал ожившую гору, вздумавшую притвориться ящерицей.

Для начала дракон ахнул хвостом, и я едва успел отскочить и вытащить меч.

– Рыцарь, – чуть не взвизгнула принцесса, – мы договаривались!

Змеиный раздвоенный язык выстрелил из пасти дракона.

Я чуть не выронил меч. Я все это видел, видел на экране – в день окончания карантина.

Только Мэлори, моя Мэлори не выла в предсмертной последней муке, а запрокинув голвоу, стонала в унизительном наслаждении. Я увидел, как глаза дракона налились кровью, как весь он, от когтей на корявых растопыренных лапах до острого гребня вдоль мощного хребта, напрягся, выгнулся…

Принцесса взмахнула руками.

– Аах, – этот вздох сдернул меня с места, и вовремя сдернул: еще секунда, и Кэт была бы разорвана – снизу доверху.

Меч вонзился в то самое место, какое мне столько раз снилось – меж шеей и затылком.

Но дракон не погиб, он зашипел, роя лапами землю, исходя пеной.

Он был полупарализован. Я пригвоздил его к земле, как прикалывают бабочку в альбом энтомолога…Она трепыхается так же нелепо и беспомощно.

– Не убивай, – выкрикнула принцесса.

Она лежала на земле, опрокинутая навзничь.

Две наших лошади, привычные ко многому, невозмутимо пощипывали травку чуть поодаль.

– И то верно, – сказал я, – а ну-ка в сумке, притороченной к седлу, обнаружь-ка клещи.

– Клещи? – принцесса отползла по земле прочь от места, где хрипел дракон, пригвожденный, пришпиленный моим мечом, как пришпиливают бабочек… ну, и вы знаете.

– Клещи, Кэт, клещи, – подтвердил я, – и поживее. В противном случае я проколю, продавлю ему кожу, а его смерть не входит в мои… кажется, и в ваши планы…

Принцесса вскрикнула, вскочила на ноги и уже через мгновение распутывала сумку.

"Она меня спасла, – думал я, то налегая всем телом на меч, то ослабляя нажим, – если бы я полез защищать ее честь, этот зеленый гад разнес бы меня с моим допотопным вооружением по кусочкам по всем близлежащим полям и долам, горам и низинам…"

Принцесса протянула мне блистающие на солнце серебряные огромные клещи.

– Вот, – сказала она, – вот клещи.

Сейчас она походила на перепуганную, перемазанную в грязи и крови несчастную голую униженную девчонку. Клещи были царственнее, королевственнее ее. Клещи больше походили на голую принцессу, чем она на самое себя.

Я налег на рукоять меча грудью, освободил обе руки…

Дракон чуть вздрагивал, точно интеллигентный человек, сдерживающий рыдания.

"Она спасла меня, – думал я, – если бы я прикончил этого гада, я бы лег рядом с ним".

Я уже видел вдали цепь конников, наставивших копья.

"По мою душу, – подумал я, – или… по мое тело…"

Я примерился, изогнулся и вцепился клещами в изогнутый драконов клык.

("Значит, так, – объясняли нам еще в карантине, – если уж не кокнули дракона для рыцаря, если пришпилили бедняжку, то, главное, – выдрать клык… Семь потов сойдет, но…)

Я расшатывал, тянул… Дракон, обессиленный болью, уже не корябал землю лапами, только выл. И вой его вонзался в широкое пустое небо.

Принцесса стояла поодаль, тряслась от страха, от жалости – почем я знаю?

– Ну что ты стоишь? Что стоишь? Хоть помоги, возьмись за ручки и тяни вниз. Я же придавлю, проколю… Ну же!

Принцессу трясло; ладошкой, испачканной в земле, она утирала слезы и размазывала по лицу грязь.

Я увидел снова, какая она – маленькая еще девчушка, но не пожалел ее… Я ругнулся:

– Тяни, тяни же! Человеческим языком тебе говорю…

Принцесса сквозь всхлипы спросила:

– Это ты что, творишь заклинания? Да? Ты колдун?

Только тогда я понял, что говорил и ругался на незнакомом для нее языке. Я стал подбирать слова, мучительно припоминать все, что знал, все, что учил, но… о, удивленье! – я прекрасно понимал все то, что она говорила мне, но сам не мог выговорить ни слова.

Дракон уже и не выл – хрипел. Красноватые глазки его начали подергиваться белесой птичьей пленкой.

"Кончается, – подумал я, – финал… И мне – финал… Если верить принцессе. А почему бы ей и не поверить?"

Поэт появился совершенно неожиданно. Он вдруг возник рядом с принцессой, словно вынырнул из-под земли, и сообщил, вытянув руку вперед:

Эклога на смерть великана

Великан был велик, а карлик – мал,

великан был добр, а карлик – зол,

великан был силен, а карлик – слаб, в

еликан был убит, а карлик – убийцей, великан…

Покуда Поэт дундел свое, декламировал свою эклогу, бесконечную, как коридор подземелья, я все вспоминал, вспоминал и на "…был мал" – вспомнил.

– Выдерни КЛЫК! – гаркнул я.

Поэт прервался, поморщился и вежливо сказал:

– С удовольствием.

Он подошел к самой драконовой пасти и взялся за рукоять клещей.

Я подумал: "А если рискнуть?"

Я посмотрел на Поэта.

Он был хиловат на вид, узкогруд, худ.

Но здесь была важна не сила, а рывок – резкий, отчаянный, как вольный взмах топора при рубке дров, как вольный взлет шашки при рубке людей…

Я выпрямился. Меч, не сдерживаемый более моим телом, брякнулся оземь.

Секунда! И дракон за эту секунду налился жизнью, силой; я почувствовал, как он радостно вздрогнул.

И этот вздрог, эта дрожь жизни могла оказаться моей гибелью, но Поэт выказал себя отличным зубодером.

Мы рванули одновременно.

Из пасти дракона хлынула кровь.

Мы отскочили в сторону. Кони попятились.

Дракон вертелся на одном месте – вой, комья земли… а потом он остановился, тяжко дыша, двигая всем своим гигантским уродливым телом.

Принцесса, широко распахнув глаза, прижав ладони к вискам, смотрела на дракона.

– По такому случаю, – сказал Поэт, – полагается ода.

Я подошел к дракону для рыцаря.

Это была декорация мощи; его мог убить любой салабон, вроде меня, юного, глупого, прикончившего Малыша.

Дракон устало зашипел. И в шипении его было: не тронь, не нужно… – моление, а не угроза.

Я привязал к шее дракона веревку и потянул за собой.

Я протянул веревку принцессе.

– Кэт, – сказал я, – волоки чудище…

Принцесса покорно взяла веревку.

Поэт махнул рукой раз, второй раз и заорал дурным голосом:

Ода победителю!

Кто отличит беду от победы?

Победу от беды кто отличит?

Я подошел к двум лошадям, взял поводья… Повел их.