Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

Узкие высокие окна, казалось, были вырезаны из белой блестящей бумаги. Лучи солнца нитевидно и мощно, застывшим потоком вонзались в пол возле моих и королевских ног.

Дверь скрипнула. В зал заглянула принцесса.

– Папа, – просто сказала она, – долго мы будем ждать?

Король ответил через плечо, не поворачиваясь:

– Как только затявкает, так мы сразу и поедем…

– Ох, – расстроилась (или сделала вид, что расстроилась) принцесса, – так он, может быть, вообще не затявкает – нам что в этом случае делать?

И стыдная, малодушная радость теплой волной чаемого уюта, покоя захлестнула меня…

"Неужели? – подумал я с постыдной надеждой. – А вдруг?.. Вдруг… не затявкает? и мы – позавтракаем, как люди, пообедаем… поживем… Целый день мне будет подарен… А может быть, и то… Может быть, просто сдохнет, такие случаи бывали – Куродо мне рассказывал. Дракон издыхает сам… Только честный отчет в Контору…

Тут-то и раздался рев, будто я своими мыслями, мечтами раздразнил, разозлил невидимого мне, далекого…

– Пожалуйста, – удовлетворенно сказала принцесса, когда рев затих, – требует даму, а у нас еще не оседланы…

– Оседлаем, – горестно вздохнул король.

– "Мэлори, – подумал я, – Мэлори".

Дорога вилась серпантином вдоль горы, потом спускалась в долину. День обещал быть жарким.

Там, где дорога стала пошире, принцесса попридержала коня и поехала рядом со мной.

– Значит, как договорились? – спросила она.

Я разозлился:

– Как получится.

– Но вы будете стараться?

– Буду, – буркнул я, – но жизнь я вам в таком случае не гарантирую.

– А и не надо, – чуть ли не весело выкрикнула принцесса, – потому что разве это жизнь? Это дрема, скука, а никакая не жизнь. Я, если хотите знать, даже благодарна дракону, он придает остроты нашим пресным будням, – принцесса засмеялась и натянула поводья. – Поэт! – закричала принцесса. – Глядите! Поэт! Поэт!

По дороге навстречу кавалькаде шел странный человек. Он был встрепан, взъерошен, одет в какой-то красно-синий линялый плащ, кроме того, он размахивал руками и вопил нечто совершенно невообразимое.

Принцесса закусила губу:

– Очень плохая примета, – сказала она, – хуже быть не может. Если бы он молчал или пел, другое дело, а он… Вопит…

Я придержал коня. Конь недовольно раздул розовые лунки ноздрей, фыркнул, топнул копытом, но остановился. Кавалькада за моей спиной остановилась тоже… К нам подъехал король. Я несколько успокоился, не так нервничал, и теперь просто жалел короля. "Дочка-шлюха – само по себе неприятно, дочка-шлюха, которую съест дракон, – неприятно вдвойне…"

– Поэт, – объяснил мне король, плетью указывая на вопящего человека.

– Я знаю, – вежливо ответил я, – мне уже объяснили.

Я смотрел вверх, в небо, и видел, как чуть ниже неба, в пустом распахнутом вширь и настежь воздухе, ныряет, то складывая крылья, то вновь раскрывая, какая-то серая птица.

– Бил уток влет, – орал Поэт, -

– но попадал в людей, тогда, – он набрал полные легкие воздуха и завопил так, что я еле удержал коня:

– стал бить в людей и попадаю в уток!

– Это что, – осторожно спросил я у короля, – стихи?

Король то ли не успел ответить, то ли почел за лучшее не отвечать; тем временем Поэт попритих и забормотал:

– Свободное падение плавно переходит

В вынужденный полет. Вынужденный полет плавно переходит в свободное падение. Свободное падение плавно переходит в вынужденный полет.

Вынужденный полет… -

Поэт уставился на меня и вдруг завопил отчаянно истошно:

– И так продолжается до тех пор, покуда!.. покуда!.. покуда!.. -

Поэт отскочил в сторону, и лошади, будто подстегнутые его криком, рванули вперед, так что я не расслышал выкрикнутых Поэтом последних слов его дикого стихотворения. Грохот копыт потопил, затопил одинокий визжащий диким фальцетом человеческий голос. Впрочем, спустя некоторое время я не услышал даже, а будто бы прочел спокойные слова финала. Они словно впечатались в широкий, счастливо дышащий, распахнутый, как дверь из тюрьмы на волю, небосвод:

– Покуда не случается мягкая посадка или -

– столкновение с землей, тогда-то и выяснится, что это было? -

Свободное падение или вынужденный полет.

В конце-то концов.

А потом мы задержали коней у пещеры. Мы натянули поводья, и кони встали, роя копытами землю.

Мне нужно было переговорить с Жаком, и потому я сказал королю:

– Ваше величество, прикажите вашей свите удалиться… Для настоящего убийства, как и для настоящей любви, – не нужна толпа; толпа нужна для казни или для изнасилования…

– Папа, – недовольно сказала принцесса, – ну тебя же просят!

Король дернул щекой, поворотил коня и резко, царственно махнул свите, мол, проваливайте! дескать, вон! Вон!

Принцесса проводила взглядом умчавшуюся кавалькаду (это облако пыли, пронизанное лучами солнца и затихающим грохотом копыт), поглядела на меня, снимающего нагрудник, и заметила:

– Папочка очень зол… Я и не знала, что он это так воспримет.

– Что это? – переспросил я, настраивая датчик.

– Ну, что мы с тобой переспали…

– Аа… – я на удивление скоро нашел Контору. Рокотание, шип, стозмейный, отвратительный, становились все ближе, все явственнее – и я одновременно слышал болтовню принцессы, шип дракона, потрескивание космических пустот и развеселый голос Жака. Мне было трудно сосредоточиться, и потому, наверное, я был так груб с той, другим, третьими и четвертым.

– Жоан! – радостно вопросил Жак.

– Джек, – рассердился я, – когда ты разбираться начнешь?

– Ах, Джек. – недовольно протянул Жак и тут же добавил: – Много вас…

Принцесса наблюдала за моими манипуляциями с интересом, но без страха.

– Папочка, – сказала она, – тебя, наверное, прикончит, ты ему не понравился.

– Заткнись, – сказал я принцессе по-нашему и испугался, что она не поймет, зато поймет Жак.

Принцесса поняла интонацию и обиженно замолчала.

– Ты чего? – поразился Жак.

– Извини, – сказал я, – я не с тобой. Просто я уже у пещеры…

– Быстро, – Жак покашлял, – я вношу в реестр… Ставлю галочку. Удачи…

Он дал отбой.

Я приторочил нагрудник и подумал: "Ну до чего же конторские – хамы. "Галочку" он поставил! Чтоб потом сто раз не справляться… был да сплыл. Осталась галочка. Можно посылать нового".

Покуда я приторачивал нагрудник, принцесса раздевалась. Делала она это с истинным удовольствием.

Дракон полз откуда-то издали, чуть ли не из "сердца" планеты, и в его невидимом, но слышном ходе тоже читалось сдерживаемое, предвкушаемое наслаждение.

Принцесса стояла голая и счастливо щурилась на солнце.