Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Глава 24

Приказ № 00447

Успешное начало чистки в верхних эшелонах власти позволило Сталину без промедления приступить к реализации самой масштабной части его плана — к чистке страны в целом.

28 июня 1937 года с подачи Сталина Политбюро, опираясь на сфабрикованные западно-сибирским краевым управлением НКВД данные о существовании среди высланных в край кулаков подпольной контрреволюционной организации, принимает следующее решение:

«1. Считать необходимым в отношении всех активистов повстанческой организации среди высланных кулаков применить высшую меру наказания.

2. Для ускоренного рассмотрения дел создать тройку в составе нач. НКВД по Зап. Сибири т. Миронова (председатель), прокурора по Западной Сибири т. Баркова и секретаря Запсибкрайкома т. Эйхэ»{300}.

Четыре дня спустя Сталин проводит через Политбюро решение, распространяющее соответствующую технологию теперь уже на всю страну. По его инициативе и за его подписью в адрес руководителей краевых, областных и республиканских партийных организаций отправляется телеграмма, в которой говорится:

«Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в совхозах и колхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности.

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников, с тем чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.

ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке»{301}.

Методы планирования политического террора и установление контрольных цифр на репрессирование впервые были апробированы в период коллективизации. В соответствии с постановлением Политбюро от 30 января 1930 г. «О мерах по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» зажиточные крестьяне (кулаки) были разделены на три категории. Первую из них, «контрреволюционный кулацкий актив», было предписано в количестве 60 тысяч человек отправить в концентрационные лагеря, за исключением тех, кого будет признано необходимым расстрелять. Менее зажиточных крестьян, отнесенных ко второй и третьей категории (примерно 150 тысяч семейств), намечено было выслать, главным образом в Сибирь и северные районы страны, конфисковав их имущество и оставив лишь минимальное количество орудий труда, необходимых на новом месте.

Для внесудебного рассмотрения дел в отношении «контрреволюционного кулацкого актива» на местах были тогда созданы так называемые «тройки», включавшие представителей от ОПГУ, регионального партийного комитета и прокуратуры и обладавшие правом вынесения приговоров, в том числе и к высшей мере наказания.

Первоначальные указания по репрессированию кулаков впоследствии, по ходатайству местных властей, несколько раз пересматривались в сторону увеличения, в результате чего за период 1930–1933 гг. общее количество высланных крестьянских семейств составило не 150 тысяч, а около полумиллиона, многократно были перекрыты и планы по арестам кулаков, несколько тысяч из которых были тогда расстреляны по приговорам троек.

Никаких контрольных цифр, определявших число людей, подлежащих расстрелу, в тот период не устанавливалось (только количество направляемых в лагеря и в ссылку), но на новом витке репрессий, когда граждан предстояло уничтожать десятками и сотнями тысяч, необходимо было внести элементы планирования также и в этот процесс.

Получив подписанную вождем телеграмму, региональные власти принялись спешно составлять списки кандидатов на выселение и ликвидацию. 9 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приступило к рассмотрению присылаемых заявок, и уже с самого начала состав репрессируемого населения стал расширяться за счет дополнительных категорий «врагов народа». В частности, Азербайджану была предоставлена возможность рассмотреть на судебной тройке дела мифической «контрреволюционной повстанческой организации», 500 членов которой разрешено было расстрелять, а еще 750 — выслать. Руководство Северо-Казахстанской области получило право провести через тройку дела переселенцев с западных границ СССР[70], при этом кого из них следует расстрелять, а кого — выслать, поручено было определить областному управлению НКВД. Была удовлетворена просьба ЦК компартии Туркмении о распространении упрошенной судебной процедуры на отбывших тюремное заключение членов «националистической контрреволюционной организации «Туркмен-Азатлыги» («Свободная Туркмения»), на мусульманское духовенство и т. д. Установление пропорций между расстреливаемыми и высылаемыми было, как и в предыдущем случае, возложено на местных чекистов.

16—17 июля 1937 года Ежов провел совещание руководящего состава НКВД, на котором были обсуждены задачи, стоящие перед органами внутренних дел в свете запланированной «массовой операции». Документы совещания до сих пор не рассекречены, поэтому представление о том, как оно проходило, можно получить лишь по отдельным сохранившимся воспоминаниям. Вот, например, как описывает это событие бывший начальник западно-сибирского управления НКВД С. Н. Миронов:

«Совещание проводили Ежов и Фриновский. Ежов дал общую оперативно-политическую директиву, а Фриновский уже в развитие ее прорабатывал с каждым начальником управления «оперативный лимит»[71].

Излагаю по смыслу, а не текстуально оперативно-политические указания Ежова, — продолжает Миронов. — Начал он с угроз по адресу некоторых начальников областных управлений, которые до сих пор проявляют оперативную инертность, у которых нет никакого разворота дел, несмотря на то, что многие областные и краевые управления уже взяли полный разбег по вскрытию контрреволюционных формирований внутри партии и вне ее.

Он почти прямо заявил, что эти начальники управлений не только не годятся — их придется снять, но им придется и ответ держать. Фамилий я не помню, но помню, что речь шла о начальниках омского, кажется, средне-волжского, красноярского и других управлений НКВД.

Здесь же Ежов заявил о том, что все должны подготовиться к массовым арестам по Харбинцам[72], полякам, немцам, кулацко-белогвардейским группировкам и антисоветским группировкам внутри партии и в советском аппарате.

Через несколько дней, еще тогда, когда все начальники УНКВД находились в Москве, упоминавшиеся в докладе Ежова четыре или шесть начальников УНКВД были арестованы. Это явилось достаточно эффективной формой воздействия на всех присутствующих начальников УНКВД. Я помню, что разошлись мы с этого совещания в очень пониженном настроении…»{302}

Во время совещания, уже после общего заседания, Ежов встретился с некоторыми руководителями региональных управлений НКВД и заслушал их отчеты. Как вспоминает С. Н. Миронов, в ответ на его сомнения относительно правдивости показаний, полученных от некоторых арестованных коммунистов, содержащих обвинения в адрес партийных и советских работников районного и городского звена, Ежов заявил: «А почему вы не арестовываете их? Мы за вас работать не будем, посадите их, а потом разбирайтесь…» При этом, — пишет Миронов, — он мне заявил: «В отдельных случаях, если нужно, то с вашего разрешения начальники отделов могут применять и физические методы воздействия»{303}. А вот как запомнилось совещание другому его участнику — начальнику курского областного управления НКВД П. Ш. Симановскому:

«Ежов давал такие установки, что достаточно иметь учетные материалы, из которых была бы видна кулацкая или другая социально-чуждая принадлежность, и этого достаточно, чтобы человека арестовать, а если он еще ведет какую-либо антисоветскую работу, этого достаточно, чтобы применить к нему высшую меру наказания. В отношении нацменов Ежов давал прямые установки, что достаточно формальных признаков (перебежчик[73], связь с заграницей, консульством и т. д.), чтобы человека арестовать, а при наличии подозрительных связей — можно применять высшую меру наказания»{304}.

Еще одно упоминание об июльском совещании содержится в мемуарах бывшего сотрудника ивановского управления НКВД М. П. Шрейдера, изданных в 1995 году. Со ссылкой на своего начальника В. А. Стырне, который по возвращении из Москвы поделился впечатлениями об увиденном и услышанном, Шрейдер приводит такие подробности выступления Ежова: