Полынь и мёд - Лина Манило

кожей. Текут по венам, обжигают их серной кислотой, разрывают меня на части изнутри, но мне так хотелось рассказать ему обо всём, что было важно. Обо всём, чем наполнены мои мысли, обо всём, что заменило мне воздух с первых мгновений, как я встретила его.

И о фотографиях, которые всё разрушили, я тоже рассказала. Пусть не оправдаюсь, пусть сделаю только хуже, но и смолчать не смогла.

Касаюсь рукой прохладной стальной обшивки двери, провожу по ней в последний раз, каждой порой впитываю память, а сердце гулко стучит о рёбра, причиняя боль. Когда-нибудь я научусь с этим жить, когда-нибудь мне обязательно станет легче.

В подъезде тишина, и мне даже грустно немного от того, что никто не выйдет, не узнает, как дела и почему ухожу. Я ведь оставляю этот дом, оставляю старую жизнь за закрытой дверью, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Будет тяжело – я знаю об этом, но постараюсь справиться.

Я же сильная, правильно?

Ступенька за ступенькой, шаг за шагом, и скоро я оказываюсь в серой предрассветной дымке. Июнь в этом году богат на события и на потери. Сжав крепко ручку чемодана, я осматриваюсь по сторонам. Снова никого, и город будто бы вымер, оставив меня совершенно одну. В последний раз из сотни, наверное, набираю номер Ромы, но ничего не меняется – тишина и щемящая боль в груди. Правильно, зачем ему возвращаться, если я настолько мерзкая и гадкая. Противно… противно от себя же самой, от того, кем выгляжу со стороны. Ненавижу тех, кто сделал это со мной, сделал это с нами. Надеюсь, им стало легче жить, если иначе они не могут.

Не глядя выбираю первый попавшийся номер телефона службы такси, и через пару мгновений мелодичный женский голос называет мне номер и марку автомобиля, который согласится в такую рань увезти меня подальше от гниющего внутри прошлого. Подальше от моей вины и той грязи, которая толстым слоем налипла на мне.

Надо, наверное, отойти подальше от подъезда. Здесь мне больше делать нечего, здесь меня уже ничего не держит. Но что-то останавливает, и я замираю у распустившегося огромного куста пионов, вдыхаю воздух полной грудью, не в силах оторваться. Цветы настолько красивые, что сжимается сердце, а от запаха кружится голова. Я ничего с собой отсюда не заберу, лишь этот умопомрачительный аромат, как напоминание, что в этой жизни ещё есть место прекрасному.

Жизнь – она ведь замечательная, просто мне немножечко не повезло. Но всё обязательно наладится, только нужно собрать себя по кусочкам. Разбитое сердце никогда не перестанет болеть, но оно может снова биться, будто бы с ним никогда ничего не происходило. Нужно лишь время, всё остальное приложится.

Когда из-за поворота показывается тёмно-синяя Мазда, я выхожу из-за куста, всё так же крепко вцепившись в ручку чемодана. Он, словно якорь, держит меня на плаву. Такая глупость – всего лишь чемодан, но его пару недель назад подарил мне Рома. Значит, кроме запаха пионов я заберу с собой ещё и его. Как напоминание о том, что могло случиться, если бы не чьи-то глупые игры.

Такси останавливается у обочины, и седовласый мужчина лет пятидесяти выходит из машины, чтобы помочь мне убрать чемодан в багажник. Я же дёргаю на себя заднюю дверцу, мечтая скорее скрыться в недрах салона. Это будет мой первый шаг к новой жизни и, наверное, самый важный.

– Куда едем? – спрашивает водитель, занимая своё место, а я вдруг понимаю, что напрочь забыла адрес тёти Кати. Не могу вспомнить, хоть убей, хотя всю жизнь помнила его почти наизусть.

Да что же такое?

– Ну? – торопит, и по выражению его лица нетрудно догадаться, что ему вовсе не по душе моя внезапная амнезия.

Да что же там за адрес? Волгоградская? Баумана? Политехническая? Не помню.

От своей глупости хочется плакать, но я не позволяю себе этой роскоши. Когда-нибудь потом, но не сейчас.

– Езжайте прямо, – прошу охрипшим от бессонницы и никотина голосом. – Там разберёмся.

– Без проблем, – пожимает плечами, и машина мягко трогается с места.

Ну вот и всё. Мне же станет проще, да? Когда-нибудь обязательно станет.

Я хочу закрыть глаза и немного поспать, чтобы не знать и не видеть, что творится вокруг, но ворчание таксиста мешает:

– Хороший у вас район, на Лексусах разъезжают.

– Район как район, – пожимаю плечами, но зачем-то слежу за чёрной машиной, которая медленно въезжает в наш двор. – Лексусы где угодно могут ездить.

– Ну не скажите.

Такси останавливается у арки, пропуская угольно-чёрный Лексус, а он вальяжно вплывает во двор, будто бездушная железяка способна быть напыщенной и самовлюблённой. Вдруг машина резко дёргается, тормозя, будто её водитель вспомнил о чём-то срочном. Дверца нервного Лексуса Таксист чертыхается, потому что теперь из арки не выехать ни при чем каких условиях.

– Понапокупают прав за колбасу. Думают, им всё можно, – бурчит водитель. И уже громче: – Эй, мужик, будь человеком. Дай проехать, счётчик тикает!

Вдруг пассажирская дверца Лексуса рывком распахивается, и я смотрю во все глаза на того, кто почти выбегает на улицу.

И я тоже толкаю свою дверцу, но получается не сразу. Я вообще жутко неловкая и глупая, меня всю колотит и трясёт, но это не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме мужчины, которого люблю больше себя самой.

Глава 43

Роман.

Похоже, уровень бреда в моей жизни подступил к критической отметке – вот-вот из ушей начнёт выливаться. Сначала каталажка, потом пожар этот чёртов, будь он неладен. Я полночи провёл, глядя, как бравые пожарные заливают пеной правое крыло моей несчастной типографии. Хорошо, что охранник вовремя сориентировался, а пожарный расчёт прибыл почти молниеносно. Иначе бы всё пошло прахом. Собственно, я не для того столько лет впахивал, чтобы из-за дурацкого замыкания всё потерять. А так ничего важного не сгорело, кроме комнаты отдыха сотрудников, туалетов и полупустого склада. И на том спасибо.

Но времени этот пиздец локального масштаба сожрал, конечно, прилично, потому, разбитый и грязный, как чёрт, я даже не стал забирать машину. Потом отгоню